Воспользовавшись секундным замешательством, бью по второй, здоровой руке. Копьё падает на землю, но это ещё не конец. Бью его по ногам, по плечам, по голове, закрытой руками. Мужчина падает на землю и ещё некоторое время я заставляю себя пинать его.

Я не взбешён, не рассержен. Во мне холодный, сухой расчёт.

Повернувшись к толпе, громко провозглашаю:

— Я говорил, что вам запрещается поднимать руку на других людей! Этот человек только что совершил недопустимый поступок и напал на человека после завершения поединка! Подобное мы просто не можем оставить безнаказанным!

Люди на стадионе замирают, я провожу взглядом по толпе и в какой-то момент замечаю Майру. Она хмурится и глядит в мою сторону. Почему-то в этот момент мне становится очень жаль человека, сидящего на земле с яростным видом. Но остановиться сейчас я не могу. Жалость и сострадание окружающие люди воспримут как слабость.

Милосердие в этом мире — всего лишь ругательство.

— Отнесите этого урода к столбу и привяжите, — говорю соплеменникам. — Три дня просидит без еды и воды — заслужит свободу и прощение!

Многочисленная охрана в броне и с мечами подходит к сидящему на земле Мурнафу, поднимает и ведёт к Дарграгу.

Жители Фаргара смотрят на меня со всё возрастающей ненавистью. Их кипящая злость обрушивается на меня подобно урагану. Наверное, такова судьба каждого человека, что пытается изменить образ мышления окружающих, укоренившийся глубоко в менталитете. Что бы я ни делал, повсюду встречаю лишь недовольство.

Хорошо начали праздник, ничего не скажешь. Едва успели собраться, как одного уже ведут на смерть.

— Только привязывайте его в тени! — кричу. — А то он и суток здесь не продержится.

Возвращаюсь к скале с именами участников турнира под возмущённые перешёптывания жителей Фаргара. Кажется, даже Орнас выглядит недовольным. Что странно, уж они-то должны больше всех радоваться моему решению.

Записываю своё имя в графе победителей.

«Гарн».

Вот и начали чемпионат.

День близится к вечеру, а толпа на стадионе как сидела, поделившись на отдельные группы, так и продолжает.

Фаргар отдельно, Орнас отдельно, Дигор с Дарграгом отдельно.

Хожу между людьми и пытаюсь понять, что я делаю не так. Неужели нет способа остановить холодную вражду? Я не же заставляю их браться за руки и водить хоровод с улыбками на лицах. Не хотят дружить — пожалуйста. Но пусть хотя бы установится нейтралитет. Перестанут смотреть друг на друга, выискивая скрытое оружие.

Храню надежду, что смогу изменить окружающих людей, но с каждым днём верить в это всё сложнее и сложнее.

Если бы сейчас небеса развезлись и могучий голос произнёс:

«Брось это дело, ты ничего не добьёшься».

Я бы тут же оставил свои затеи, разогнал бы всех по домам и до конца жизни заставлял бы их работать из-под палки. Но пока этого не произошло, мой глупый, упёртый разум по-прежнему отчаянно катит Сизифов камень.

Протягиваю руку к деревянной кружке на столе с провизией, как с другой стороны её выхватывает другая, очень быстрая. Поднимаю взгляд и конечно же вижу её. Аэлиция. Стоит с самодовольным видом и взирает на меня так, будто я маленький, беззащитный оленёнок, впервые пытающийся подняться на ноги.

— Пришла? — спрашиваю.

— Шутишь? — отвечает девушка. — Я бы никогда не пропустила такой… такое мероприятие. К тому же организованное моим будущим супругом.

— Я же тебе говорил, что не верю в это. Не называй меня так.

— Не хочешь верить — твоё дело. Но по какой ещё причине я могу раз за разом являться сюда, на окраину мира, чтобы пообщаться с человеком, которого никто не знает? Поверь, у меня есть гораздо более влиятельные знакомые. Они могут рушить города мановением одного пальца. Но я тут, с тобой.

Развожу руки в стороны.

— Понятия не имею. Ты принесла мне воду в пещере, я никогда это не забуду. Но верить твоим словам отказываюсь, так что будь добра, не повторяй этого больше.

— Идёт.

Аэлиция делает изящный оборот вокруг своей оси.

— Как считаешь, отлично я замаскировалась под местную?

Сегодня на ней не привычное чёрное платье, а льняная рубаха, льняные штаны и кожаные сандалии. По задумке, она должна была сойти за деревенщину, но её одежда сшита точно под фигуру, поэтому подчёркивает все изгибы её тела. Ткань очень качественная, однородная и выглядит очень дорого даже несмотря на простой материал. Если Аэлиция и хотела сойти за свою, то у неё не это получилось: она выглядит не как простолюдинка, а как модель, позирующая для атмосферной фотосессии.

К тому же эти её безупречные волосы, маникюр, подведённые глаза, помада.

В свете заката она выглядит как никогда ослепительно.

Она не смогла бы замаскироваться под местную так же, как любой из здешних людей не смог бы выглядеть своим на бале-маскараде, натяни на него хоть самый дорогой в мире костюм.

— Нет, — говорю. — Ты будешь выделяться, какую бы одежду ни надела. Уж слишком бледная для этих земель. Твоя кожа не видала столько солнечного света, как все здесь присутствующие.

— Спасибо.

Улыбается очень мило.

Кажется, она восприняла мои слова как комплимент, хотя они таковыми не являлись.

— Ты же видишь будущее, вроде как. Может скажешь, получится у меня примирить этих идиотов?

— Я думала, ты отказываешься мне верить.

— Я и не верю, — говорю. — Просто хочу, чтобы кто-то посторонний сказал, что я не веду себя как последний кретин.

— Ты ведёшь себя последний кретин, — отвечает Аэлиция. — Но это именно то, что мне в тебе нравится.

— Спасибо…

— Я не буду тебе ничего рассказывать о будущем, — продолжает девушка. — Зачем? Всё и так случится в точности как я хочу, поэтому я собираюсь приходить сюда когда вздумается и просто получать удовольствие. Хочешь верь, хочешь нет, но мне нравятся здешние дикари.

— Знаю, — говорю. — Они всем нравятся.

— А теперь прошу меня простить. Я собираюсь посмотреть, как твой брат скрутит вон того милого светловолосого паренька.

Аэлиция берёт со стола маленькую тарелочку овощного салата и уходит к скамейкам понаблюдать за состязанием. В её походке читается грация человека, долгие годы тренировавшегося ходить так, чтобы притягивать к себе внимание. Перевожу взгляд на стадион и вижу, как Вардис держит в захвате противника из Фаргара — соседа Дверона. И судя по красной голове последнего — ему очень неприятно.

Теперь сражения идут параллельно — одно с оружием, одно без него.

И постепенно люди на трибунах становятся оживлённее. То ли алкоголь раскрепостил доселе зажатых, то ли полумрак и многочисленные факелы создали непринуждённую атмосферу. Но уже не ощущается, будто людей сюда согнали под страхом смерти.

Они всё ещё держатся порознь, бросают озлобленные взгляды, но уже способны на позитивные эмоции, находясь в прямой видимости друг друга.

— Вардис! — кричит Лира со своего места.

— Вали его, Одди! — орёт Дверон.

И все довольны.

Ледокол по имени Гарн только что напоролся на огромный айсберг, но не дрогнул, а продолжает толкать массивную глыбу с тупым упорством. Хоть этот ледокол и не самый умный в мире, но у него твёрдый лоб, а как известно, достаточно твёрдый лоб может прошибить даже бетонную стену.

Наливаю себе мёда и иду к скамейкам, чтобы понаблюдать за представлением.

Плевать на всех остальных. Пусть ворчат и матерятся — это их дело. Я сегодня собираюсь получить удовольствие и понаблюдать как мои собратья уткнут в грязь всех остальных участников турнира. Ох, что это будет за зрелище!

Присаживаюсь рядом с Аэлицией.

— Снова привет, — говорит.

— Тихо, — отвечаю. — Я собираюсь как следует напиться.

Первый день гуляний окончен.

Солнце давно спряталось за горизонтом, и все люди со стадиона стягиваются к деревне, чтобы устроиться на ночлег. Огромная толпа входит через деревянные врата и расселяется по домам под пристальными взглядами вооружённых жителей нашей деревни. Люди с Фаргара и Орнаса напились, но ведут себя на удивление спокойно. Я ожидал, что они устроят пьяную потасовку друг с другом. Или хотя бы будут горлопанить, как любые, уважающие себя дикари.