— Ты хотел принести зверя в жертву?
— Ох, тоже мне, жертва. Ты ещё скажи, если бы выбор дали — жизнь зверя или твоя — ты выбрал бы его!
— Зверя послал Двуликий.
— Да сказал бы я, кто его послал!.. Как сорвалась эта тварь у меня с верёвки, да как метнулась в проулок — веришь, давно я таким злым не был! Пришлось на ходу выдумывать, что дальше. Ты ещё смекай: мы ждали, пока ударят в колокол, и ещё чуток, чтобы у ворот случайных людей не было, стража только. И вот откуда нам знать, может, мы туда, а остальные уже обратно, и ты в петле болтаешься.
Человек развёл руками.
— Я ещё, друг мой Шогол-Ву, думал наперёд. Ну, уведём тебя, а дальше? Во, на бегу в лавку завернул, прихватил, что нашёл. Куртку со стража слупил. Баба и не подумала бы, а ты б по пути от ран и холода издох. Очень ты мне должен быть благодарен. Ну?
— Я благодарен.
— Ну, это ты мне потом докажешь. Значит, добегаю я — успел! А твари этой нет нигде, и как прикажешь быть, когда вокруг тебя весь город? По счастью, с толпой ладить легко. Найди самого трусливого, напугай, а от него эта зараза мигом расползётся... Но ты не думай, что я не старался, друг мой Шогол-Ву. Не каждому бы так ловко удалось посеять тревогу, понял? А ты чуть не перегадил всё. Уселся, значит, на зверя и бежать, а нам что? То ли тоже уходить путём, которым думали, то ли следить, чтоб ты опять не попался. Времени в обрез. Я вот не понял только, чего Коготь остановил лучников. Боялся, может, что уложат тебя, а мы его, а так не тронем? Ну, чего гадать, лучше богам воздать хвалу, что так вышло.
Человек обернулся к каменным статуям, почти чёрным под сумрачными сводами. Рыжее пламя жаровни выхватывало из мрака строгие черты.
— Я уже им столько подношений должен, что диву даюсь, как они ещё согласны трудиться в долг. Ну, даю слово, как только получу награду, за всё расплачусь... Слушай, точно голоса! Ближе теперь! Стоять можешь? Вот, у меня твой лук...
Шогол-Ву прислушался.
— Никого нет.
— Да как нет, если ещё чуть, и я слова разберу! Ну, слышишь, гомонят? А вот баба воет. Покойников несут!
Запятнанный встал на ноги, пошатнувшись. Застыл на мгновение, поморщился и заковылял к двери. Толкнуть не было сил. Человек помог.
— Тихо.
— Это сейчас тихо, а только что выли! — прошипел человек. — Да тут они, у храма уже. Раньше уходить нужно было. И что теперь? Ты их всех не перебьёшь!
Шогол-Ву отодвинул его и вышел. Огляделся, побрёл вокруг храма, глотая стылый воздух. Когда темнело в глазах, касался рукой серого камня, изъеденного дождём и ветрами. Упокоище молчало.
Вернулся, и спутник уставился на него тревожно.
— Ну?
— Никого.
— Да быть не может!
Человек вылетел наружу. Прошёл, даже пробежал, оглядывая всё кругом. Вернулся торопливым шагом, потирая виски, схватился за повод рогача и потащил его из храма.
— Уходим, слышишь? Если не живые, значит, души посыпались с холма. Ох, много я дряни совершал, а такого ещё не было! Погоди...
Он достал нож, плохой, годящийся только для кухни, и, потянув куртку к себе, спорол око с груди Шогола-Ву. Поддел нитки, отодрал с треском, скомкал. Вернувшись в храм, бросил в жаровню. После придержал дверь, выпуская нептицу.
— Как поедем? Вниз, к озеру?
Шогол-Ву помолчал, раздумывая.
— К Зелёным угодьям. Если через Приозерье, много открытых мест. Дороги, поля. Нужно к угодьям, по Безлюдью, а потом по реке.
— Ну, ты проводник, ты и веди. Вот только ехать как? Мы у ворот трёх рогачей оставляли, думали, ты с нами выйдешь, а ты... Пусть эта тварь тебя и несёт теперь!
Нептица фыркнула, мотнула головой, но стояла послушно, пока Шогол-Ву пытался влезть ей на спину. Когда бежал, спасая жизнь, израненное тело слушалось, а теперь пришла боль.
Человек глядел-глядел и сплюнул.
— Свалишься ещё, а я ищи, подбирай. На рогача давай!
Он переплёл пальцы, подставил ладони, чтобы запятнанный мог подняться. Сам сел позади.
— К угодьям — это куда?
Шогол-Ву указал рукой.
— Ну, вперёд. Только... Да ты слышишь? Теперь-то слышишь?
— Помолчи. Ещё. Там кто-то есть, может, зверь. Не всадник.
— Зверь? Ты что, не слышишь, как они воют? Голоса!
— Я не слышу голосов.
Человек хлестнул рогача, и тот сорвался с места.
— Значит, уходим! Уходим!..
Шогол-Ву вцепился в гриву. Рогач поскакал меж старых могил, поросших травами и кустарником, меж деревьев, что выпустили молодую поросль. Ветви стегали его по бокам. Нептица, крикнув протяжно, пустилась следом.
Они не успели уйти далеко. Там, где деревья росли не так густо, рогач захрапел, поднимая морду, и прянул в сторону. Шогол-Ву уклонился от его рогов, человек выругался.
Им наперерез выбежал, хромая, незнакомец, поднял руки. Молодой, встревоженный, светлоголовый. Бледный. Чёрные тени у глаз, щёки впалые, а лицо почти чистое.
— Я... — хрипло произнёс он. — Помогите! Помогите, люди добрые!
И тут разглядел седоков и попятился. Запнулся о холстину, разорванную криво, что тянулась за ногой. Сел на землю.
— Выродок!.. — прошептал, отползая. — Как есть, выродок!
— Во, — сказал человек упавшим голосом, — потревожили. С холма свалился.
— Да что ж это творится? — жалобно прохрипел незнакомец. — Может, сон это дурной?..
И он потёр лицо руками. Посмотрел на свои ладони, на потемневшие пальцы с чёрными ногтями, обломанными, в земле.
— Я говорил, — сказал Шогол-Ву. — Мертвецы ходят.
— Мертвецы?.. Нет, нет!.. Нет!..
Парень замотал головой. Дёрнул ногой, стряхивая холстину. Нептица прыгнула, играя, придержала, и полотно осталось под лапой.
— Нет, нет!.. Сон дурной... Я не мертвец! Не мертвец!.. Это всё жар...
Он поднялся наконец, шатаясь, и встал на краю разрытой ямы.
— Живьём похоронили... Ошиблись. А я живой!.. Живой, слышите вы? Живой!..
Хриплый крик разнёсся над могилами, пугая рогача. Белые глаза глядели жалобно, не веря.
— Тела не чую... Это ведь сон?.. Унна, разбуди меня, разбуди, мне страшно!
Нептица бросила драть саван, фыркнула, склонила голову набок.
— Ох, боги, простите, — зашептал человек за спиной Шогола-Ву. — Слово даю, из награды возьму лишь малость, чтобы путь оплатить, а всё остальное вам отдам! Ох, простите, не карайте!..
Он хлестнул рогача, направил его прочь, не выбирая дороги, и всё бормотал:
— Пощади нас, Двуликий, пресветлый! Трёхрукий, не отнимай удачу! Будь милостив, Одноглазый!..
Шогол-Ву сжал покрепче гриву, стиснул зубы, прикрыл глаза. Он тоже обратился к богам, но просил о том, чтобы на пути не встретились живые. Едва доставало сил держаться прямо, а когда спутник клонился и задевал спину, хотелось кричать.
— Зря... поспешил, — сказал он, когда почувствовал, что может говорить. — Нужно было отправить... его к богам...
— Да? И кому ты предлагал с ним отправиться, мне или тебе?
— Нож в сердце, и он бы ушёл. Куда он... такой...
— Какое сердце, если то душа бесплотная, умник?
— Я говорил про дитя... Ты не верил. Ашша-Ри тоже видела мертвеца. Мы говорили тебе...
Человек надолго умолк.
Они скакали по бездорожью, подмёрзшей серой земле, покрытой мёртвой травой старого года. Видные далеко, но и сами могли заметить погоню. Никто не гнался за ними.
— Так с чего мертвецам бродить? — наконец разлепил губы человек. — Это, может, из-за вас, выродков? То-то покойники рядом с вами поднимаются.
— Тот, у Жерновков, шёл издалека. За ним шёл Перст со своими людьми. Это не вина Ашши-Ри.
— А чья вина?
Нептица вскрикнула. Она уже отстала от рогача, выбилась из сил, но человек и не думал её ждать.
— Ну, тогда Запретный лес остаётся, — задумчиво сказал он. — Хватило же ума у Свартина и туда полезть. Ваше-то племя хоть и выродки, но к людям выходили, а те... Вот что мы о них знаем?
