Мне было двадцать три. И в таком русле я как-то о себе не думала. Потом вспомнила Таньку, то, как она цеплялась за каждый призрачный шанс окольцевать хоть какого-нибудь мужчинку, втискивающегося в её невысокие рамки предпочтений.

— Я учёный, — перевела я тему. — Знаю множество научных трактатов, являюсь автором научных трудов…

— Вы умеете читать и писать! – Перебила меня Малуша.

Хм… бисер перед свиньями, что называется…

— Разумеется.

— И вам за это платят?

Вопрос. Что называется не в бровь, а в глаз… Нет, мне за это ни фига не платят. Я училась всю свою сознательную жизнь и приобрела обширные теоретические знания, которые ни шиша не стоят даже в моём мире, не то, что в этом…

— Там в Лоо меня очень за это ценили, — ответила я уклончиво, не уточняя за что конкретно и кто именно.

— Ах, если бы мне научиться писать и читать! — Мечтательно вздохнула Малуша.

— То что?

Есть место, где привечают учёных? Здесь это в ходу? Я могу как-то проявить себя? Стать полезной? Возвеличиться?

— Меня бы позвал замуж подмастерье оружейника. А может и сам оружейник! Он как-то сказал, что в его дело не мешает грамоте подучиться.

Мои призрачные мечты едва взлетев с разгона разбились о каменный пол замка Тьери…

— Зачем же оружейнику грамота? — Безразлично спросила я.

— Чтобы писать и читать, — ответила Малуша. Железнобетонный аргумент.

Я подошла к окну. Внизу раскинулся сад с виноградником и цветами. Напротив стояла сторожевая башня, из которой грозно взирал до зубов экипированный стражник.

— Вам нужно облачиться в платье, дама Фотиния.

Лисичка уставилась на мои легинсы, потом перевела взгляд на тунику, потом – снова на легинсы. Я пожала плечами. Мне было всё равно.

Малуша вытащила из сундука ворох платьев и положила на кровать. Все они предназначались мне.

— Можно выбрать любое? — Уточнила я.

Лисичка не понимающе на меня уставилась.

— Вы хотите сами выбрать сюрко?

Не дождавшись ответа, она вытащила из сундука ещё два платья. Я подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть одежду. Лён, лён, лён и лён. Два платье были невзрачны и очевидно предназначались для теплоты или типа того. Сюрко – это, как я поняла, верхнее платье. Три сюрко различались по цвету и ширине. Начинались они от шеи. Никаких тебе вольностей в виде декольте. Первое – широкое и голубо-серое, второе синее с высоким поясом и кругом на животе, третье – зелёное зауженное с пояском. Конечно, третье.

Я стянула легинсы, сняла свою слишком укороченную для того времени тунику. Малуша ахнула и отпрянула.

— Что такое? — Не поняла я.

— Жёлтое! — Пискнула лисичка.

Я оставалась в жёлтой стрейч футболке.

— И что?

— Это же цвет ненависти и измены!

Вот ещё. Я смерила взглядом одежду самой Малуши. На ней было длинное бесформенное платье коричневого цвета. Коричневое тоже можно было кое с чем сассоциировать! Но я не хотела потерять расположение этой девочки – единственной в новом и враждебном мире, с кем можно было нормально общаться.

— Жёлтый – цвет солнца, — парировала я. – В Лоо – было очень солнечно и жарко. Не то, что здесь.

Малуша задумчиво продолжила сравнение:

— А ещё – цвет сочных груш, какие растут у нас в саду и цвет пушистых садовых цветов, и цвет волос его светлости герцога Базилонского. А-а! А вдруг цвет волос герцога – знак измены!

Малуша прикрыла рукой источник своего неиссякаемого словесного потока.

— Так что мне надевать вначале?

Я решила не снимать футболку, неизвестно что будет, заметь она мой красный бюстгалтер.

— Камизу.

Она взяла в руки полотняную рубаху.

— Хм, а можно обойтись без камизы? На мне всё-таки футболка.

Малуша кивнула, свернула камизу и протянула мне белое платье с узкими рукавами.

— Надевайте котт.

Я повиновалась. Дальше на меня напялии зелёное сюрко. Пояс затянули потуже и занялись моими волосами. Я настояла на том, чтобы расчесаться самой. Ненавижу, когда кто-то дерёт мои волосы. Потом Малуша заплела мне косу и зацепила её на затылке, а на голову водрузила чепец.

— Вы такая хорошенькая! — Пискнула лисичка.

Зеркал не было. Я не могла оценить хорошенькая я или нет.

— А, где здесь туалет?

Малуша переспросила. Я поняла, что туалетов в замке не было.

— А как справить нужду? По-маленькому?

— Что? — Снова не поняла Малуша. — А, так вот, я поставила у кровати вашу ночную вазу.

Я скептически оглядела глиняный горшок и сглотнула.

— А чем… Ну есть бумага. Для того, чтобы…

— Я поставила глиняную миску для умывания.

Я кивнула и пристально посмотрела на Малушу в надежде, что она поймёт без слов чем я собираюсь заняться в ближайшее время и оставит меня. Но Малуша не поняла.

— Я собираюсь… С утра я обычно… Не могла бы ты выйти минут на пять. Я хожу на горшок в одиночестве.

Малуша пожала плечами и оставила меня. Наконец-то! Я подбежала к окну. А что если выпрыгнуть? Нет, слишком высоко, крепостная стена… Надо было придумать другой способ побега. Ладно. Я натянула легинсы обратно. Без штанов мне было как-то некомфортно. Потом надела свои кроссовки, кои обнаружила под кроватью – под длинными платьями всё равно обувь не видна. Теперь горшок… Им явно кто-то пользовался до меня. Я схватила камизу и закрыла ей краешек, на который собиралась садиться. Не знаю почему, но мне сделалось стыдно. Боялась, что в самый неподходящий момент дверь откроется и кто-нибудь заявится. К счастью, никто не вошёл. Мне не хотелось, чтобы мой горшок выливала девочка, с которой я разговорилась. Подошла к арочному окну и выплеснула вниз всё содержимое горшка. Налила в него воды, чтобы обмыть и снова вылила в сад. Кто-то вскрикнул…

Я отпрянула от окна, надеясь, что этот несчастный меня не вычислит. Послышались приглушённые угрозы и нечестивые ругательства. Голос был мужской. Но не Брэнота. К великому моему сожалению.

Прошло минут двадцать, но никто ко мне не заходил. Что ж. Тем лучше. Я вышла из комнаты. В коридоре было темно, несмотря на то, что горело несколько факелов. Я вспомнила, что после того как поднялась за Веселиной ещё шла по коридору. Однако проходов было два. Может быть имеется запасной выход и мне удастся выбраться из замка, чтобы добраться до злополучной пещеры? Что ж в любом случае разведать обстановку было не лишним. Я спустилась. Лестница не изгибалась и доходила до первого этажа, а потом, делая крюк опускалась ещё ниже. Внизу был погреб с бутылками вина, от которых исходил характерный аромат. Пошла вперёд по первому этажу, кроссовки ступали мягко и практически не издавали шума. Вскоре я услышала голоса и почувствовала запах чего-то съестного, но не вызывавшего аппетит. «Кухня» — догадалась я. Частота факелов возрастала и становилось всё светлее. Я бы так и шла дальше, если б не столкнулась с двигающимся ко мне с противоположной стороны мужчиной лет тридцати пяти- тридцати восьми, который держал на подносе жареную утку, украшенную мелкими зеленоватыми яблоками. Отдельные черты его лица были вполне даже ничего, но в совокупности… Однажды мне довелось наблюдать слипшихся после случки собак. Так вот, у кабеля было точно такое же туповато-растерянное выражение. Сходство усиливали и грустные карие глаза с полоской белка внизу. Ждан Нелюдивый, разносчик блюд, догадалась я. Хм, интересно, его отец и правда лесной разбойник?

— Вы Ждан? — Спросила я (надо ж было кому-то первому начать разговор, потому что разносчик стоял как вкопанный).

— Д-да, — ответил мужчина.

— А я – Фотиния, — представилась я, хотя он, наверняка, меня запомнил.

—Д-да.

Хм, может, он заикается?

— Вы несёте обед?

Я сказала «обед», хотя времени, судя по стоящему в зените солнцу, было около двенадцати. Поздно для завтрака и рано для обеда.

— Трапезу для его сиятельства.

Нет, оказывается, он не заикался. Но баритон у него был драматический.

— Дама Фотиния отобедает в своих покоях, — раздалось позади.