Замерли огни на стенах в руках стражей.

— Пожар! — раздалось далёкое, чуть слышное, и его подхватили другие, принесли ближе.

— Пожар! Пожар! — накатило волной.

Человек опустил фонарь.

— Уходим, — сказал он, отбрасывая шапку. Заспешил, торопливо расстёгивая на ходу чужую куртку.

Уже было видно, как над кварталом близ городских ворот поднимается дым, озирается по сторонам, ворочает рыжим брюхом. Стража спешила туда. Выглянул и кое-кто из горожан. Никому не было дела до двоих, что пробирались задворками впотьмах.

Дом, где жил теперь Свартин, стоял наособицу. Прежде сюда ходили к портному и писарю, вокруг стояли прилавки зеленщиков. Сладко пахли горшочки с мёдом, била хвостами рыба в бочках, бродили разносчики с лотками. Это всё вычистили.

В Пограничной Заставе нашлись бы дома богаче, уютнее для жилья, но отчего-то Свартин Большая Рука взял себе этот. Отчего-то разогнал рынок — и куда только его перенесли, если в черте городских стен не нашлось бы и клочка лишней земли?

У входа крутились стражи. Встревоженно прислушивались к шуму, перебрасывались словами. Фонари качались в их руках, свет плясал на резных балках, узорных наличниках. Запятнанному нравилось это людское мастерство, в другой раз полюбовался бы. Но не теперь.

Он раскрутил пращу, сделанную наспех, и метнул камень. Тот загрохотал по ставне дома на другой стороне площади.

— Эй, Даффе, слышал? Чё это там?

— Да мне почём знать. Эй! Кто там? Отвечай!

Стражи помедлили, и один сказал другому:

— Иди, проверь, а?

— А чё я? Сам и иди!

— А вдруг чего? Ну, давай вместе. Колокол ещё, горим, что ли?

Фонари поплыли через площадь. Стражи не торопились, всматриваясь в темноту и прислушиваясь. Далеко не пошли, но и этого хватило двоим, чтобы пробраться к окну сбоку дома.

Ставни, тоже резные, запирались изнутри. Прежде задвижка была снаружи, люди их так обычно и устраивали, но кто-то распорядился её перенести.

Человек достал из-за пазухи тонкий инструмент, завозился.

— Чего под руку пялишься? — сердито прошептал он. — Следи лучше, чтобы те двое сюда не сунулись. Поднимут шум, и нам конец.

Легко заскрежетало, и ставни поддались.

— Ага, значит, не ошибся, — довольно сказал человек, вглядываясь в темень зала. — Лезь ты первый. Оглядись, а я следом.

Шогол-Ву подтянулся. Мгновение помедлил, прислушиваясь, нет ли шагов в коридоре, слабо освещённом, и забрался внутрь. Чернел зев очага, пахло дымом и едой. Со стола не убрали.

— Помоги! — раздался шёпот позади. — Эй... Да чтоб у тебя Трёхрукий удачу отнял! Чего пугаешь, а если б я заорал?

— Ты жалок, людская падаль. Не можешь влезть?

Ашша-Ри, отодвинув человека, навалилась на подоконник. Она тяжело дышала, а когда оказалась внутри, поморщилась, ступая на раненую ногу.

— Страж перед лестницей, — сказал запятнанный. — Так не пройдём.

— Значит, через окно наверху, как хотели, — ответила Ашша-Ри, стискивая зубы. — Я пойду.

— Пойду я.

— Ты смеешь меня жалеть?..

— Молчи. Что мне тебя жалеть? Но если рана открылась, ты не заберёшься тихо.

— Решайте живее! — прошипел человек с улицы. — Не хватало, чтобы дом обошли кругом и увидели меня и ставни раскрытые!

Шогол-Ву протянул руку, помог забраться. Снял верёвку. Конец с крюком дал человеку, второй заткнул за пояс.

— Приготовь котёл, пока я лезу. Над нами точно никого?

— Что уж теперь! Если кто и есть, убей, делов-то. Я следил, огня не видел. Должно быть пусто.

Заскрипели ступени лестницы. Трое укрылись за лавкой и столом, но стражник прошёл мимо. Отворил тяжёлую наружную дверь.

— Эй, парни! Что там?

— Горит что-то. Во, полюбуйся, в ремесленном квартале вроде. А у нас тихо. Будут какие распоряжения?

— Гуляйте пока снаружи, мало ли. И если что, докладывайте. Чего я бегать должен?

И он, прикрыв дверь, вернулся на пост. Не почуял сквозняка из раскрытого окна.

Шогол-Ву осторожно выбрался. Носок мягкого сапога легко пристроился на спине зверя на резном наличнике, пальцы нащупали кромку узкого балкона, тянущегося вдоль стены. Вдох, другой, и запятнанный перелез за перила.

Он прислушался, закрепляя верёвку. За ставнями было тихо, в щели не видно огня.

— Всё? — спросил человек едва слышно, высунувшись в окно и глядя наверх. — Можно?

И, дождавшись кивка, полез, цепляясь за верёвку и упираясь ногами в наличник. Когда поднялась Ашша-Ри, он уже отпер ставни.

— Всё тихо. Вы первые, давайте.

Здесь хранились ящики. Может, остались от прежних владельцев. Шогол-Ву пробрался к двери, прижался ухом.

Кто-то дышал неподалёку, присвистывая носом. И доносился лёгкий ритмичный стук: так мог бы опускаться на доски пола носок сапога.

— Двое, — прошептал запятнанный. — Один спит.

— Комната Свартина по правую руку, — тихо и торопливо сказал человек. — Как начнём, не спутайте. Эх, не так я думал сюда прийти, кабы ты не влезла... Так помните, дадите время его расспросить. И так мне всё перегадили уже. А после он ваш. Ну? Идём?

Ашша-Ри дёрнула верёвку.

Пустой котёл, оставленный внизу и пойманный крюком за ручку, загрохотал, падая со стола. Со звоном рассыпалась утварь, сложенная в него.

— Одде! — тревожно воскликнули за дверью. — Слышал?.. Эй, кто шумел внизу?

— Чего? — сонно откликнулся другой страж. — А?..

— Поднимайся! Внизу кто-то есть, молчат, глянуть надо.

Торопливые шаги удалились к лестнице. Шогол-Ву приоткрыл дверь, увидел пустой коридор, освещённый лампой, и выскользнул наружу. Спутники пошли за ним.

— Эта дверь, — указал человек.

Дверь была не одна, но он выбрал ту, у которой стояла скамья и масляная лампа рядом.

Шогол-Ву толкнул — заперто. Снизу доносились голоса стражей. Что-то загремело.

— Отойди, — прошипел человек. — Посвети!

Согнувшись, он завозился в замке. Выпрямился с торжествующей улыбкой, пряча инструмент за пазуху.

— Пустячное дело. Ты первый, мало ли что...

В комнате не было стражей.

Там не было никого, кроме человека на смятой постели. Большой тёмной тенью он раскачивался взад-вперёд в тусклом свете чадящей лампы. Смердело немытым телом, грязными тряпками и нечистотами. Шогол-Ву не сразу признал в человеке Свартина.

Тот был крепким, здоровым, как гора — этот тощ. Тот глядел нагло, свысока — у этого воспалённые глаза бегали тревожно, а пальцы сжимались и разжимались, комкая одеяло. У прежнего Свартина была густая тёмная грива над низким лбом, у этого — седые космы, нечёсаные и немытые. Он поглядел на вошедших и рассмеялся неприятным дробным смехом, будто камешки покатились, застучали по полу.

Шогол-Ву прикрыл дверь и встал, опершись на неё спиной, скрестив руки на груди. Ашша-Ри медленно вынула нож, не спуская глаз со Свартина. Человек решительно шагнул к постели.

— Белый камень! Где он, ну?

Свартин обвёл вошедших глазами, мелко кивая. Камешки падали всё реже, наконец, раскатились все до последнего. Наступила тишина.

— Где? — повторил человек.

Он выдвинул полку стола, скрипнул створкой шкафа. Вынул деревянную шкатулку, пошарил там, поднеся к носу, тряхнул головой и вновь спросил с досадой:

— Где камень? Говори, или заставим. Только вообрази, что с тобой могут сделать вот эти. Я им сейчас позволю тебя резать, только чтоб язык не трогали.

Свартин поглядел на него и вновь закатился негромким сухим смехом.

— Он безумен! — воскликнула Ашша-Ри. — Боги покарали его за то, что нарушил клятву. В том, чтобы убить такого, нет чести. Нет, пусть живёт вот так, как зверь — не свободный, людской зверь, беспомощный и слабый! Пусть гниёт в собственных нечистотах. Пусть подохнет, но перед тем опозорится. Я получила что хотела. Я ухожу.

— Ты не можешь!.. Мне нужен камень. Заставь его говорить!

Но Ашша-Ри только покачала головой.

Человек выхватил нож — видно, нашёл внизу — и взмахнул перед носом Свартина.