— Что за шум? — спросила она, подавляя зевок.

— Сейчас разберусь! — бросил я, перепрыгивая через две ступеньки.

— Только держи себя в руках! — крикнула она мне в спину.

Ворвавшись во двор, я увидел, как этот белобрысый хлыщ замахивается тростью на Марфу, которая, спотыкаясь, пыталась увернуться от удара.

Мир словно замедлился. Я почувствовал, как демоническая сила вскипает внутри меня, требуя выхода. Одним стремительным движением я оказался рядом с Марфой, перехватив трость в сантиметрах от ее лица.

— Какого дьявола ты творишь? — прорычал я, сжимая трость так, что дерево затрещало.

Блондин уставился на меня, его серые глаза расширились от удивления, а затем сузились в ледяные щелочки.

— Ведминов? — выплюнул он, пытаясь выдернуть трость из моей хватки. — Какая неприятная неожиданность. Я думал, ты все еще гниешь в своей постели.

Я узнал его по воспоминаниям Ивана. Это был Дмитрий Шереметьев, сын одного из самых влиятельных графов империи. Мы встречались несколько раз при дворе, когда отец Ивана еще был жив. Ивана он всегда презирал, считая слабаком и недостойным наследником.

— Шереметьев, — процедил я сквозь зубы, — что ты здесь забыл?

Дмитрий выпрямился, одернув свой идеально сидящий пиджак. Его губы изогнулись в надменной усмешке.

— О, Ведминов, неужели ты не рад старому другу? — протянул он, растягивая слова. — Хотя, о чем это я… Какие уж тут друзья, когда твой род пал так низко. Мы с такими предпочитаем не знаться…

Ах ты ж разряженный петух… Я почувствовал, как гнев поднимается во мне горячей волной.

— Убирайся, — произнес я тихо, но в моем голосе звенела сталь. — Немедленно.

Дмитрий фальшиво рассмеялся.

— Убираться? О нет, дорогой Ванечка, — он сделал шаг вперед, его глаза блеснули злорадством. — Я, пожалуй, задержусь. Знаешь, может быть, я даже возьму в жены твою сестру. Ольга, кажется? Ей ведь нужен достойный муж, а не нищий брат-калека.

Я едва сдерживался, чтобы не броситься на него. Но тут раздался властный голос:

— Дмитрий! Довольно!

На крыльцо веранды вышел высокий мужчина средних лет. Его седеющие волосы были аккуратно зачесаны назад, а холодные серые глаза смотрели с нескрываемым презрением. Это был граф Ростислав Вадимович Шереметьев, отец Дмитрия.

— Надо же, какие люди! — раздался голос матушки. Агриппина Дмитриевна вышла из дома, ее лицо было бледным, но держалась она с достоинством подходя к уличному столику и стульям. — Чем обязаны визиту столь высоких гостей?

За матушкой вышла Олька и сделав реверанс присела рядом с матушкой аккуратно уложив подол платья.

— Полно, Агриппина Дмитриевна! — прогнусавил граф, растягивая слова. — Уж не думали ли вы, что мы позабыли о ваших… хм, затруднениях?

Он брезгливо смахнул невидимую пылинку с обшлага сюртука и скривился, словно от зубной боли. Дмитрий же, тем временем, бесцеремонно плюхнулся на стул рядом с Ольгой и, закинув ногу на ногу, процедил:

— А ведь папенька, между прочим, по доброте душевной согласился выкупить ваше захудалое поместье. За долги! Иначе вам, голубушка, их ни в жизнь не погасить.

— Однако, — вновь заговорил граф, — мы получили известия о якобы чудесном выздоровлении вашего… сына. И даже более того — о его поступлении в Магическую Академию!

Он скользнул по мне оценивающим взглядом и фыркнул:

— Хотя, признаться, в это верится с трудом. Тощ, бледен, да и вообще на последнем издыхании, как погляжу. Мы-то думали, Агриппина Дмитриевна, он уже и вовсе приказал долго жить!

— Да-да! — поддакнул Дмитрий, ухмыляясь. — То-то было бы славно! Глядишь, и вам бы свезло пристроить вашу красотку Ольгу к какому приличному семейству. А то ведь засидится в девках-то, ха-ха!

Ольга метнула на него испепеляющий взгляд и поджала губы, но смолчала. Я уже был готов обложить этих двоих отборным матом. Однако память Вани услужливо подсказала, что связываться с Шереметьевыми — себе дороже… может пострадать семья. Слишком уж влиятельны, слишком близки ко двору. С этим нужно повременить!

— Благодарю за заботу, — процедила матушка сквозь зубы. — Однако вынуждена вас огорчить. Мой сын жив и, как видите, вполне здоров. Более того, он станет лучшим учеником Академии, помяните мое слово! И все векселя мы погасим, до последней копейки.

— О, не сомневаюсь! — притворно восхитился граф. — С вашими-то талантами, голубушка… К перезакладыванию фамильных ценностей, например!

И весь двор огласилась издевательским хохотом отца и сына Шереметьевых. Однако мать невозмутимо выдержала этот натиск.

— Что ж, раз уж мы все прояснили — не смею вас более задерживать, господа. Как видите, мы собираемся с сыном в дорогу. В Академию!

Граф скрипнул зубами и процедил:

— Ну что же, не смеем препятствовать! Но знайте, Агриппина Дмитриевна, от нас так просто не отделаетесь! Эти векселя — они никуда не денутся. Либо деньги, либо поместье — выбирать вам!

Наконец они направились на выход. Я смотрел, как они садятся в свою роскошную карету. Она была настоящим произведением искусства: отделанная темным лаком, с золотыми узорами и гербом Шереметьевых на дверцах. Кони, запряженные в нее, были под стать — вороные, с лоснящимися боками и гордо поднятыми головами.

Когда карета тронулась, поднимая клубы пыли, Дмитрий высунулся из окна и крикнул:

— До встречи в Академии, Ведминов! Посмотрим, как долго ты там продержишься!

Я стоял, сжимая кулаки, и смотрел, как карета исчезает за поворотом. Внутри меня бушевала буря эмоций: гнев, стыд, решимость. Я, Велиал, один из могущественнейших демонов ада, не позволю каким-то смертным унижать меня и мою… семью.

Ольга подошла ко мне и положила руку на плечо.

— Не позволяй им залезть тебе в голову, — сказала она тихо. — Мы справимся. Мы должны справиться.

Не успела пыль, поднятая роскошной каретой Шереметьевых, осесть, как во двор въехал другой экипаж. Контраст был разительным: если карета графа сверкала лаком и золотом, то этот экипаж выглядел так, словно повидал лучшие дни еще при прадеде нынешнего императора.

Краска на боках облупилась, обнажая потрескавшееся дерево. Колеса, казалось, вот-вот развалятся, издавая жалобный скрип при каждом обороте. Лошади, тощие и понурые, едва волочили ноги.

— Матушка! — воскликнула Ольга, всплеснув руками. — Зачем вы так потратились, наняв карету? Пусть бы ехал на коне!

Агриппина Дмитриевна вздохнула, поправляя выбившуюся прядь волос:

— Много вещей и книг нужно перевезти разом, а не довозить потом. Один раз можно и потратиться. Да и кони те… дохлые!

Я смотрел на этот жалкий экипаж, чувствуя странную смесь эмоций. С одной стороны, демоническая гордыня возмущалась такому унижению. С другой… я ощущал что-то вроде благодарности за эту жертву, на которую пошла семья ради меня.

— Спасибо, матушка, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал искренне. — Я… ценю это.

Агриппина Дмитриевна улыбнулась, в ее глазах блеснули слезы:

— Ох, Ванечка, — она обняла меня, и я снова почувствовал это странное тепло в груди. — Только береги себя там, хорошо?

Слуги начали грузить вещи в экипаж. Чемоданы, сундуки с книгами, какие-то свертки — все это с трудом умещалось в тесном пространстве. Кучер, пожилой мужчина с седой бородой, озабоченно качал головой, явно сомневаясь, выдержит ли его развалюха такой груз.

Пока шла погрузка, матушка настояла, чтобы я плотно позавтракал.

— Дорога долгая, — приговаривала она, подкладывая мне на тарелку блины с вареньем. — Нужно набраться сил.

Наконец, все было готово. Я стоял у экипажа, чувствуя, как внутри растет нетерпение. Новая жизнь ждала меня, полная вызовов и возможностей.

— Ну, с Богом, — сказала матушка, крестя меня.

Я едва удержался, чтобы не отшатнуться от этого жеста, но вовремя вспомнил, что должен играть роль.

Ольга подошла последней. Она смотрела на меня пристально, словно пытаясь прочесть мои мысли:

— Не забывай, кто ты… кто ты теперь! — сказала она тихо. — И зачем едешь туда.