Я сидел молча, скрестив руки на груди и кривя губы в ехидной усмешке. Ишь, раскудахтались, пернатые!

Наконец, ректор рявкнул, перекрывая бедлам:

— Да будет же! Хватит уже, в самом деле. Вы на его метку поглядите — первозданная мощь! С таким талантом парню только на поле боя, на кой-ляд ему ваши молитвы сдались?

Я мысленно зааплодировал. Хоть один здравомыслящий человек нашелся!

Но тут подал голос Григорий:

— Не спешите, господин ректор. Дар у мальчика и впрямь диковинный. Нужно для начала основы постичь, фундамент заложить. А уж потом решать — в экзорцисты или в вояки.

И так это елейно, так подобострастно! Тьфу, аж противно стало. Знаю я эти ваши «основы» — из кельи не вылезешь. Ну уж нет, на эту удочку я не поведусь!

Однако поп, похоже, всерьез решил заполучить меня в свои загребущие лапы. И тут он выдал такое, что я чуть со стула не грохнулся:

— А что, господа, я помогу юному дарованию! Подкину деньжат, перста справного прикупить. Зачтется на том свете!

Ах ты ж хитрожопый сукин сын! Еще и подкупить меня удумал, крыса церковная. Ишь, размечтался — на «печеньки» взять.

— Благодарю за щедрое предложение, — процедил я, глядя Григорию прямо в глаза. — Вот только это ни к чему. Как-нибудь сам перста раздобуду.

По залу пронесся дружный вздох. На меня таращились как на полоумного — еще бы, отказаться от дармовых деньжищ! Тут впору крышей двинуться.

Но мне плевать. Я себе цену знаю — и уж точно не стану продаваться за жалкие подачки. У Князя Инферно, знаете ли, гордость имеется. И быть обязанным этой церковной крысе — увольте, себе дороже.

Однако Григорий не унимался:

— Ну что ты, сынок! Я ж от чистого сердца, по-отечески. Тяжко тебе придется одному-то. Надумаешь — обращайся.

Я обвел комиссию надменным взглядом, всем своим видом излучая ледяное спокойствие и непоколебимую уверенность. В конце концов, у меня за плечами тысячи лет в роли Князя Тьмы — не пристало тушеваться перед кучкой смертных, пусть даже и облеченных властью.

— Позвольте, господа, внести ясность, — произнес я, чеканя каждое слово. — Я принял окончательное и бесповоротное решение. Мой путь отныне и навсегда — офицерская стезя, как и у моего покойного батюшки. Это продиктовано не только велением сердца, но и трезвым расчетом. Уверен, на военном поприще я принесу куда больше пользы империи, нежели в стенах церкви.

При этих словах отец Григорий не удержался от едкого смешка. Его колючий взгляд впился мне в лицо, словно пытаясь прожечь насквозь и вывернуть душу наизнанку.

— Надо же, какая трогательная сыновья преданность! — процедил он, скривив тонкие губы. — И это при том, что Владислав Ведьминов, насколько мне известно, не отличался особой чадолюбивостью. Особенно по отношению к болезненному и никчемному, с его точки зрения, отпрыску. Что ж, видать, в корень зрил, царствие ему небесное.

На миг перед моим мысленным взором пронеслась вереница чужих воспоминаний — горьких, саднящих, выматывающих душу. Бесконечные попытки тщедушного мальчишки добиться отцовского расположения, заслужить хоть каплю обычного человеческого тепла… И неизменное разочарование в ответ. Боль непонимания, щемящее чувство собственной неполноценности, желание провалиться сквозь землю…

Я стиснул челюсти, пытаясь совладать с накатившей волной жгучей обиды и ярости. Ну какого лешего?! Только этого мне не хватало — страдать по всяким ничтожным человечишкам! Я тут, понимаешь, инкогнито пытаюсь сохранить, высокие материи постигаю, а меня в трясину соплей затягивает. Совсем старею, надо с этим что-то делать…

От дальнейшего самобичевания меня отвлек повысившийся голос Нинель Валентиновны. Она вскочила со своего места, прожигая Григория негодующим взором.

— Ну знаете ли, святой отец! — гневно выпалила магистр Крамская. — Это уже попросту за гранью! Как вам только совести хватает молоть подобную чушь? Да еще и в лицо бедному юноше, которому и без того несладко пришлось! Где ваш хваленый такт, где элементарная деликатность? Вы ведь наставник, педагог, а ведете себя хуже базарной торговки!

В запале она даже привстала, упираясь ладонями в столешницу. Ее обычно гладкие черные волосы начали потрескивать и подниматься дыбом, словно наэлектризованные. По коже пробежали голубоватые искорки, а в расширенных зрачках заплясали молнии.

Офигеть! Вот это я понимаю, истинная валькирия! Грозная, воинственная. Персту с такой-то энергетикой впору целые армии в бой водить. Красотища!

И словно в подтверждение моих мыслей, в зале начало твориться форменное светопреставление. Лампы замигали, с них посыпался град ослепительных искр.

Нинель, стало быть, электрический перст. Выходит, все эти всполохи — ее рук дело. Мощно, ничего не скажешь! И, похоже, распаляется она не на шутку. Уж не из-за меня ли старается? Любопытненько.

Однако долго предаваться размышлениям мне не дали. Нинель Валентиновна, бросив красноречивый взгляд на ректора, решительным шагом направилась к моим документам.

— Довольно препираться, — отрезала она, и голос ее прозвучал словно удар хлыста. — Вопрос с поступлением Ивана решен окончательно и бесповоротно. Данным распоряжением он официально зачислен на офицерскую кафедру. Прошу любить и жаловать!

С этими словами магистр Крамская поставила на бумагах размашистый автограф и оттиснула внушительную печать. Затем церемонно повернулась ко мне, одарив ободряющей улыбкой.

— Что ж, Иван, на сегодня ты свободен, — промолвила она. — Можешь идти ужинать и готовиться ко сну. Набирайся сил.

Я по-светски склонил голову, изображая почтительную признательность. Однако в душе все клокотало от с трудом сдерживаемых эмоций. Гнев, ярость, боль, обида — все смешалось в какой-то гремучий коктейль, раздирающий и без того истерзанные нервы. Будь ты проклят, Григорий! Вот уж воистину — святоша называется. Только и умеют, что совать свой нос в чужую душу и ковыряться там грязными лапами.

Покинув зал, я замер. За тяжелой дверью еще долго не стихали приглушенные вопли и ругань вперемешку с грохотом отодвигаемых стульев. Видимо, Нинель Валентиновна устроила коллегам знатную головомойку. Оно и понятно — такую бестактность не всякий стерпит. Вон как распалилась, аж искры летят! А с виду — мимоза мимозой, кто бы мог подумать!

Впрочем, сейчас меня куда больше заботили собственные проблемы, нежели препирательства преподавательского состава. Слишком уж вымотался я за этот бесконечный день — силы на исходе, в глазах двоится, плечи гудят от напряжения. Даже могучему демону требуется передышка, что уж говорить о бренном человеческом теле! Так недолго и до утраты боеспособности докатиться. А мне ж еще мир покорять, врагов на лопатки укладывать да трон под задницей обустраивать.

Поглощенный невеселыми мыслями, я не сразу обратил внимание на приколотый к доске объявлений листок. Однако стоило мельком пробежать его глазами — и настроение мигом подскочило до заоблачных высот.

Так, так, и что у нас тут? Официальное извещение ректората, надо же! И, если верить бумажке, долгожданная церемония посвящения в студенты и вручения перстов внезапно сдвигается… на ближайший понедельник? То есть буквально через пару дней? Вот так номер!

Хотя, если подумать — какой к дьяволу номер? Ясно же как божий день, что без ведома высших чинов тут не обошлось. Видать, прознали шишки академические, что среди нынешних первокурсников затесался один шибко одаренный малый, вот и засуетились. Оно и понятно — с такими темными лошадками, как я, расслабляться не следует. А то ведь выкину еще чего, упаси боже — потом костей не соберешь.

Осталось только прикинуть, что за перст мне судьба подкинет. По-хорошему, нужен зверь пострашнее да помощнее — чтоб все ахнули и рты пораскрывали. Да только где ж его взять-то, легендарного? Разве что на «птичьем» рынке втридорога купить, да и то не факт.

Ладно, там видно будет. В конце концов, для начала сойдет и не особо раскрученный экземпляр. Была бы мощь, а уж преданность и верность я обеспечу.