— Да нет, парень-то молодец!

— В каком смысле? — прокричал Мурчалов. Видно, шеф был тут со мной согласен, хоть и призывал еще недавно доверять исполнителям.

— Ежели есть возможность подняться, так надо подниматься. Разменяет потом высоту на скорость, получит прибавку. Так и обойдет этого хмыря. Вот только выдержит ли?

Тогда я поняла план Орехова: он собирался использовать гравитацию, чтобы она дала ему дополнительное ускорение при резком снижении! Ну и рисковый тип! Я присутствовала не на всех испытаниях аэромобиля, но была почти уверена, что таким нагрузкам его не подвергали. Не нужно было быть гениальным физиком или математиком, чтобы понять, насколько серьезны будут нагрузки от такого маневра для пилота и аппарата.

За крышами домов впереди показалось широкое белое полотно Неперехожей. Как говорят книжки по истории, восемь веков назад, во время основания города, она зимой не замерзала, потому ее так и назвали. Но с тех пор то ли течение стало медленнее, то ли климат холоднее, так что теперь зимой полгорода бегает кататься на санках с высокого берега. Муниципалитету даже приходится регулярно проверять толщину льда и огораживать опасные места красными лентами.

Последнее время погода стояла морозная, и издали на широкой белой глади не было заметно никаких красных лент. Правда, я знала, что, если снизиться, никакая это не гладь: лед на реке неровный, встопорщенный, сугробистый. Переходить на тот берег тяжело.

Но мы ведь не пойдем, мы перелетим… Неужели у Таинственного таксиста база на том берегу? С той стороны и города-то почти нет. Там болотисто, и потому почти никто не строился. Лишь недавно появились первые жилые кварталы, а еще я читала проект по строительству дополнительных производственных мощностей, по типу Башен Оловянного конца, тоже на том берегу.

А может быть, Таинственный таксист хочет нырнуть в лес? Его темные безлистные рукава кое-где спускались почти к самому берегу. А выбираться он как оттуда будет? Неужели хватит горючего? А у нас-то хватит — его преследовать?

Ах, что же они творят!

Мы еще не долетели до реки, а Орехов уже начал снижаться к Таинственному таксисту по крутой дуге. Вот тут-то наверняка пригодились ремни, пришитые к креслу! Если бы Орехов стоял или хотя бы сидел непривязанным, наверняка не смог бы выполнить такой маневр.

Теперь два аппарата шли почти вровень. Они неслись друг за другом над рекой, петляя. Мне подумалось, что если бы за ними тянулись следы разноцветного дыма — один раз, во время Дня Города почти пять лет назад, Гильдия таксистов выделывала такое — эти следы сплелись бы красивой косичкой на фоне скучно-белого, заметенного снегом льда. Ну будто тренировались вместе, ничего не скажешь!

И это вдобавок помогло бы отличить одного от другого: на таком расстоянии мне сложно было разобрать, где Орехов, а где Таинственный таксист.

— Быстрее, быстрее! — свободной от поддержания сумки руки я вцепилась в рукав Пантелеева.

— Да я и так со всей мочи! — буркнул он, но я видела, что гильдейцем тоже овладел азарт.

Тут я увидела, что один аэромобиль четко обошел второй — и кажется, это был Орехов; теперь, когда угловое расстояние между мобилями увеличилось, его можно было узнать по силуэту кресла.

Таинственный таксист еще попытался прорваться выше или ниже него — но Орехов надежно блокировал ему все пути.

Тогда такси развернулось и помчалось назад. Но теперь Орехов держался чуть сверху и позади него, не давая подняться выше надо льдом. Пару раз Таксист метнулся в разные стороны, но Орехов каждый раз оказывался молодцом.

— Правильно, правильно! — крикнул Пантелеев в возбуждении. — Под берег его загоняй, под берег!

Миллионщик никак не мог услышать его криков, но, видно, в том и состоял его план. Он действительно гнал Таксиста к высокому берегу, с тем расчетом, чтобы крутой склон помешал тому подняться.

Как назло, мы как раз подлетели достаточно быстро, чтобы этот берег и стоящие на нем дома Медного конца скрыли от нас итог противостояния. Впервые в жизни я пожалела, что не живу в тихом и чопорном Медном конце и не могу увидеть все из окна!

Но Пантелеев заложил петлю над берегом — и мне тотчас стало видно оба аппарата, мирно стоящие на снегу. Стало видно и аэромобиль Салтымбаевой, который порядком от нас отстал — бравая полицейская все же не могла тягаться с многолетним опытом гильдейца. Надо же, а я совсем забыла о них с Цой.

И Таинственный таксист, и Орехов вышли из своих аппаратов — темные фигурки на белом фоне, Орехов спиной ко мне, Таксист — лицом. Чем больше мы снижались, тем лучше я могла разглядеть лицо нашей городской энигмы: он как раз снял большие пилотские очки, надежно закрывавшие его глаза и даже верхнюю часть щек.

Без очков он оказался и вовсе невероятным красавцем: классические, исключительно правильные черты! С таких нужно сделать гипсовые слепки, чтобы учить рисовать детишек в гимназиях: ведь известно, что чем лицо симметричнее, тем проще перенести его на бумагу.

Кроме того, он был строен, широкоплеч — этакий образчик мужской красоты. Орехов, хоть и не уступал ему ростом, по сравнению с ним казался медведем. Тем не менее, я не испытала и тени сожаления от того, что миллионщик поймал этого артиста. Почему-то красивые мужчины, в отличие от красивых женщин, всегда вызывают у меня слегка мстительное чувство. Я будто бы подсознательно подозреваю в них негодяев. Может быть, потому что негодяи в пьесах Народного театра всегда красавцы, и чем красивее, тем вероятнее, что у него целая преступная империя под началом.

Пантелеев опустил наш аэромобиль на лед реки. Я спрыгнула первой и, прижимая к груди сумку с шефом, поспешила к Орехову и Таксисту. К моему удивлению, разговаривали они мирно, Таксист даже улыбался — широко и вроде бы искренне.

Орехов обернулся ко мне.

— Анна Владимировна, Василий Васильевич, разрешите представить вам Петра Евгеньевича Усманова — моего старого товарища по флотской службе!

— Очень приятно, — пробормотала я, переводя взгляд с одного на другого.

— Совершенно согласен, — проговорил шеф. — Петр Евгеньевич, полагаю, вы по-прежнему состоите на действительной службе?

— Ничего подобного, — легкомысленным тоном отозвался тот. — Мы с Ником ушли одновременно. Но он потому, что спешил к скучным цифрам и дебиту с кредитом, а я — потому, что не терплю скуку ни в каком виде. А наша флотская служба, увы, не дает ни малейшего простора для воображения.

— Ну-ну, — добродушно произнес Орехов, — знал бы ты, какие приключения духа и чудеса воображения ожидают того, кто проводит финансовые аудиты, ни за что бы не назвал мои цифры скучными.

— Каждому свое, — пожал плечами Усманов и снова мне подмигнул.

На сей раз подмигивание вышло менее очаровательным, чем в прошлый. Может быть, потому, что лихач, подмигивающий на ходу случайной девушке из толпы, кажется интересным, а тот, кто пытается флиртовать с помощницей сыщика, который чуть ли не арестовывать его явился, ничего кроме недоумения не вызывает.

Кстати, а будем ли мы его арестовывать или нет? Что ему можно предъявить, кроме незаконного занятия извозом? Может быть, нарушение общественного порядка?

В этот момент нас настигли Пантелеев, Салтымбаева и Цой.

— Ну и ну! — сказала Салтымбаева со сложным выражением лица, словно в ответ на мои мысли. — И кого тут арестовывать?

— Я вообще ничего не нарушал! — воскликнул Усманов.

— Вы зарабатывали извозом, не будучи членом Гильдии и не получив лицензии…

— Ни копейки не заработал, вот-те крест! — Усманов размашисто перекрестился. — Ни с кого денег не брал!

— Я не то слышал! — Пантелеев воинственно выкатил грудь.

— Не знаю, что вы слышали, — с достоинством проговорил Таксист, — но можете обыскать меня и мой мобиль сверху донизу, вы ничего не найдете.

— Сбросил кассу, как пить дать, — сделал вывод Пантелеев. — Анна Владимировна, вы девушка глазастая, не видали, куда он сбросил?

Я только головой покачала — ничего похожего на выкинутый за борт мешочек с заработком я не видела. Впрочем, и поручиться головой, что его не было, тоже не взялась бы.