Краем глаза гляжу на Хуму. Если бы летучая мышь почувствовала хоть шорох вокруг, то уже отрастила бы огромное ухо-локатор и пыталась определить источник шума. Но она ведёт себя спокойно, значит фантомный незнакомец очень тихий.

— У тебя уже мозги плывут, — говорю сам себе.

— Кретин, — отвечает Хума.

Засыпаю и под конец, когда я стою на самом краю забытья, отчётливо ощущаю чьё-то присутствие. Жемчужина аж звенит от такого пристального внимания. Разум возвращается в тело мгновенно, как по щелчку пальцев.

Мне не показалось!

Кто-то следит. И этот кто-то достаточно осторожен, чтобы не выдать себя.

Сон сняло как рукой. Однако подрываться и снова начинать поиски я не собираюсь. Пусть незнакомец подумает, что я успокоился. Лежу на кровати, притворяюсь спящим. Храплю, переворачиваюсь с бока на бок, разбрасываю конечности в самых естественных позах.

Не знаю, какую цель преследует эта личность, но это явно не дружеское распитие чая с конфетами. Зачем тогда скрываться?

Лежу так достаточно долго, но ничего не происходит.

Сохраняю бдительность и концентрацию, однако в какой-то момент снова начинаю засыпать. Это происходит незаметно, как водитель, отключившийся за рулём. Сначала ты полон сил и кажется, что ты в порядке, а через десять секунд слышишь звук колёс, наезжающих на разделительную линию.

Засыпаю и в бездонной тьме моего разума я отчётливо вижу…

Два сияющих бирюзовых глаза.

Огромные, как сама вселенная.

Я парю перед ними как маленькая, незначительная песчинка. И они смотрят на меня. Смотрят. Смотрят. Чувствую себя как под микроскопом. Где-то там, далеко-далеко осталось моё тело. Лежит на кровати, пока я парю в сновидениях. И белая жемчужина заходится в попытках известить меня о постороннем внимании, что всецело сосредоточено на мне одном.

Но я и сам всё прекрасно вижу. Два сияющих, бирюзовых, человеческих глаза. Разве что зрачки необыкновенно большие. Гляжу на них и хочется отвернуться — настолько они ужасающи.

— Кто ты? — произносит голос, идущий отовсюду.

Словно сама вселенная заговорила.

Меня парализовало в собственном сне. Не могу ни пошевелиться, ни даже что-нибудь произнести. Только и остаётся пялиться на эти два сияющих шара, дыры в мироздании.

Просыпаюсь в холодном поту.

Сердце трясётся так сильно, словно вот-вот расшибётся внутри грудной клетки.

Это было всего лишь видение, но по какой-то причине у меня ощущение, будто я разминулся с чем-то жутким. Кровь леденеет, когда вспоминаю.

— Попей воды! — говорит Хума. — Только из колодца!

— Ну уж нет, — говорю. — Чего я сейчас точно не буду делать, так это вылезать из кровати.

Всю оставшуюся ночь лежу под одеялом с открытыми глазами. Не могу уснуть. Должно быть, я не смог бы это сделать, даже если бы захотел.

Утром я выхожу из дома, сонный и вялый.

По крайней мере обратный путь в деревню не придётся проделывать на ногах. Можно будет позволить марли самой идти по дороге, а я лягу в телегу и немного вздремну. Такой вот древний автопилот. Надеюсь, больше ничьё присутствие я не буду ощущать.

— Не спалось? — спрашивает Стампал. — Всем пришедшим плохо спится.

— Почему так?

— Не знаю.

Даже завтракать тут не хочу.

Выхожу на улицу и собираю повозку в обратную дорогу.

Жители Орнаса только показываются на порогах домов. Глядят на меня, пока я запрягаю марли в телегу и пытаюсь сохранить бодрствующий вид. Не нужно им видеть меня таким расклеенным.

В какой-то момент глаза цепляются за странную вещь: на северо-западе висят тучи: в том же месте, в котором я видел их в прошлый раз. Они вообще не сдвинулись. Кажется, они были там все предыдущие разы, когда я пересекал хребет. Помнится, я даже восторгался их красотой, поскольку с востока от хребта их не бывает.

— Эй! — подзываю девчушку, внучку Стампала. — Не подскажешь, что находится в той стороне?

— Так это… Карут там, — отвечает.

— А почему над ним тучи, которые никуда не уходят?

Она оглядывается, смотрит в указанную сторону, а затем равнодушно пожимает плечами. Когда ты настолько мал — весь мир полон чудес и незначительное явление, вроде куска неба, вечно закрытого тучами, не может конкурировать за твоё любопытство.

Значит, по какой-то причине над Карутом никогда не бывает голубого неба. Он всегда заслонён от солнца.

Занятно.

— Гарн, — произносит Стампал, подходя сзади. — Держи.

Стампал кладёт в телегу пять небольших мешков.

— Соль, — говорит. — Благовония. Больше ничего нет.

Соль? Как давно я не пробовал соли. В Дарграге часто пользуются специями для усиления вкуса еды: терпкие семена брицота, древесная кора, аналог корицы, пряный мелчер, сушёный тричес, который растёт повсюду у подножия хребта. Но соль… это нечто уровнем повыше.

Не в силах сдержаться, достаю из мешка одну небольшую гранулу и кладу на язык.

Какой божественный вкус!

Такой знакомый, такой сильный. Внезапно вся еда, которую я ел в предыдущие годы, показалась пресной и безвкусной. Во мне только что проснулся наркоман. Я уже готов обменять и марли, и телегу, на ещё пару мешков этого добра.

— Спасибо, — говорю. — Если сможете, добудьте соли и для нас. Дарграговским должно понравиться.

Залажу на телегу и отбываю в сторону дома. В спешке.

Проезжаю мимо Фаргара, меня встречает дочка Дверона.

Лиссен, кажется.

Девушка на несколько лет старше меня и выглядит по какой-то причине очень смущённой. Из всех черт отца она унаследовала только скулы, во всём остальном пошла в мать. И это хорошо, поскольку таких страшных людей, как Дверон, ещё поискать надо. Не всем же быть красавцами, как Естур.

— Привет, — говорит.

— Привет, — отвечаю в ожидании какого-то подвоха.

— Отец просил меня передать, чтобы ты зачитал это послание своей матери.

В руках у неё появляется гладкая деревянная дощечка с письменами, выведенными углём. Она передаёт её мне, а я настолько растерян, что даже не знаю, как реагировать.

— Мой отец не умеет писать, — говорит Лиссен. — Поэтому он продиктовал сообщение, чтобы я записала, а ты зачитал его Илее.

— А ты где этому выучилась? — спрашиваю.

— Зулла меня этому научила. Мы с ней много общались, пока вы дорогу строили.

— Вот как?

По мере приближения строительных бригад друг другу, люди из Фаргара и Дарграга переходили друг к другу, чтобы поработать в новой компании и пообщаться. Оказывается, Зулла всё это время не просто тусовалась с девушкой, но и учила её новым знаниям. Должно быть, хотела научить подругу алфавиту, чтобы переписываться с ней через почтальона.

Вот она, первая смска между людьми в этой части мира.

— Да, — говорит. — Мы с ней дружили ещё до того, как Гуменд её похитил.

— Ладно, — отвечаю. — Илея не умеет читать, поэтому я ей продиктую.

На деревянной дощечке оказались очень кривые письмена, но слова разобрать можно. Из-за того, что места на ней мало, а буквы большие, послание состоит всего из двух предложений:

“Приглашаю тибя в гости. Хачу паказать блюда, каторые гатовят у нас в Фаргаре”.

Теперь я понимаю, почему девушку так смутило это послание. Несмотря на общий нейтральный тон, в письме прослеживается интерес мужчины к женщине, и все вовлечённые в это чувствуют себя третьим лишним. Должно быть, я буду выглядеть точно так же, когда зачту матери.

Хотя нет, пусть лучше сестра его зачитает. Не зря же я потратил столько сил, чтобы выучить Цилию письму.

— Спасибо, — говорю. — Но прошу заметить для протокола, что мне это не нравится. Пусть они и делают вид, что всего лишь дружат, но я-то всё вижу. Твой отец всего пару месяцев как потерял жену и искать встречи с другой дамой, как по мне, слишком поспешно.

— Я так ему и сказала, — отвечает Лиссен.

— А ещё он намного старше Илеи.