Новоприбывший входит в комнату с таким видом, будто я — самое отвратительное существо в этом замке. Обошёл стороной, будто я заразный.

— Если понадобимся, зовите, — произносит однорукий мертвец.

Пижон делает нетерпеливый взмах рукой, приказывая им удалиться.

— Меня зовут Лихал Чиллер Малгранауг. Я управляющий делами нашего мудрейшего повелителя, двуединого короля Бартрама Гордого, да будет его тень длинной и чёрной.

С последними словами управляющий склоняет голову в дань уважения упомянутой персоне.

— Монарх хочет вас видеть перед своим троном сегодня вечером, и я пришёл убедиться, что встреча пройдёт как положено для события такого уровня.

— Вечером? — спрашиваю. — Это когда?

— Когда зайдёт солнце, — невозмутимо отвечает мертвец, делая лёгкий пасс рукой в сторону окон.

Снаружи темнота и никаких намёков на то, когда именно это произойдёт.

— Не стоит беспокоиться насчёт времени, — продолжает. — Стража вас отведёт. О чём вы действительно должны задуматься, так это о вашем поведении, чтобы не допустить слова или жеста, который проявит неуважение в сторону Мудрейшего или его приближённых.

— Простите мою неграмотность, — говорю. — Почему вы назвали его двуединым королём? Их двое?

— Что за абсурд! Мудрейший говорил, что нам нужно больше глашатаев, но я имел дерзость счесть их количество достаточным. И посмотрите, что мы имеем! Простолюдин, который не знает, что означает титул его собственного правителя.

— Я из далёких земель, до нас не доходят новости.

— Да будет тебе известно, невежда, что король Бартрам Гордый стал зваться двуединым после объединения верхних и нижних земель, чего не удавалось прежде никому. В честь этого Мудрейший стал носить корону, составляемую из двух частей: верхней и нижней.

Что за верхние и нижние земли я спрашивать не стал. Похоже, существа в этом замке живут в каком-то своём мире, не имеющем ничего общего с реальностью.

— Прежде, чем мы займёмся вашими манерами, стоит убедиться, что вы выглядите достаточно презентабельно для встречи с Мудрейшим. С минуты на минуту сюда явится прислуга, чтобы привести вас в соответствующее состояние.

Не успел он договорить свою фразу, как с коридора послышались новые звуки: смех, разговоры, многочисленные шаги.

Дверь распахнулась и внутрь большой чередой стали вваливаться многочисленные женщины-мертвецы. Такие же уродливые, как и мужчины. С гнилыми зубами, редкими волосами, кожей в пятнах, у некоторых не хватает частей тела. Но все они ведут себя так весело и беззаботно, что у меня самого поднялось настроение от их весёлой непринуждённости.

— Ставьте у окна, — произносит управляющий.

Две первые женщины опускают на пол большой деревянный таз. Остальные принимаются вливать в него горячую воду из вёдер. Пар поднимается к потолку.

Намного проще было бы мне спуститься в баню и помыться там, чем всем этим женщинам собираться с вёдрами и нести воду сюда. Но раз уж управляющий захотел привести меня в порядок прямо здесь, кто я такой, чтобы сопротивляться?

Таз оказался гораздо больше чем у нас, в Дарграге. В него спокойно бы поместилось сразу три человека. Подключи снизу насос и получишь настоящее джакузи. Вот, кстати, и идея для очередного изобретения. Понадобилось очень много вёдер, чтобы наполнить его на три четверти.

— Полезайте в воду, — приказывает управляющий.

— Они так и будут смотреть? — спрашиваю.

Рядом с нами стоят три женщины в простых одеждах прислуги. Как-то не хочется оголяться на глазах у посторонних, пусть они и мертвецы.

— Они будут помогать вам умываться. Можете не беспокоиться, вам не удастся их смутить.

— А, тогда ладно.

Очень быстро раздеваюсь и залажу в таз, отчего несколько брызг попадает на одежду управляющего. Тот недовольно осматривает свой роскошный наряд и хмурится.

Я привык к тёплой воде. Мы в Дарграге выставляем бадью на солнце, чтобы она нагрелась за день. Но здесь вода очень горячая. Ещё чуть-чуть и невозможно станет находиться. Почти ощущаю, как поры на моей коже раскрываются, выпуская всю скопившуюся грязь.

— Наш гость должен предстать перед Мудрейшим чистым, как младенец. Так что можете его не жалеть. Трите как следует.

— Я и сам могу умыться. Вообще никаких проблем.

— Мы не можем позволить человеку, который собирается посетить Мудрейшего, мыться самостоятельно.

Женщины окружают таз со всех сторон. Одна принимается натирать мои волосы каким-то порошком, для очистки от грязи, другая жёсткой тряпкой старается снять кожу с моих рук, а третья погнутыми железными ножницами состригает неровные ногти, приводя их в порядок. И во время этого процесса она строит мне глазки!

Гляжу на неё, стараясь не выдать удивления.

Лет двадцать на вид, не хватает одного глаза, зубы выбиты, кости рёбер торчат из груди, вспарывая одежду. Но такой милой и застенчивой улыбки я уже давно не видел. Кажется, её совсем не заботит, что она уже много лет мертва. Здесь очень, очень, очень странные покойники!

— Трите так, чтобы он аж светился от чистоты, — говорит управляющий. — Чтобы он почувствовал себя заново родившимся.

Женщины меня не жалеют.

Кажется, они поставили своей целью счесать с меня миллиметр со всех сторон. Уменьшить площадь моего тела. Первые касания тряпок были приятными, но сейчас они ощущаются как наждачная бумага. Волосы дёргают с такой силой, будто стараются снять скальп.

— Откуда пришёл? — спрашивает девушка-мертвец.

Голос у неё очень ласковый, нежнейший.

— Из деревни, — говорю. — А ты? Давно здесь работаешь?

— С самого детства. Моя матушка прислуживала в замке всю жизнь, этим же занимаюсь я, этим же займутся мои дети.

Когда её ножницы завершают очередной надрез на ногтях, хватаю её за руку. Девушка засмущалась, однако я продолжаю держать её предплечье. Оно холодное, пульс не ощущается. Более того, её суставы передвигаются со скрипом.

— Прости, — говорю. — Аккуратней, пожалуйста.

— Хорошо.

По какой-то причине она уверена, что у неё могут быть дети. Но она мертвец: все процессы в её организме остановились. Сердце не бьётся, кровь не течёт, все её внутренности, должно быть, превратились в сухари. Неужели она сама этого не видит?

— Я живу в комнате прислуги по правую сторону, — говорит. — Заходи как-нибудь на чай.

— Спасибо. Зайду. Если останусь жив, конечно.

— Не переживай, Мудрейший никого не убивает. Тебя скорее всего приговорят к пожизненным работам в цепях. Но ты сможешь свободно перемещаться по задней части замка.

— Это здорово, — отвечаю.

Делаю вид, будто воодушевлён услышанным.

Пока меня моют, многочисленные женщины приносят другой таз и ставят его рядом с первым. Заполняют его на этот раз прохладной водой для омовения, поскольку в первом она стала мутной от песка и пыли, что я успел насобирать во время похода.

Хума следит за происходящим, зависнув на люстре вниз головой.

Перелажу в соседний таз, снова стараясь как можно меньше светить голым задом. Как и сказал управляющий, никого вокруг я не смущаю, кроме самого себя.

Грязную воду из использованного таза набирают в вёдра и уносят. Похоже, вся эта прислуга стояла на коридоре и ждала, пока я закончу. Мертвецы уносят первый таз и я снова остаюсь наедине с управляющим и помощницами, которые принимаются гладить меня новыми тряпками, мягкими и приятными на ощупь.

— Вы сегодня как никогда прекрасны, Эди, — очень вежливо произносит управляющий женщине, которая занимается моими волосами.

— Ой, прекратите! — отвечает та и по голосу слышно, как ей нравится слышать подобные комплименты.

— Вы хорошеете с каждым днём, моя дорогая…

Стараюсь сохранить невозмутимый вид.

Никогда бы не подумал, что мертвецы могут ещё и флиртовать. Пока не пойму, что здесь вообще происходит, лучше держать язык за зубами и никак не комментировать происходящее.

Вылезаю из таза и трое женщин вытирают меня со всех сторон полотенцами. Стою, раскинув руки в стороны. Чувствую себя чистым и свежим.