— Что, никогда раньше никого не убивала? — бросила ей женщина.
— Г-г-гильдия Воров н-н-никогда н-н-никого не уб-б-бивает, — Мию била такая крупная дрожь, что зуб на зуб не попадал, и даже стул под ней трясся и поскрипывал.
— Ну-ну. Ладно, после первого легче пойдёт.
Женщина подошла к Мие, сжимая в руке несколько тряпок и флакон с бесцветной жидкостью, потом рванула за горловину её рубахи и, стащив её с плеча, начала обрабатывать рану. Пахнуло спиртом и какими-то травами, плечо обожгло словно калёным железом, Мия взвыла и дёрнулась, но женщина другой рукой крепко схватила её и продолжила.
— Что это за побрякушка у тебя на шее? Магическая? — спросила она, как видно, заметив кожаный шнурок с амулетом.
— Н-нет, так, ер-рунда. Он даже н-н-ничего н-не стоит.
— Да? А выглядит так, что она-то тебя и спасла. Дротики эти вроде как зачарованные. Слышала я, что таким невозможно промахнуться, они, мол, бьют точно в сонную артерию, и тем убивают за несколько мгновений. А тебя что-то от того дротика уберегло, да вон как уберегло. Я, деточка, в божественное провидение не слишком верю, а вот на магию всякую в жизни насмотрелась.
Мия зажмурилась. От боли перед глазами вспыхивали огоньки и расцветали диковинные яркие цветы. В голове метались какие-то обрывки мыслей, но ни одну из них не получалось поймать. Внезапно боль немного отступила, и женщина разжала свою хватку. Мия с тревогой приоткрыла один глаз, силясь понять, что происходит. Женщина стояла перед ней и вдевала длинную нитку в ушко швейной иглы.
— Что вы делаете?
— Шить тебя буду, а не то кровью истечёшь. Я пусть и не лекарка, но своих девочек часто сама штопаю.
От этих слов Мию внезапно захлестнула волна ярости, она даже хотела вскочить, но сил никаких не было. Тогда она закричала:
— Вот и вали к своим девочкам! Зачем к Лаки припёрлась? Бросила её как самая последняя сука, да даже хуже, даже животные так не поступают, а ты…
— А я что? — глаза женщины нехорошо блеснули. — Посмела жизнь свою строить так, как сама захотела? Что, думаешь, хорошая мать из гильдийской девки вышла бы? Чему б я её могла научить, деточка? В каком месте женщине удобней всего прятать ворованное колье с бриллиантами? Или как с помощью чулка, шпильки да крепкого словца обнести Портамерский монетный двор? Я её не на улицу выбросила и не в церковный приют подкинула, а оставила с родным отцом.
— Всё равно, — обиженно засопела Мия. — Вы даже хуже моей матери. Не просто бросили дочь, а ещё и посмели заявиться после стольких лет и что-то требовать. Да вас мало…
— Хуже твоей матери, да? — перебила её женщина. — А что она с тобой сделала? Нет, не говори, дай-ка угадаю — она была шлюхой, родила тебя непойми от кого и продала в Гильдию?
— Откуда вы знаете?
— Оттуда, деточка. То любимая гильдийская баечка, которую едва ли не всем таким, как ты да я рассказывают.
Да как смеет эта гадина их сравнивать! Мия открыла рот, чтобы выплюнуть очередную порцию оскорблений, но тут эта женщина схватила её за подбородок, резко развернула лицом к себе и сунула под нос какую-то деревяшку.
— Вот, зубами сожми и не выпускай, пока я тебя шить буду. А я, деточка, ещё одну баечку рассажу.
И не раздумывая воткнула иглу в край раны. От этой кусачей, отвратительной боли Мия бы закричала — если бы только могла разжать зубы. А женщина тем временем продолжила неторопливо накладывать шов и начала свой рассказ:
— Мне-то тоже затирали, что мамка моя в самом паршивом борделе у верфей собою торговала, с каким-то маб-алийским матросом меня заделала, да и сбыла в Гильдию за кошель серебрушек. Затирали, а я не верила. Помнила я… Сама не скажу, что я помнила, но точно не бордель с завшивевшими шлюхами. Мучило меня это сильно. Да и… Здесь, в Портамере, я всегда себя чужой ощущала. Даже когда за Лантора вышла, всё равно… Он, кстати, сам мне то зелье сварил. Зовется, вроде, эликсиром ясной памяти. Такой выпьешь — и в раз что хочешь вспомнишь, хоть какого цвета на тебе платье было десять лет назад, хоть чем ты завтракала в день, когда невинности лишилась. Ну, я вот и вспомнила…
Игла впивалась в кожу, кусала и терзала, словно хищное животное острейшими зубами. Мия дышала часто и неглубоко, зажмуривалась так сильно, что глаза болели. Сознание мутилось — и от боли, и от слов этой гадины, верить которой совершенно не хотелось.
— Так вот, деточка, никакой шлюхой моя мать не была. Жили мы в деревне у моря, на Дхале, острове рядом с Маб-Алой. Отец рыбачил, мать сети вязала, тем и жили. Братик у меня ещё старший был, да сестрёнка новорожденная. В один день, когда мужики из деревни в море ушли — мне тогда лет шесть было, не больше — напали на нас пираты. Ну, как пираты — бандиты обыкновенные. Они тем промышляли, что женщин да детей похищали и продавали в бордели Тарсии да Орена. Там, вроде женщины с нашим цветом кожи особым спросом пользуются. Экзотикой это называют. Вот нас как эту самую экзотику и похитили, в трюм натолкали как скот, а маленькую сестрёнку мою вместе с другими совсем малыми детьми в море выбросили. А я… Я в одну ночь умудрилась как-то из клетки вылезти, пробралась на палубу и там вскарабкалась на самую высокую мачту, в воронье гнездо. За мной один матрос полез — а я так пиналась, что он сорвался и за борт упал, второй — тоже снять не смог. Тогда они меня там оставили, пока я без воды на солнцепёке в обморок не свалилась. Только так и сняли, а потом и продали Гильдии, она, мол, за такие шустрых платит больше, чем любой бордель. Все, готово.
Женщина наклонилась и откусила конец нитки, протёрла шов ещё каким-то настоем, от которого кожу защипало. Мия с усилием открыла рот и достала деревяшку, на которой остались следы от её зубов. Потом вынула из-за пазухи флягу с зельем и поставила на стол.
— Я вам не верю. — еле разлепив пересохшие губы, прошипела Мия.
— Твоё право. Хочешь до конца жизни верить, что мамка тебя продала за недорого — верь на здоровье. А я вот как узнала правду, так и поняла, что ни дня больше в Портамере не проведу. Нашла корабль, что к Маб-Але плыть собирался, с капитаном сговорилась и вот…
— Вы… вы нашли своих родных?
— Нашла. Дядьку, бабку, кузенов да племянниц целый выводок. Две из них теперь со мною на Каийе ходят.
Женщина протянула Мие бурдюк с водой, а сама принялась мокрой тряпицей оттирать покрытые кровью пальцы. Потом вопросительно глянула на стоящую на столе флягу, и Мия коротко объяснила суть действия зелья и как именно его нужно пить. Женщина внимательно её выслушала, но ничего не ответила, только засунула флягу себе за пояс. Потом выглянула за дверь, словно убеждаясь в том, что тело мальчишки никуда не исчезло, и сказала:
— Труп я сама спрячу, помню я тут пару мест подходящих. Домой придёшь — покажи Лаккии рану, чтобы ещё раз обработала. И кроветворное зелье не забудь попросить.
— Не приближайся к Лаки, — пробурчала Мия. — Проваливай из Портамера, чтоб духу твоего здесь не было.
— Не переживай, деточка, именно так я и намерена поступить, — сказала женщина, на прощание махнула рукой и вышла из схрона.
Мия ещё некоторое время слышала удалявшийся шум и плеск воды, по которой она, как видно, тащила тело. Но потом и он стих, и она осталась в полной тишине, лишь изредка прерываемой потрескиванием свечных фитилей. Рана почти не болела, только немного тянула, но Мия этого почти не чувствовала. Она ощущала только оглушающую пустоту внутри, словно её ударили под дых и выбили из тела весь воздух. Горло сжимало тисками, почти не давая дышать, и Мия сама не заметила, как по щекам потекли слёзы.
Она ушла много позже того, как догорела последняя свеча. Выбралась наружу через ближайший тайных ход и пошла домой. Видок, конечно, у Мии был ещё тот — заляпанные нечистотами штаны, задубевшая от крови разорванная рубаха, покрасневшие глаза и лицо в грязи, да и воняло от неё знатно. Прохожие затыкали носы, шарахались, перешёптывались и показывали пальцами, но Мие было всё равно. Встретившая её дома Лаккия охнула и принялась расспрашивать, что случилось, но Мия не ответила. Только посмотрела на подругу и тихо сказала:
