Дело в том, что арка, которую я видела тогда в столовой, явно стала больше!

Нет, это по-прежнему была все та же самая арка, но ее надстроили, добавив элементов в конструкцию. Это было заметно с первого взгляда: металл различался по цвету, кроме того, некоторые части арки были грубее, как будто сработаны наспех. Кроме того, на арке висели черные коробки, которых раньше не было.

Пол каверны слегка вибрировал из-за двух работающих прямо под ней моторов, но, не считая этого, внутри было довольно тихо. И я без труда разобрала, что арка негромко угрожающе гудела.

Самое интересное, что здесь, вблизи источника моего недомогания, мне стало егче. И дело было не в том, что возле самой арки возникало затишье, будто в центре урагана. Просто давление на меня достигло уже такой силы, что игнорировать его можно было, только полностью отключив все ощущения в теле. Сама не знаю, как у меня это получилось. Мне казалось, что я управляю сама собой, точно актер кукольного театра управляет марионеткой.

Капитан Бергхорн снова сказал матросам несколько слов по-юландски. Один тут же поднял вверх руки, будто сдаваясь, другой отступил от вентиля, за который держался. Третий же, однако, торопливо схватил раструб, висевший на стене чуть выше его головы, и потянул на себя. Раструб крепился к стене длинной гофрированной трубой из тонкой жести, которая послушно разложилась, стоило за нее потянуть.

Он что-то крикнул в раструб, всего несколько слов.

Подручные Бергсхорна тотчас кинулись на этого матроса и скрутили его, но я догадывалась, что уже поздно.

— Он держал связь с рубкой? — уточнила я у Бергсхорна.

Тот кивнул.

— Да. Рубка и хранилище водорода связаны между собой специальными переговорными трубками, чтобы можно было регулировать ход в любой момент. Очень некстати.

— Тогда возвращаемся к прежнему плану, — проговорил Орехов. — Вы со своими людьми идете вперед и захватываете трубку, а мы тут разберемся, как отключить это устройство.

— Премного обяжете, — согласился Бергсхорн. — Только я оставлю тут часть своей команды: нужно, чтобы они приглядели. Это самая важная часть дирижабля, не считая моторов.

После чего крикнул что-то своим людям.

Того матроса, что поднял тревогу, начали связывать. Остальные вернулись на свои рабочие места, только к ним присоединилисьь еще трое людей Бергсхорна. Правильно, поняла я, когда капитан вернет себе управление кораблем, нужно, чтобы кто-то выполнял команды из рубки.

Кстати говоря, а если из рубки будут поступать команды сейчас…

Словно в ответ на мой вопрос, одна из переговорных трубок ожила и проговорила что-то голосом Клеменса.

Стоящий под ней матрос немедленно повернул вентиль у себя под рукой.

С удивлением я обернулась к Орехову, и тот, поняв, о чем я думаю, пояснил:

— Как бы там ни было, а распоряжения из рубки должны выполняться. Иначе все судно может погибнуть.

Не прошло и минуты, как Бергсхорн с двумя оставшимися у него членами экипажа нас покинул, и мы оказались один на один с творением неизвестного злого гения — если не считать остальных матросов, по уши занятых управлением.

Деревянным шагом я приблизилась к этой сборной конструкции.

Пусть я не инженер, но одно мне ясно совершенно точно: если устройство работает на пару, чтобы его выключить, необходимо остановить подачу пара. Если оно работает на электричестве, нужно отсоединить провод питания. Если оно приводится в движение каким-нибудь маятниковым механизмом, — остановить маятник. В общем, устранить источник питания. Это мне вполне по силам.

Сомневаюсь, что изобретатель арки заодно придумал и полностью новый и непостижимый способ заставить ее работать!

Судя по нынешнему гудению и искрам, которые я наблюдала в прошлый раз, арка была электрической. Это проще всего. Найдем нужный проводок и…

Подножие арки крепилось к полу дирижабля массивными болтами. У низа левой дуги, к которой я подошла, гудела еще одна черная коробка, от нее по полу змеились провода. Вверх от коробки тоже уходили провода, они опутывали арку и кончались в следующей черной коробке, закрепленной выше.

Наверное, в этих коробках и скрывались настоящие конструктивные элементы арки. Сама металлическая конструкция, скорее всего, служила просто гигантской антенной…

Может быть, лучше не перерезать провода — вдруг ударит током! — а разрушить один черный ящик. Может быть, этого будет достаточно.

Я сделала еще шаг ближе к арке… И вдруг разглядела латунную табличку, приваренную на переднюю стенку ящика.

«Лаборатория И. Стряпухина, — гласила табличка. — Опытный образец № 43.1-б. Не вскрывать!»

Надо же! Так автором арки был Стряпухин, инженер, убитый кем-то — как считал шеф, по заказу Соляченковой — прошлой осенью! Мы-то думали, Соляченкова убрала его, поскольку он стремился нарушить сложившееся в городе равновесие, обеспечив генмодов работой, уже даже заключил контракт с Ореховым… Но, выходит, причина была вовсе не в этом! А в том, что он работал и на Соляченкову тоже. Возможно, он пригрозил сдать ее властям. Возможно, запросил слишком много денег. Или она устранила его, чтобы держать это изобретение в секрете…

Все это я поняла за доли секунды, но тут же сообразила, что в данный момент личность создателя арки не имела никакого значения. Правда, я успела смутно порадоваться, что на сей раз это не Златовский — он мне уже неимоверно надоел. Хотя, если подумать, наверняка без Златовского тут тоже не обошлось. Он же занимался выведением новых генмодов, а значит, изучал и способы воздействия на них.

Ладно, кто бы ни приложил руку к этому адскому устройству, после того, как к нему приложу руку я, создатель не узнает свое детище!

— Похоже, арка действует как антенна, — сказал Орехов, встав рядом со мной. — Если вывести из строя хотя бы один из ящиков, это должно разбалансировать элементы.

— Я тоже так подумала, — сказала я. — Можете дать мне вон тот гаечный ключ со стены?

Вдоль стен тут было развешено немало инструментов, но гаечный ключ, на который я показывала, наверное, мог бы считаться могучим прародителем всех гаечных ключей на свете. Подозреваю, чтобы в самом деле им что-то откручивать, его нужно было кантовать вдвоем. Но я не собиралась крутить с его помощью гайки.

Орехов послушался — ему удалось снять массивную железяку со стены не без труда.

— Вы уверены… — начал он.

Но я легко перехватила у него гаечный ключ плохо гнущимися руками. Есть своя прелесть в том, чтобы быть марионеткой — боли не чувствуешь совершенно. В том числе и боли в перетруженных мышцах.

Размахнувшись изо всех сил, я обрушила металлическую дуру на черную коробку. Да здравствует закон рычага!

То ли металл оказался мягче, то ли сил у меня нашлось больше, чем я думала, но передняя крышка моментально прогнулась с приятным для моего слуха скрежетом. Глубокая получилась вмятина!

Я ударила еще раз и еще, не замечая даже, как меня с каждым ударом отпускает отвратительное, противоестественное чувство давления. И за мать мою пробирку! И за отца моего скальпеля! И за беднягу Пожарского, который понятия не имел, небось, какую мину замедленного действия носит в генах! И за Ксению Мягколап, которая вынуждена жить на правах домашнего животного! За Эльдара Волкова и прочих оборотней, которые обитают среди нас, скрывая кто и что они такое! За нас всех, связанных общей бедой своего происхождения, единой несвободой, скрытой в самых клетках нашего тела!

И плевать, что черная коробочка уже слетела с арки и лежит на полу, явив миру переплетенные провода и непонятные детали своих внутренностей. Арка еще стоит! А у меня в руках огромный рычаг, с помощью которого, если постараться, можно перевернуть Землю. Так почему я должна останавливаться?

Мы все будем свободны! Все!

— Анна, Анна, довольно! — Орехов, к счастью, не пытался перехватить мою руку: в моей экзальтации я бы, пожалуй, и его могла ударить.

Но голос его звучал по-настоящему встревоженно: никогда прежде я его таким не слышала. И это заставило меня немного опомниться.