— Граф Мякеля, пожалуйста. Идите, — тихо говорю я, снова обращая взгляд на менталиста. — Мы разберемся, все будет в порядке. И… спасибо вам.

— Вы уверены, герцогиня? — с тревогой спрашивает мужчина.

— Да, — стараясь придать голосу твердости, отвечаю я.

Я ни в чем не уверена, мне очень страшно и хочется сбежать от разъяренного герцога. Но бежать просто некуда, а хватка на моем запястье походит на железные тиски.

— Как пожелаете, — поколебавшись, кивает Клаус. — Помните, что если вам понадобится внимательный слушатель, я всегда к вашим услугам.

— Это вряд ли, — отрезает герцог, но граф не реагирует на его слова, продолжая смотреть в мое заплаканное лицо.

— Спасибо, — снова шепчу одними губами и улыбаюсь парню.

Клаус вновь кивает и разворачивается. Провожаю взглядом удаляющуюся спину, обтянутую серой тканью сюртука.

Мы остались наедине с герцогом, и могу только надеяться, что он отпустит меня живой. Я же нужна ему зачем-то.

— Что. Ты. Себе. Позволяешь? — отрывисто спрашивает Райнхольд, опаляя горячим дыханием мое ухо. — Какого драуга обжимаешься по темным углам с посторонним мужчиной? Снова взялась за старое, Альвина?

— Не понимаю, о чем ты, — честно отвечаю я. — Клаус всего лишь понял, что мне тяжело, и пришел на помощь в трудную минуту.

Райнхольд резко разворачивает меня, схватив за плечи, и близко наклоняется, вглядываясь в мои глаза.

— Тяжело? И почему же тебе тяжело, Альвина? Я не понимаю.

— Потому что ты — чурбан бесчувственный! — восклицаю я и ударяю кулаком по широкой груди мужчины. — Тебе наплевать, что мне страшно и одиноко! Наплевать на пренебрежительное отношение ко мне от твоих женщин! Тебя совершенно не волнуют мои чувства и ощущения!

Каждую свою претензию сопровождаю ударами, с каждым вылетающим из моего рта словом, словно тяжелый груз на моей душе становится легче.

— Ты права, Альвина, — неожиданно спокойно отвечает герцог, не обращая внимания на сыплющиеся на него слова и удары. — Меня это все не волнует. Потому что я не ведаю всех чувств, о которых ты говоришь.

Замираю, сбитая с толку его словами.

— О чем ты? — переспрашиваю шепотом.

— О том, что я не способен чувствовать, а тем более не способен догадаться о чувствах других людей. Лишь могу считать их при благоприятных условиях.

— Не понимаю, — мотаю головой. — Такого не бывает.

— Пришло время поговорить начистоту, Альвина. Не здесь. Идем в кабинет, — снова схватив меня за запястье, герцог быстро шагает по коридору, таща меня за собой, словно на буксире.

Я как сомнамбула машинально перебираю ногами, все еще не отошедшая от собственной истерики и признания Райнхольда.

Как такое может быть, чтобы человек ничего не ощущал? Не испытывал эмоций? Я же видела в его глазах раздражение, усмешку и злость. Быть может, мне показалось? Я видела то, что хотела видеть?

В голове не укладывается.

— Андреас, нас не беспокоить, — отрывисто произносит герцог, заводя меня в небольшое помещение.

— Будет исполнено, — вскакивает из-за стола молодой человек в синем военном мундире.

Райнхольд кивает и толкает дверь, затягивая меня, по всей видимости, в кабинет.

— Садись, — коротко приказывает блондин.

Оглядываюсь и замечаю небольшой кожаный диван шоколадного цвета, на который и опускаюсь, складывая руки на коленях. Герцог устраивается в кресле около стола, вальяжно откинувшись на спинку.

— Спрашивай.

— Что ты имеешь ввиду, когда говоришь, что не способен на чувства? — быстро задаю вопрос.

— Именно то, что говорю, — невозмутимо отвечает герцог. — В силу моих, скажем так, физических особенностей, я не ощущаю всей палитры эмоций, которая присуща другим людям.

— Но ты же испытываешь ярость, раздражение, недоумение… — растерянно произношу я.

— Отчасти. Крайне редко и скупо. — отрезает Райнхольд. — В основном, мой разум всегда холоден, как и сердце.

— Но я же видела, — восклицаю я, доверяя больше собственным глазам, чем словам мужчины. — Когда ты взбешен, то на твоем лице появляются красивые голубоватые всполохи. Такие светящиеся, притягательные. Я все время хочу дотронуться до них пальцами, чтобы…

— Ты бредишь, Альвина. Похоже, что последствия удара головой все-таки присутствуют, хоть Хакон и сказал, что ты здорова, — перебивает меня герцог. — Возможно, требуется повторный осмотр лекаря, потому что никаких всполохов, которые ты так красочно описываешь, не существует.

— Но… Как же… Я же видела…

— Это игры разума, не более.

— Ты же спишь? Ешь? Занимаешься сексом? — на последнем вопросе смущаюсь, но упорно пытаясь докопаться до сути. — Значит ты ощущаешь какие-то эмоции?

— Это все — не более, чем физические потребности, — ровно отвечает Райнхольд, приводя меня в еще большее смятение. — Не имеет никакого отношения к искренним чувствам, которые способна испытывать, скажем, ты.

— Подожди, — мотаю головой, стараясь переварить новую для себя информацию. — Зачем же ты женился? Какие были между Альвиной и тобой договоренности?

Прикусываю кончик языка, осознавая, что говорю вроде как о себе в третьем лице. Не следует допускать таких оплошностей, герцог явно заметил странность моей фразы, потому что в подозрении сощурил глаза.

— Между мной и Альвиной было заключено соглашение о фиктивном браке, от которого оба получали неплохую выгоду, — точно так же, в третьем лице, отвечает герцог, внимательно наблюдая за моей реакцией. — Альвина получала доступ к моему капиталу, статус моей супруги, необходимый ей для приобщения к высшему свету королевства.

— А ты?

— А мне необходимо быть женатым, чтобы получить должность главы тайной полиции, входящей в состав личной службы безопасности королевской семьи. Наш король — приверженец семейных ценностей, предпочитает окружать себя людьми, разделяющими его взгляды на жизнь. Он лично отбирает достойных, по его мнению, кандидатов и утверждает на должность.

— Но ты же спал с ней! — вскакиваю на ноги и поправляю саму себя: — То есть, со мной. О каком фиктивном браке может идти речь?

— Предпочитаю не упускать возможности, плывущие в руки. Тем более, что я должен был понять, насколько ты способна удовлетворить мои запросы. Как-никак, мы собираемся связать наши судьбы нерушимыми узами брака. Измены не приемлемы в королевстве, да и я считаю, что не стоит вносить грязь в семью, — брезгливо передергивает плечами герцог. — Еще раз повторяю: в моем случае речь идет лишь о физических потребностях. Мне необходим секс, он помогает мне… Впрочем, не важно. Чувств здесь в любом случае нет. Это понятно?

— Да, но… В ледяных чертогах, во время разговора с графом Бенкендорфом, — вспоминаю я.

— С герцогом, — морщится Райнхольд, поправляя меня.

— Ну да, с герцогом Бенкендорфом, — быстро соглашаюсь и заканчиваю свою мысль: — В какой-то момент мне стало неуютно и холодно, ты сильнее прижал меня к себе, словно стараясь согреть и оградить. Ты же как-то понял мои чувства? Хоть и утверждаешь, что это невозможно?

Сама не понимаю, зачем я ищу эту слабую надежду на то, что герцог ошибается, считая, что не умеет чувствовать. Но мне очень хочется найти какую-то зацепку. Крючок, за который я смогу вытянуть наружу эмоции этого мужчины, убедив его, что они существуют.

— Не помню этого. Я не придал значения этой ситуации. Скорей всего, я понял, что тебе некомфортно по физическим реакциям твоего организма, которые были заметны внешне. Именно таким способом я пользуюсь в своей работе, распознавая ложь, страх или другие эмоции преступника или свидетеля, способные помочь мне. Я был близок к тебе, поэтому считал реакции твоего тела и предпринял необходимые действия.

Устало падаю на диван, потому что ноги перестают меня держать. Он все объясняет логикой, в его словах нет никаких противоречий. Но почему мне кажется, что герцог лукавит или утаивает от меня что-то? С чего я вообще решила, что он врет самому себе?

— Почему же сегодня ты не отследил по моим реакциям, как мне плохо?