Фотоаппарат моментального действия лежал левее. Последняя фотография осталась в разъеме. Я собрал все 3, сравнил их, положил в карман брюк. Устройство оснащено вспышкой, снимки получились различимыми. Но повторяли одну и ту же картину.

Что же Владислава пыталась запечатлеть?

Долго смотрел на стену, представлял сцену похищения. Зеркало висело над комодом справа. Единственный немой свидетель. Профиль маньяка отразился в нем, но извлечь изображение невозможно. Кто этот чертов человек? Спрашивал я себя, желая разбить зеркало. Оно показывало только меня.

Голова заболела. Затошнило. От беспомощности. От непонятности. От этого кошмара.

Снаружи ничего. Внутри беспорядок. Преступника нет. Похищение случилось.

Это против логики. Против здравого смысла.

Что происходит?

Я не понимал.

Алисия сидела за столом, отложив фотоальбомы в сторону. Повседневные записи пролистывала быстро, на интересных останавливалась. Свет настольной лампы слабо достигал меня. Я осмотрел постельное белье, коврик и пол, где было оставлено последнее послание. Лупа и пинцет работали совместно, выискивая волосы и клочки одежды. Волосы: 5 длинных головных на подушке, 2 коротких голенных на одеяле, 3 средних закрученных лобковых на простыне. Подойдут для сравнения. Чужеродных, даже от Алексы, на полу не оказалось. Твердые крошки, на вкус хлебные. Мелкие куски ногтей.

Я уже не удивлялся отрицательному результату.

— Что-нибудь есть в дневнике?

Алисия медлила с ответом. Я подошел, заглянул через левое плечо. Она смотрела на последнюю запись.

— Негатив, — повторила шепотом. — Папа, даже после всего ты правда думаешь, что это сделал… человек?

— Да. Не животное — это точно.

— Если прошлые факты можно было оспорить, то запись с камеры наблюдения четко показала тебе. Никто не вторгался к Дроговичам, равно как и никто не покидал дом…

— Хочешь сказать, Владислава все еще скрывается в доме?

— Нет. Нечто похитило ее в самом доме… Какое еще доказательство нужно, чтобы ты поверил, что здесь орудует кто-то или, лучше сказать, что-то неизвестное нам?

— Алисия, это не сюжет книги. Это жизнь, и в ней бывают сложные вещи. Но не смешивай, пожалуйста, вымысел с реальностью. Это оскорбляет меня и как человека логики и науки, и как детектива.

Она выпрямилась во весь рост от возмущения.

— Лучше бы тебя, папа, оскорбляло отрицание очевидного!

— Не малолетней необразованной девушке учить меня ходу расследования.

— Просто послушай меня, поверь мне…

— Нет, это ты опусти максимализм и услышь от меня горькую правду жизни. За 17 лет работы я с точностью могу сказать одну вещь: преступник всегда человек. Я видел разное. Очевидные убийства. Замаскированные под убийства животными, под несчастные случаи природы, техники. Самоубийства, как истинные, так и поддельные. Преступник всегда человек! Так было, есть и будет. Прими простую истину, если мнишь себя детективом.

— Вот поэтому ты и не можешь раскрыть это дело… Из-за узколобости!

Алисия метила в больное место; хуже всего, она знала об этом.

Три коротких шага разделяло нас. Я резко подался вперед, вскинул ладонь вверх и в сторону. Она не шевельнулась, не моргнула. Смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Темное существо мелькнуло в ее глазах, и я обернулся на секунду, посмотрел на комнату. Понял: этим монстром было мое отражение. Рука опустилась и безвольно повисла.

Мое овладение собой только усилило ее горечь. Казалось, она хотела удар, чтобы заглушить другую боль.

Избыток чувств. Согнулась, зарываясь лицом в пальто, и заплакала. Дышала часто, сбивчиво, как при удушье. Все тело дрожало, не только спина и плечи. Я приобнял ее, приложил подбородок к макушке, и Алисия обхватила грудь и крепко стиснула меня.

— Влада… Мы еще позавчера виделись… говорили о проблемах, о парнях, о школе, смеялись, а теперь… Папа, если я тоже бесследно исчезну, обещай подумать над моими словами.

— Не говори глупостей. Я тебя не потеряю.

— Пообещай! — крикнула она.

— Обещаю.

Через минуту Алисия отстранилась. Сказала, что нельзя заставлять Дроговичей ждать.

Перед уходом я поправил кровать и коврик, поднял вещи с пола. Оставлять беспорядок в комнате не было нужды. Алисия поставила 4-ый фотоаппарат на полку и выключила лампу. Когда мы были уже в коридоре, она метнулась к столу, задержалась там. Вернулась ко мне. Из кармана на джинсах виднелся край маленькой фотографии.

Тишина на первом этаже. Дроговичи перешли из кухни в гостиную и молчали, словно здесь запрещался даже шепот. Сидели на диване порознь, почти что на разных концах. Алекса ссутулился и оперся локтями о расставленные колени. Правая нога дергается в ритм волнения, и все тело дрожит от этого. Стук и трение о пол оглушают. Рассматривает узор на ковре. Ладонь переминает волоски на подбородке, ломает их. Эмилия застыла. Взгляд, движения, эмоции; казалось, сердцебиение и дыхание также замерли. Словно позирует художнику. Черты внешности и лица правда были нарисованными, даже идеальными в чем-то. Они всегда пленили меня, напоминали, за исключением цвета волос, Марину. Я вздрагивал при ней и стыдливо всматривался, как в призрак. Алекса замечал это и первое время после ухода Марины считал, что я желаю Эмилию.

Я перешагнул дверной проем, ковер приглушил мой шаг. Пришлось прочистить горло. Оба оживились. Эмилия медленно повернула голову. Быстро прочитала результат в моих глазах, и измученный взгляд полностью потух. Алекса встрепенулся и вскочил с дивана, выпрямился во весь рост.

— Вот и ты наконец-то! — сказал он гневно. Помнил еще ссору на улице. — Чего так долго делал там? Уже куча времени прошло, а мог бы сразу пойти осмотреть дом. Ладно… Убедился-таки, что она сбежала?

— Нет, Алекса, это не побег. Это похищение.

— Да быть такого не может! Повторюсь: это она из-за университета бунтует. Вчера письмо пришло — так она скомкала его и на стол бросила, нахалка! Подал документы, оплатил учебу на год вперед, купил все учебники — что еще нужно? Учись не хочу, называется. Я пашу, чтоб моя дочь получила хорошую работу, а она… А она дура мелкая! Заладила со своими фотоаппаратами, чтоб им пусто было! Этих фотографов вон, как рыб в море — и все бедняки. Но ничего, пойдет, пойдет, как миленькая. Еще спасибо скажет лет эдак через десять. Хоть бы дожить с этими ее выходками… В общем сейчас же съезжу к ее пареньку домой и обоих поймаю за руку. Расследовать тут нечего, Алек, иди-ка ты домой!

— Не сомневайся в словах детектива. Если не веришь мне, пересмотри запись с камеры наблюдения.

— Да черт бы побрал эту технику! Подделала она все, как пить дать!

— Исключено. Здесь это сделать невозможно.

— Но… Хм! Вы же сами вчера радостно трубили во всю, что поймали психа этого, чтоб ему… отрезали… язык, самое меньшее. Чушь несешь какую-то, Алек! Нора бы гавкала на чужого, как бешеная, но ведь молчала же. Вот на Владу и не стала. Да и вор украл бы карту памяти, а может, и саму камеру в придачу. Чего это я тебе простые вещи растолковываю.

— Я был бы рад поверить в это, Алекса, но случилось похищение. Я осматривал почти все места преступлений, я видел это много раз. Скорее всего… у Мэда Кэптива есть сообщники и они используют искусные методы маскировки.

— Как так… Нет, нет-нет-нет… То есть она… и правда?..

— Я уверен. Мне жаль, Алекса…

— Уверен он! Ты только в этом и уверен. В том, что все хреново! Полиция чертова! Не можете поймать кучку психов уже целый месяц. Ждете, пока всех детей вырежут, ублюдки! Патрулируете улицы каждую ночь? Упорно ищете маньяка? Все это хрень собачья! Где ваш хваленый девиз? Как же там… Защищаете? Спасаете? В жопе — вот где ваш девиз! Вы только и умеете, что вешать листочки на столбах и плакаться в новостях, как все хреново! И знаешь что, Алек, знаешь… Скольких детей ты упустил и не нашел? Детектив, называется. Но даже не это главное! Виновен ты, потому что не выполняешь свой долг… Ты виновен! А забрали дочь у меня!