— Я не хотел твоей смерти, — повторил Шогол-Ву, глядя, как смешивается алое с алым и как пляшут песчинки в едва заметных потоках.

— Он поднимется, — сказала дочь леса, подходя ближе. — Нельзя дать ему подняться.

Запятнанный склонился, вынул нож из мёртвых пальцев, помолчал и ответил:

— Я не трону его в божьем месте. Иди к телеге.

— Неужели ты ещё не понял, в этом мире нет божьего места! Дай нож мне.

— Идём.

Он взял её за плечо, разворачивая. Бросил взгляд на нептицу — та лежала, откинув крыло, по которому хлестал поток с навеса, а пёс носился вокруг, поддевая её носом и поскуливая. Заметив, что на неё смотрят, она приподняла морду.

— Хвитт! — воскликнул Шогол-Ву.

Нептица поглядела из-под полуопущенных век и вновь тяжело уронила голову, прикрыв глаза.

В этот миг над площадью поднялся вой и стон.

Все мёртвые застыли, запрокинув лица, и голоса их слились в один, тоскливый и обречённый. Они плакали, как плачут по покойникам.

Рядом, в трёх шагах, выл Клур Чёрный Коготь, а напуганный страж, вывернувшись наконец из крепкой руки, бил его ножом. Но Клур не замолкал и не чувствовал ударов, и страж выронил нож, вскинул руки, попятился и кинулся прочь, зажимая уши и тоже крича надрывно.

Ашша-Ри, закаменев, стояла рядом. Всё случилось так быстро, что даже она не успела вмешаться.

— На телегу! — крикнул Шогол-Ву, наклонясь к уху дочери леса, подтолкнул её, а сам бросился к нептице. Провёл рукой по перьям, грязным теперь, измокшим, но не сумел понять, как она ранена.

Он погладил зверя по шее и попросил:

— Поднимайся! Поднимайся, Хвитт, нужно идти.

Дочь леса упала рядом на колени, погладила нептицу по макушке. Склонившись, что-то зашептала. Нептица, помотав головой, поднялась медленно, неохотно. Побрела, опустив голову и волоча правое крыло.

— Почему вы медлите? — раздался крик старого охотника.

В шуме толпы, в надрывном вое мертвецов, в звуке капель, бьющих о дерево и камень, в гуле и рокоте его голос был едва слышен.

— Идёмте же! Это плохое место, чтобы драться. Уходим, или хотите тоже стать мертвецами и бродить здесь, пока время, отпущенное миру, не подойдёт к концу?

Ашша-Ри обхватила Клура за плечи, налегла всем весом, разворачивая его к телеге. Стиснув зубы, заставила сделать шаг, ещё один.

— Брось его, брось эту падаль! — крикнул старый охотник. — Он больше не нужен нам, только задержит!

— Хочешь сбежать отсюда скорее, так беги! Я не оставлю его, — гневно ответила она. — Не оставлю!

— Видно, Трёхрукий отнял у тебя разум. Вспомни, сколько раз чёрный пёс предавал тебя! Но нет, даже теперь, когда он издох, ты верна ему больше, чем племени!

Зебан-Ар сплюнул и в два шага преодолел расстояние между ними. Ашша-Ри встретила его грудью, закрыла Клура спиной.

— Только посмей, старик. Только тронь его...

— Бери чёрного пса под руку. Я возьму под другую. Так будет быстрее.

Охотница посмотрела недоверчиво, помедлила, но согласилась. Вместе они потащили Клура к телеге.

Шогол-Ву толкал его в спину, оглядываясь на нептицу. Та шла медленно и понуро, и Хельдиг держала руку на её голове. Пёс вился вокруг, то забегая вперёд, то заходя сбоку. Тыкался мордой в светлый бок, скулил, почти выл, не зная, чем помочь.

Нату было худо. Он выгнулся, хрипя, широко раскрыв глаза навстречу холодным каплям, летящим с неба. Йерн тряс его за плечи и хлестал по щекам, Йон с трудом держал рогачей, напуганных шумом.

Тут нептица пошла быстрее. Оттолкнув старого охотника с пути, полезла на телегу. Задняя лапа её сорвалась раз, другой, и всё же нептица вскарабкалась. Легла и вздохнула, не замечая, что придавила Ната и что телега кренится.

Клур, наконец, умолк. Задышал тяжело, потом провёл по лицу ладонью.

— Отпустите меня, — сказал он. — Слышите? Отпустите!

Ашша-Ри нехотя отвела руки, и Клур, прихрамывая, пошёл через площадь к помосту, обходя людей. Видно было, как он, шагая, коснулся рукой живота и оглядел пальцы.

Мертвецы утихли и застыли. Умолкли и живые, и теперь слышно было даже, как сапоги разбивают тонкую воду и звякают набойки о камень.

Клур поднялся на помост, где ещё недавно стоял как пленник. Морщась и не убирая ладонь от живота, оглядел площадь.

— Слушайте меня! — сказал он, и даже дождь, казалось, притих. — Слушайте, живые и мёртвые! Поняли вы, к чему приводят ненависть и вражда? Если сеять боль, боль и пожнём. Кто бы что ни говорил, мир не может быть так спасён, вы понимаете это? Теперь — понимаете?

Люди молчали, не решаясь говорить.

— Мы идём в Запретный лес, — сказал Клур. — Если успеем, может, договоримся с богами. Если получится...

Повысив голос, последние слова он почти прокричал:

— Если у нас получится, вы поймёте. И тогда, запомните накрепко, не суйтесь к Косматому хребту! Это земля детей тропы, была их землёй и останется. И Запретный лес не для людей. Стерк Удачливый однажды дал слово, дал не зря, вот и не следует соваться туда и рубить деревья на границах. Это ясно вам?

Клур подождал ответа и посчитал, что получил его, раз никто не спорил.

— И больше никакой вражды! — докончил он. — Пока три племени жили мирно, такого не случалось. Значит, этого и хотят боги. После всего, что было, примириться тяжело, но возможно. Попытайтесь, если не ради себя, так ради детей. Им жить дальше, если наши распри и жадность не погубят мир, и может, они справятся лучше нас.

Он сошёл с помоста, держась гордо и прямо, щуря глаза. Лишь знающий мог подметить, что сапоги цепляются за ступени, что шаг не так твёрд, как прежде, что одна рука теперь не слушается и что бледность, проступающая под грязью и кровью, это бледность смерти с чернотой у губ и глаз.

Ашша-Ри стояла, дрожа, как натянутая тетива, едва сдерживаясь от того, чтобы броситься навстречу. Поравнявшись с ней, Клур отодвинул её рукой, прошёл к телеге. Люди вокруг не шевелились, будто боялись, что стоит только сделать шаг, и опять вцепятся друг другу в глотки, — но теперь, увидев, что Клур уходит, потянулись к нему несмело.

— Ты вот скажи, что нам делать-то! — прозвучал робкий голос. — Ошиблися мы, а теперь что? Как в глаза-то друг другу глядеть?

— А чего ты на себя вину берёшь-то, а? Мы-то чем виноваты? Анги слушали, так кто ж думал, что он неправ?

— А я скажу тебе, — взмахнула рукой женщина с обрывком верёвки на шее. — Я тебе скажу: вы все думали, каждый думал, да только боялись, что скажете слово против, и вас рядом вздёрнут! Стояли здесь, глядели, молчали — значит, не Анги нас убил, а вы все! Вы все нас убили!

— Тихо! — прогремел голос Клура, заглушая прочие. — Мелерт Огненный Рукав, я вижу тебя. Выйди сюда!

Человек, рослый и грузный, немолодой уже, в грязной и разодранной рубахе, подошёл. Видно, его силой увели из дома, не дав набросить ничего поверх.

— Ну? — просипел он, хмурясь.

Брови у него были густыми и тёмными, а короткая борода — почти седой под запёкшейся кровью. Ему своротили нос, разбили губы. Петля ещё сдавливала шею. Живому она не дала бы дышать, но Мелерт заметил её лишь теперь, из-за того, что голос почти не шёл. Непослушные пальцы сорвались раз, другой. Наконец, Ашша-Ри, повинуясь нетерпеливому кивку Чёрного Когтя, срезала узел, и Мелерт отбросил верёвку прочь, угодив кому-то в грудь. Тот человек отшатнулся, взмахнул руками, будто измочаленное волокно было пропитано ядом.

— Наведи порядок, — велел Клур. — Око! Вам есть теперь, кого слушать.

— А-а, порядок? — еле слышно произнёс Мелерт, срываясь на шёпот, похожий на свист, и принялся расчёсывать сизыми ногтями горло. — Вот как я им нужен, вот! Повесили меня тут, перед всеми, унизили, а я — порядок?

— А кто ещё? Может, Анги? Вон он встаёт.

Мелерт оглянулся, повинуясь жесту, и брови его тут же сошлись к переносице.

— Взять его! — велел он едва слышно, но стражи Ока поняли и послушались. Окружили старого храмовника, толкая цепами, держа на расстоянии, как опасного зверя. Тот вертелся, заглядывая в лица, открывал рот, будто хотел что-то сказать, но молчал.