А когда я поднялась по скрипучей лестнице старинного деревянного дома на второй этаж, то уже с лестничной площадки было слышно, где Школа проводит свое собрание: только одна дверь была открыта, и оттуда доносился оживленный гул примерно десятка голосов.
Я нерешительно заглянула за косяк. Сама не знаю, чего я ожидала. Может быть, бального зала, где по стенам будут развешены черные драпировки. А вместо этого меня ждала обычная светлая, ярко освещенная комната, в которой вкусно пахло пряностями.
С удивлением я увидела на столике, сервированном в углу, несколько открытых бутылок не самого плохого вина, два кувшина, наполненных до краев красной жидкостью (наверное, этим самым вином) и ряд стаканов. Оттуда и пахло специями: очевидно, в вино что-то добавляли.
Ну и ну! Если тут бесплатно наливают, тогда не удивительно, что эти собрания крайне популярны. Одно и странно, как очередь не вываливается на улицу.
Из прочей обстановки в комнате было только несколько рядов неудобных деревянных стульев без обивки. Как бы хорошо ни шли дела у культа, очевидно, тратиться на удобную мебель местные заводилы посчитали лишним.
Человек в комнате в самом деле уже собралось пара десятков. К моему удивлению, никто из них и не думал притрагиваться к вину. В основном все сидели или стояли небольшими группками, оживленно беседуя. По большей части женщины и девушки разных лет, хотя было среди них и несколько мужчин. Один сразу же обратил на себя мое внимание необыкновенно длинными волнистыми светлыми волосами, которые он носил распущенными до талии. Я впервые видела мужчину с таким украшением.
Простоволосых женщин в комнате тоже было немало. В пансионе мадам Штерн воспитывали довольно строго, и мне стало от этого неуютно: конечно, сейчас нравы изменились, многие позволяют себе гулять по улице без перчаток и даже без шляпы, да и короткие стрижки без укладки теперь норма… Но распущенные длинные волосы у меня все еще ассоциировались либо с сумасшествием, либо с чем-то интимным, вроде отхода ко сну.
Все-таки я справилась с неловкостью и переступила порог.
Тут же одна из этих простоволосых женщин, в черном шелковом платье и с крупным деревянным крестом на груди, выставленным на всеобщее обозрение, буквально налетела на меня с распростертыми объятиями.
Ее доброе круглое лицо лучилось таким счастьем, как будто я была ее потерянной и давно не виденной младшей сестренкой. Вообразите себе, как я растерялась: никогда в жизни я прежде эту женщину не видела!
— О, вы новенькая! — воскликнула она.
К счастью, у нее хватило деликатности не обнять меня, она просто схватила одну мою руку в две своих. Ладони у нее были сухие и теплые.
— Д-да, я первый раз, — пробормотала я. — А разве эти собрания не для новичков?
— О нет, что вы, — она улыбнулась. — Это собрания первого уровня обучения. На нем можно задержаться столько, сколько вам нужно, пока вы не будете готовы перейти на второй уровень. Некоторые ходят много недель, другим и одного посещения хватает. Мое дневное имя Светлана. А вас как зовут?
— Анна, — сказала я. — Анна Васильева. А что значит дневное имя?
Мы с Вильгельминой не стали менять мне имя — Анн в Необходимске полно! А вот фамилию решили на всякий случай выбрать другую, хотя моя настоящая тоже не самая редкая.
— У посвященных обычно два имени — дневное, под которым знает их мир, и ночное, под которым их знают другие посвященные… но тс-с, это пока секрет, вам об этом потом расскажут, — все еще улыбаясь, Светлана приложила палец к губам. — Идемте же, я вас познакомлю с другими посвященными!
Очень скоро я была представлена еще нескольким женщинам вроде Светланы — тоже простоволосым, в черном. Все они были молоды, но не слишком, все держались со мной чрезвычайно ласково. Также я познакомилась с еще несколькими женщинами из «частых посетительниц» — эти все были постарше, и как одна с печатью недовольства жизнью на лице. Было в комнате и несколько случайно забредших: одна девушка примерно моего возраста — судя по одежде, приказчица в лавке или помощница швеи — и двое молодых мужчин постарше, похоже, студенты. Длинноволосого мужчину звали Стасом, и, как оказалось, именно ему предстояло вести занятие.
Почему-то это меня не удивило.
До начала занятия оставалось еще с четверть часа, и я как-то незаметно для себя оказалась центром небольшой группки из двух или трех (одна время от времени уходила, на ее место приходила другая) женщин в черном. Все они жизнерадостно щебетали, расспрашивали меня о том о сем, но ненавязчиво, с удивительным тактом.
— Знаете, жизнь сейчас действительно такая непростая, особенно для молодых людей, которым приходится самим зарабатывать себе на жизнь, — вздохнула Светлана. — Я ведь немногим старше вас, Анна, но и мне тяжело приходится! А начальство молодежь не замечает, не доверяет ничего серьезного…
— А когда доверяет, то такое ощущение, что и не ожидает, что вы справитесь! — с горечью подхватила я. — Или вообще будто отделаться хочет! Вот мой шеф, например… Вроде бы и доверяет мне, но иногда мне кажется…
Я осеклась. Ну надо же! Еще ведь и не начала всерьез внедряться в этот культ, а уже чуть было не опростоволосилась! Не ожидала, что у них так хорошо поставлено дело.
Я сконфузилась, смешалась, постаралась свернуть разговор, перевести его на другую тему. И тут же вдруг обнаружила, что рассказываю им:
— … И мне так хочется мою подругу нарисовать, вы не представляете! Но предложить совестно. У нее лицо такое, что испортить легче легкого, а как я с ней буду говорить, если испорчу? А ведь все кажется — испорчу обязательно, не нарисую так, как надо! И что, если она во мне разочаруется? Пока она так хвалит мои рисунки, но если не захочет со мной подругой быть после этого?..
Вот ужас, а это с чего я решила рассказать⁈ Мне и впрямь стало страшновато. В самом деле меня заколдовали, что ли?
Но Светлана продолжала гладить меня по руке и задавать наводящие вопросы, и я постепенно успокоилась. Ведь ничего страшного я не сказала, инкогнито свое не раскрыла. Даже хорошо, если они знают одну мою маленькую слабость, скорее поверят в искренность всего остального.
А может быть, Светлана и не специально выпытывает. Может быть, она просто хороший и добрый человек, и я ей сразу понравилась.
«Как же, — сказала та часть меня, которая отчетливо помнила, как больно врезались в тело веревки в подпольной лаборатории Ильи Резникова. — И вот так без всякой выгоды, только тебя увидела, как сразу воспылала к тебе чувствами и поощряет душу выворачивать?»
«Ладно, — ответила я этой части, — как бы то ни было, а все равно ничего страшного я не сказала! Главное, про работу вовремя сдержалась».
Тут на мое счастье все-таки началось собрание, и разболтать больше я бы не успела при всем желании.
Длинноволосый Стас вышел в центр комнаты и замер, ожидая, пока стихнут все разговоры. Я обратила внимание, что одет он был крайне просто: в черные брюки и черную же рубаху, без сюртука. На шее у него висел серебряный медальон в виде причудливого вензеля, больше ничего. В руках он держал книгу, заложенную множеством закладок, которая тотчас вызвала у меня ассоциации с Библией или Кораном — без особых на то оснований.
Впрочем, судя по тому, в какую сторону она открывалась, если это и был Коран, то переводной.
— Друзья мои, рад видеть вас тут! — заговорил Стас. У него был приятный и звучный голос, как у хорошего священника. Такой хочется слушать и слушать. — В наши непростые времена отрадно видеть, что столько адептов и будущих адептов нашли в себе силы искать новое знание!..
Дальше он повел в том же духе. Следить за нитью его речи не всегда было легко, в основном потому, что он произносил слова слишком напевно и мелодично. Пока он говорил, простоволосые женщины незаметно поднялись со своих мест, опустили тяжелые портьеры на окнах и разожгли повсюду свечи, погрузив комнату в теплый красновато-оранжевый полумрак. Запахло какими-то благовониями.
