— Ладно уж, — проворчал хозяин, но видно было, поостыл. — Если тебе надо, расспрашивай, но потом...

Он докончил громко, и последние слова предназначались запятнанному:

— Потом он уйдёт, и чтобы я его больше не видел!

Шогол-Ву стиснул зубы. Рука потянулась к ножу, и сыновья трактирщика, проследив это движение, сжали кулаки.

— Охолоньте, парни, а! — замахал на них седобородый.

Тот, что стоял у двери, взял запятнанного под руку и потащил в дом. Шогол-Ву не спорил, ему всё равно нужно было забрать Ната. Тот пытался вползти на скамью у печи. Загудела стренга, свалившись на пол.

Нептица сунулась за ними, успела, протиснулась. Вскрикнула, оборачиваясь — похоже, с улицы её тянули за хвост.

— Куда, тварь поганая? — донёсся голос.

Нептица лягнула ногой — человек выругался — и торопливо прошла в зал, встряхнувшись на ходу. Огляделась, заметила связки грибов у стола трактирщика и потянулась к ним, переворачивая немытые кружки. Те раскатились, гремя — какие пустые, высохшие уже, какие с брагой на дне. Одна замерла у ноги запятнанного, и густой багровый осадок пополз наружу, как язык.

Хозяин показался в дверях, дёргая плечом, злой и хмурый, со следом птичьей лапы над коленом. На рукаве его болтался старик.

— Лейт, Лейт, я тебе из своего кармана заплачу! Сколько скажешь, заплачу, только дай нам потолковать, ну?

— Да чтоб тебя костоглоды задрали! Заплатишь, и отскребёшь тут всё после них, а только я этому ни выпивки не поставлю, ни жратвы, ясно?

— Я не просил еды и питья, — сказал Шогол-Ву. — Я заберу спутника, и мы уйдём.

— А мы не задержим. Ты сядь, сядь, парень, и расскажи сперва про Свартина. Правда, что говорят, будто вы подожгли Заставу с четырёх концов, вырезали там всех, и Свартина заодно, и остались от Заставы только чёрные обгорелые камни?

— Неправда.

— Вот и я думаю, заврался тот мужик, — довольно кивнул старик. — Всех, мол, перебили на его глазах, а как сам жив остался, пояснить не мог. Так стоит Застава?

Шогол-Ву пожал плечами.

— Откуда мне знать? — не торопясь, сказал он. — Я не знаю слухов. Мне нечего рассказать. Дайте нам уйти.

Сыновья трактирщика вошли, встали по обе стороны двери, подпирая стену.

Нептица добралась до грибов, оборвала связку и теперь стаскивала их по одному, привставая на задние лапы.

— Да вот, говорят, — добавил старик, — что одного пятнистого Длань-таки сцапала. Свартина они защитить не сумели, но хоть убийца не ушёл.

— Убийца? — переспросил Нат из своего угла и громко икнул. — Дурень распоследний! Ну кто б ещё попался им в руки?

Он хлопнул по боку стренги, и та заныла.

— Выдали ему, значит, плетей, втащили на помост, весь город собрался... вот тут я болтуну тому, к слову, верить и перестал — кто ж собрался бы, если он сказал, всех вырезали? А дальше он уж совсем чушь понёс: будто зверь белый, степной, пал с неба на помост, верёвки разорвал, выродка сжал в когтях и улетел. А теперь вот, парень, гляжу я на тебя и думаю: может, правда-то бывает чуднее лжи, а?

Шогол-Ву промолчал, окидывая взглядом зал, низкий и тёмный. Двое у двери, не пройти, окна высоко, небольшие, слепые. До второго выхода далеко, да и знать бы ещё, что там. Может, каморка для припасов.

— А ну, спину покажи, — потребовал трактирщик.

— Если это я, — спросил Шогол-Ву, делая шаг назад, — что тогда?

— Страже можно бы сдать, — задумчиво сказал один из сыновей хозяина, — если награду дадут.

— А нашим оно нужно? — спросил его брат.

— Так через мост, в Зелёные угодья...

— Началось! — с досадой прикрикнул старик. — Вы, молодчики, и отца родного за медяк продадите, а только дальше носа не видите. Ну, посудите сами — если Свартина не стало, что будет? Оно, может, и Вольд заступить его место хочет, да как бы ему не пришлось людей кулаком утихомиривать. Сколько жизней эти земли звались Разделёнными, припомните!

Он оглядел всех, насупившись, выпятив бороду, и продолжил:

— Так их и опять начнут тянуть каждый к себе. И Оку с Дланью станет уж не до этого парня, тут на своём бы месте удержаться, когда всё меняется. А вот врагов себе наживёте. Готовы с их племенем тягаться? Молчите? То-то и оно.

Нат дёрнул струну, и та запела тонко.

Нептица, шатнув стол, пробралась к очагу и свалилась на бок, вытянув лапы к теплу. Но тут же углядела кружку рядом, потянулась, поддела её клювом, зацепила когтями.

— А откуда зверь-то этот у тебя? — спросил грузный мужик, наваливаясь на стол, чтобы лучше видеть. — Мало их осталось.

— Почему мало?

— Да ты присядь!..

Он хлопнул по лавке рядом с собой. Шогол-Ву подумал недолго, подошёл и сел напротив, откуда мог видеть зал и людей.

— Да вот, — пояснил мужик, — как время снега подходило к концу, Двуликий уж тепло глядел, завёлся в полях костоглод. Один, понимаешь, да ещё и от леса далеко, а хуже всего, в светлое время шастал! Люди думали, может, космач, или там боров дикий, или пёс цепной одичал — нет, как есть костоглод! Так он нептиц-то чуть не всех подрал. И не ел, тварь такая, разрывал и бросал. У-уф...

Он умолк, отдышался тяжело, развязал тесёмку под жирным подбородком, ослабил ворот.

— Люди ждали, уйдёт, а как он в хлев забрался... Где это было, Йорте, у Малых Колдобин?

— Да пожалуй что и у Малых, — согласился старик.

— Так пошли на него, а его ничего не берёт. Стрела в глаз попала — живой! Копьё с перекладиной в бок вогнали — живой! Людей тогда страх взял, отступились, а костоглод этот так с копьём в боку и бегал, след на снегу оставляя. Другой зверь бы избавиться пытался, а этот как не замечал. Уж пожалели, что ваше-то племя не позвать, но потом охотник местный пять храмов обошёл, яму вырыл, костоглод и попался, боги помогли... У-уф... Лейт!

Мужик обернулся к трактирщику.

— Налей, а? Пересохло в горле.

Порывшись в кармане и позвенев медяками на ладони, он отсчитал и положил на стол три рыжих половинки, и лишь тогда хозяин двинулся с места.

— Так вот, костоглод свалился в яму, на колья, и не издох. Его уж били, били вилами, а он всё силился выбраться, говорят. Глаз мёртвый, тусклый, в другом стрела, а скалится, когтями землю дерёт — страх! Камень сбросили, хребет сломали, а он всё дёргался. Так землёй и завалили, и сверху ещё камень, у-уф... Я не удивлюсь, если он и посейчас там дёргается. А нептицы разбежались, редко-редко их теперь видят, пугливые стали. Эта-то как к тебе прибилась?

Нептица бросила играть и прислушалась, будто понимала, что говорят о ней.

Хозяин подошёл, молча поставил на стол кружку, плохо протёртую, со следами засохшей гущи на ободе, и сгрёб медяки. Его товарищ отхлебнул, не глядя.

— Её привёл Двуликий, — ответил Шогол-Ву.

— Тьфу! — воскликнул Нат и поднялся со скамьи, пошатываясь. — Аж выворачивает меня, как это слышу. Если уж кто из богов и подгадил, то Трёхрукий.

Он икнул.

— Выйду, подышу!

Хозяин посторонился, и Нат, поправляя ремень стренги, прошёл мимо. Его несло то влево, то вправо.

По пути он ловко подцепил кружку, хлебнул и осторожно поставил на место, криво улыбаясь толстяку, округлившему глаза и рот. У выхода запнулся, чуть не упал, но удержался за косяк. Ему отворили, он вышел в туман, и дверь за ним закрылась.

— Назад не пускайте! — велел хозяин. — Хватит, отсидел своё. Да и второму пора.

— Да самое-то главное не спросили! — встрял старик, подсаживаясь за стол. — Парень, что назревает-то в северных землях? Вы вот небось Косматый хребет вернуть хотите, а? А заместо Свартина кто пришёл, брат его? Чегой-то нам пока тут ничего не понятно, да и тем, кто оттуда, тоже. Ходят всякие, болтают, кто что горазд. Один столько наврал, что если б его враньё до холма вытянуть, так и к Двуликому дойти можно. Другой, вещун, гибель мира пророчил — ну, этого долго слушать не стали, выбросили на дорогу. А потом Двуликий как заплачет, о-ой! И к ночи, как слёзы его утихли, всё кровью залило. Тут-то вещуна и вспомнили, кинулись искать, да его уж и след простыл.