— Умеешь играть?
Человек даже задохнулся от возмущения.
— Играть? Да ты... Слушай, рожа пятнистая. Если мы эту тварь на жаркое пустим, я ещё пойму. И лучше бы прямо сейчас.
Шогол-Ву поглядел на него.
— Ну, чего пялишься? Прикончим зверя, или что за мысли в твоей тупой башке?
— Еду добываешь сам.
— Чего?..
Человек остановился, отстал, но тут же догнал запятнанного.
— Знаешь что? — рявкнул он. — Давай мне нож! Ну, живо, дай сюда, и я добуду еду!
Шогол-Ву даже не поглядел на него.
Какое-то время человек шёл рядом, ругаясь. Потом тащился следом, ворча. Потом отстал и примолк, только кашлял время от времени.
Запятнанный сбавил шаг.
— Подожди, — раздался позади виноватый голос. — Слышишь, ну? Шогол-Ву!
Сын детей тропы обернулся.
— Я, это... — отводя взгляд, сказал человек. — Там поселение на холме, видишь? Схожу, выменяю нам еду. Подождёшь?
Шогол-Ву кивнул.
До поселения было неблизко. Оно темнело вдали — в блеклом кустарнике на склонах, как гребни в шерсти, застряли изгороди, серые дымки колебались над чёрными крышами, тянулись к небу кости деревьев, лишённые плоти.
Человек долго не возвращался. Но показался наконец, маленькая тёмная точка на сером. Шагал торопливо, прижимая ношу к груди и оглядываясь.
— Идём, идём! — махнул головой издалека.
Шогол-Ву поднялся с камня, и нептица учуяла звук. Встряхнулась, не раскрыв ещё со сна глаза, и побрела следом. Зевнула шумно.
— Гляди, — показал человек добычу. — А ты думал, я без тебя с голоду помру?
И опять обернулся.
— Белые корни? На что выменял?
— Ты не о том думаешь. На, сунь в мешок, живее.
Запятнанный растянул завязки мешка, и его спутник поспешно вывалил туда добычу.
— Ха-ха, скажешь ещё, у меня ума в голове нет? — коротко рассмеялся он и закашлялся. — Да я... Идём уже, чего встал.
Пока шли, он всё оглядывался. Перестал, когда поселение растаяло в сумерках.
Одноглазый ещё не показался на холме, когда Шогол-Ву решил устроить привал. Костёр развели почти в том же месте, что и накануне.
— Зря потеряли день, — покачал головой человек. — Жалко. Знать бы...
Без злобы сказал. Растянулся на земле и уже не ругался, кашлял только.
Шогол-Ву молча раскладывал на прутьях белые корни. Хорошие, крупные, лишь немного подмёрзшие. Сразу бросил в огонь долю Двуликого.
Нептица сопела за плечом, приглядываясь. Вытянула шею, скосила глаз на еду.
— Пошла, — просипел человек, махнув рукой. — Всё ты виновата...
Корни испеклись, но он не спешил вставать. Попросил только:
— Оставь мне наутро. Я что-то... устал.
— Должен поесть, или сил не будет. Бери.
Человек поднялся. Ел медленно, неохотно.
— Плохо дело, — сказал он. — Ну точно, Трёхрукого обидели. Завтра подношение оставим — слышишь, годное, а не жалкий корень. Не надумал ещё пустить зверя на мясо?
Он поглядел на нептицу, что лежала рядом, следя за корнем в его руке. Та с надеждой перевела взгляд круглых тёмных глаз, шумно втянула воздух, махнула хвостом нетерпеливо.
Человек бросил ей остаток корня, и она поймала на лету.
— Зверь пришёл в долину за Древолесом, — сказал Шогол-Ву, глядя в огонь. — Это не место для него.
— Значит, Трёхрукий и у этой твари разум отнял, — устало сказал человек, укладываясь. — Так сделай добро, добей. Похлёбки бы, горячей, с жирком... А Трёхрукому — сердце.
— Я думаю, зверя привёл Двуликий. Он хотел, чтобы мы шли вместе.
— Чего?
Человек поднялся на локте, закашлялся.
— Двуликим тут и не пахнет! — сипло заявил он. — Мы обидели Трёхрукого, сунули поганый корень — он в мешке с дохлой псиной болтался. А потом эта тварь и вовсе его сожрала. Я ж как чуял, не будет добра, так и вышло.
Кашель вновь его одолел, и в этот раз терзал сильнее и дольше.
— Вот, погляди... А я-то в чём виноват, почему за вас расплачиваться должен? Это твой вонючий корень был, и зверь обокрал Трёхрукого, а отыгрался он на мне. Так что вы в долгу.
Запятнанный покачал головой.
— Двуликий послал зверя, — сказал он. — Ты хотел его убить. Прогонял. Ты обидел Двуликого.
Нептица прислушивалась с любопытством. Шогол-Ву потянулся за корнем, бросил ей.
— Много ты в знаках богов понимаешь, тупица, — обиженно просипел человек.
Он повернулся на другой бок и больше ничего не говорил.
Этой ночью запятнанного то и дело будил кашель. А там, наверху, Одноглазый встряхнул свою котомку. Он принёс снег.
К рассвету котомка опустела.
Наутро человек едва сумел подняться. Бледный, с покрасневшими глазами, он кое-как встал, стиснув зубы. Стоял, пошатываясь, не решаясь сделать шаг.
Шогол-Ву подал руку, и человек вцепился в неё без колебаний. Так и пошли.
Мир опять стал белым и чистым. Чёрные проталины, мёрзлая земля, серые камни и бурая трава — всё было спрятано под тонким полотном. Ненадёжно, до первой улыбки Двуликого, но тот сегодня улыбаться не спешил. Глядел хмуро.
Нептица то отставала, высматривая добычу в стороне от дороги, то нагоняла, хлопая крыльями. Разрыла что-то и съела, перепачкавшись землёй — должно быть, корень старого года. Вскинув морду, затрусила по правую руку от запятнанного, но вскоре перешла на другую сторону. Потом вернулась обратно, наступив когтистой лапой на сапог человека.
— Пошла... — слабо прохрипел тот. — Тварь паршивая...
Нептица остановилась, прислушиваясь. Шогол-Ву легонько шлёпнул по светлому боку, вынуждая зверя уйти с пути.
Нептица обиженно вскинула голову, фыркнула и заспешила вперёд. Высоко поднимая лапы, задрав хвост, она шла по старой дороге и не оглядывалась. И вдруг застыла.
Шогол-Ву дёрнул рукой, высвобождаясь. Место было то самое, где накануне они повстречали людей.
Его спутник не понял. Тяжело повис на рукаве, не желая отпускать.
— Не дойду... сам...
— Ш-ш-ш, — сказал запятнанный, убирая чужие пальцы.
Слепой лежал, глядя в небо. Белый, припорошённый снегом. В груди торчала стрела с синим оперением.
Нептица, осмелев, подошла ближе, вытянула шею.
— Что там? — прохрипел человек, нагоняя.
Зверь мешал ему увидеть. Человек обошёл, разглядел и дёрнулся.
— Ты сказал, она не пойдёт за нами! Ты, выродок!..
Шогол-Ву не ответил ему. Держа лук наготове, он огляделся и медленно двинулся в сторону от дороги.
Первый из подельников слепого лежал там, за высоким камнем, вниз лицом. Второй нашёлся дальше. Пытался бежать.
Ни следа, ни движения на белой равнине. Впереди темнел храм, по левую руку — Зелёная грива. По правую, в стороне от дороги, скребла небо ветвями жидкая рощица.
— Не смей меня оставлять!
Хриплый голос перешёл в кашель.
— Слышишь, ты?..
— Жди, — сказал Шогол-Ву.
— И не подумаю! Я тут стрелу в спину, знаешь, не желаю получить!..
И человек зашёлся кашлем.
— Это случилось ещё до снега. Следов нет. Ашша-Ри ушла и не возвращалась.
— Так куда тебя несёт, в таком случае? Идём... дальше...
Шогол-Ву махнул рукой и направился к рощице, серой и низкорослой. Кустарников здесь было больше, чем деревьев.
Он не спешил. Смотрел — никуда и на все ветви одновременно, подмечая каждое движение. А больше слушал.
Тихо-тихо потрескивал снег под мягкими подошвами. Шептал и свистел негромко ветер, нежно покачивая ветви — так нежно, что даже не тревожил их белые одежды.
Слабо и зло ругался человек, пробираясь по его следу.
Шогол-Ву сомкнул веки и вздохнул. Потом обернулся.
— Я просил, жди у дороги.
— Сам жди!.. Ты что там забыл, рожа синяя?
— Плохой кашель, — пояснил запятнанный. — Не дойдёшь до Заставы.
— Да? И чего, ты решил присмотреть, где меня закопать?
— До людского жилья неблизко. Но трое где-то спали и ели. Жди.
Человек доковылял, спотыкаясь о мёрзлые комья, и вцепился в рукав запятнанного. За ним шла нептица, медля, вытягивая шею и прислушиваясь к чему-то.
