— Пойми, Фелиция, что я весь день провожу на шумной работе, а потому вечер мне хочется провести в абсолютной тишине… Что ж, давай сегодня вечером пройдемся по набережной, а потом я выберу нам интересный фильм и… этим тоже займемся, если тебе этого хочется.
— А хочется ли всего этого тебе? Думаю, не очень. Суть совместных занятий в общем желании. Я всегда мирилась с этим в отношении себя, но с недавних пор я заметила, что это касается и нашего сына… Знаешь, как Виктим расстроился из-за того, что ты не пошел с ним подготовиться к выступлению?
Признаться, я отвлекся на кофе не с целью смачивания горла, а для нескольких мгновений, чтобы припомнить, что там у него за мероприятие, и, разумеется, весомую причину моего отказа.
— Фелиция, как ты не понимаешь, что суббота — самый прибыльный день! И тем более, чтобы пропускать его ради какой-то там репетиции в школе.
— Не какой-то там, Питер, — это было очень важно для него! И никакие деньги мира не стоят обиды нашего сына.
— Не говори так: деньги имеют ценность. Именно из-за денег я каждый день мучаюсь в душном унизительном костюме — чтобы обеспечить нас всем необходимым. И я считаю, что этого вполне достаточно с моей стороны. А то, что ты там понапридумывала от этих книжек — это уже излишки хорошей жизни!
— Просто признай, Питер, что ты не хочешь, а все остальное не более чем отговорки! Почему ты не принимаешь участие в его жизни?
— Я искренне считаю, что воспитанием должна заниматься мать!
— Тогда что делает отец для ребенка?
— Зарабатывает деньги!
— Материальное — это только половина, Питер, хоть и очень важная. Но в первую очередь ребенку нужен отец, а не просто человек, который приносит деньги. А мне — муж. Мужчина, который интересуется моей жизнью, понимает меня и проводит со мной время… А эмоционально ты очень далек от нас. Мы женаты больше двадцати лет, а до вчерашнего вечера я и не знала о твоем отце, о твоих мыслях и чувствах… Мы похожи на двух незнакомцев, живущих вместе. Да, именно так: мы не знаем друг друга. Вот хотя бы… какие украшения мне нравятся?
— Разумеется, золото. Все женщины любят золотые украшения.
— Я — не «все женщины», Питер! Как грубо… Если бы ты интересовался мной, моей внешностью, за столько лет уж заметил бы, что я вообще не люблю и не ношу украшения. Ни серьги, ни цепочки, ни кольца — и ты бы заметил, что я сняла даже наше обручальное. Именно по этой причине. Смешно, что вначале я боялась, что ты будешь злиться и ревновать. Но тебе попросту все равно… Вот и случилось открытие спустя годы, да?
— Это был нечестный вопрос, Фелиция!
— Хорошо, вот тебе честный: какая сегодня дата?!
— Что? Конечно же…
Ох, когда каждый новый день с той или иной точностью повторяет предыдущий, рано или поздно непременно потеряешь счет! Так, я знал, что сегодня суббота, но совсем позабыл о дне месяца. Болезненное осознание растеклось по всему телу, когда я подсмотрел в настенный календарь — не потому что я забыл дату, напротив, она крепко отпечатана в памяти. Я не представлял, что этот день уже наступил, причем именно сегодня: день рождения Фелиции.
— Я… Прости, Фелиция… Я обязательно куплю тебе подарок. Все, что захочешь!
— Не получится, Питер… Знаешь, о чем я мечтала? Что вы с Виктимом весело проведете время в школе, а после мы все вместе пойдем в парк, кино, кафе или еще куда-нибудь. Как же много я, видимо, хочу, да? Вместо этого я не услышала даже поздравления. И да, мне очень грустно, что ты забыл.
— Вышло неподобающе, это так, но… пойми и ты меня. Вчерашний день превратил мой разум в свалку: проникновение на фабрику и встреча с отцом, масса воспоминаний, бесконечные мысли о том и об этом просто вытеснили такую мелочь из головы.
В порыве слов я с трудом сдерживал их смысл, осознав сказанное, когда лицо Фелиции уже стало немногим тусклее цвета платья.
— Мелочь, значит… Хватит оправданий! Мелочь так мелочь, забыл так забыл. Ничего ведь не случилось, зачем переживать за такую-то мелочь?! Ох, знаешь, я долго не могла понять причину твоего равнодушия к нам, но вчерашний вечер многое объяснил. И как бы я ни пыталась смириться, что всему виной отношения с отцом…
— Он здесь совершенно ни при чем!
— … в отношение себя, — продолжала Фелиция, — я готова терпеть такой холод хоть всю жизнь. Но не для Виктима… Так что или мы идем к психологу, или нам больше не о чем говорить.
— Ни за что на свете!
— Что ж, Питер… хорошо тебе поработать.
С каждым звуком ее голос становился все тише, ниже, пока не охрип в отчаянии, а она лишь медленно и спокойно вышла из-за стола. Нужно было догнать ее, уже зашедшую за угол коридора, поднимающуюся наверх, объясниться, но я был слишком зол столь прекрасным началом дня по ее вине. Я пообещал себе после работы выбрать ей дорогой подарок и с ним уже извиниться за все, в чем я виновен и не виновен.
Одним глотком я осушил кружку кофе и в спешке вышел в коридор, надел курточку и туфли, уже готовый повернуть дверную ручку. Что-то удержало меня — быть может, шепот наверху, в котором я почти различил свое имя, или скрип половиц… И вдруг в той гнетущей тишине послышался вскрик: в нем, древнем, первобытном, чувствовались страх, мольба о помощи, но, что хуже всего, он принадлежал моей жене. Я с неохотой направился на второй этаж, размышляя, что же могло ее напугать, огромный паук, оса или… картина настолько поражала своей неожиданностью, фантастичностью, что напрочь обездвижила меня на предпоследней ступени.
По правую сторону лестницы чей-то силуэт теснил Фелицию в угол коридора, все приближаясь к ней… Некто (или, не побоюсь этого слова, нечто) одетое в женскую кофту и юбку, но имевшее короткие волосы, мужскую худощавую фигуру, обнюхивало ее, зарывалось носом в шею, грудь, каждую складку одежды, и бесконечно, беспорядочно повторяло фразы: «Ты пахнешь… им… здесь и здесь… и здесь»… Затем оно пришло в восторг от ладоней, и длинный язык прошелся по ним влажным мерзким следом. Господи, это существо — я не в силах назвать по-другому столь отвратительного, извращенного, больного человека! — облизывало мою жену! Не выдерживая пытки, Фелиция изогнулась, выскользнула из ловушки и пробежала было ко мне, выкрикнув сдавленным горлом мое имя… Тогда он схватил ее за руку и прижал тонкими руками к себе. Именно ужасающий хруст суставов и вскрик (скорее от страха), искаженное болью лицо, залитое слезами беспомощности, заставили меня преодолеть последнюю ступень. Однако костлявые паучьи пальцы сместились на горло, и я вновь застыл, не зная, что предпринять…
В этом лице, обезображенном чувством восторга, экстаза, высшего наслаждения, я узнал безумца из новостей — о это скверное лицо трудно было не запомнить, ведь его показывали по телевидению и печатали в газетах в течение всего месяца! На секунду, пока он изучал меня пустыми, бессмысленными, глазами, широкий морщинистый лоб разгладился, крылья носа трепетали, пропуская литры воздуха, а растянутая, близкая к мочкам уха, улыбка, превратилась в звериный оскал, в котором верхняя губа подрагивала от рычания.
— Ты — нет… Она — да… Пахнет… А ты, ты-ы-ы… — слышался этот дьявольский голос, звучавший словно из самих глубин разума. — Мы приходили… Давно. Тебя спас он… Теперь сын… без защиты. Ха-ха-ха! Пи-тер! Бедный маленький мальчик… Беги, Питер, беги, беги…
Пространство закружилось, как на карусели, меня затошнило, и я покатился по лестнице — я думал, что покатился: некий инстинкт овладел мной, заставив спрыгнуть и помчаться с быстротой травоядных животных. Коридор, дверной проем, каменная дорожка, дверца забора, дома на нашей улице — все это расплывалось в боковом зрении, улавливалось отрывисто, поскольку мыслями я был в ловушке разума. Никогда еще чужие слова не действовали на меня подобным образом, но эти словно проникали в сознание, в саму суть моего существа. Сколько же я преодолел домов, перед тем как остановиться возле проезжающей мимо полицейской машины: два, пять, десять, а может, всю улицу? Этого я не помню, но совершенно точно я бросился под колеса, на капот и дверь, хватаясь за зеркало бокового видения и с обезумевшим видом умоляя офицеров скорее направиться в мой дом. Одна мысль о том, что я наделал… нет: что он там делает или уже сделал с Фелицией, усилила тошноту, которую я тотчас же справил неподалеку от дороги. Видимо, двое молодых мужчин весьма испугались моего вида, поскольку мгновенно покинули салон и рванулись в указанную сторону.
