— Фригг научила меня этому. Терпению и пониманию. И, хотя я не приходилась ей родной, госпожа покровительствовала мне, как избраннице своего любимого сына. Знала, что я останусь преданной ему до последнего вздоха. Она объяснила мне, как я должна объяснить тебе, что это право — вовсе не оскорбление законной жене. Это право — показатель власти и влияния, знак повелителя. Ни один из асов никогда не откажется от него. Никогда. Оно не связано с любовью, Сигюн. Оно связано с положением в обществе Асгарда, его верховных богов. И мудрая асинья, хозяйка, госпожа вынуждена это понять. Иначе потеряет всё, не только мужа. Обрати свой взор на богиню богинь: все асы и многие другие пошли от её мужа, но сколько из них — от неё?..

— Однако матери асов хватило ума, хитрости и ловкости, чтобы остаться единственной подле своего великого супруга, чтобы пройти с ним рука об руку много веков, в которых растворились все другие. Фригг обрела влияние на своего господина оттого, что не утратила лика госпожи, ни разу не позволила окружающим усомниться, что она — законная жена и истинная спутница Одина. И тогда я — ещё более юная, нежели ты сейчас, — подумала: кто я такая, чтобы менять вековые устои, если даже самая почитаемая из богинь приняла данное высшим богам право? Смею ли я ставить под сомнение величие и положение своего мужа?.. А теперь скажи мне, Сигюн, разве ты хоть раз усомнилась в искренности отцовской любви ко мне?

Я замерла, словно оглушённая, не в силах поверить в откровение Нанны. Весь мой мир, всё то, во что я верила годами и десятилетиями, рухнул в одно мгновение. Бальдр, мой светлый отец, в верности и добропорядочности которого я никогда бы не усомнилась, поступил с моей матерью, точно так же, как и Локи со мной. Как и Один с госпожой. Я не могла в это поверить! Сказанное матерью просто не укладывалось в моей голове. Вековой порядок — несправедливый и беспощадный. Стало быть, все асиньи принимали его. Кто-то с равнодушием, кто-то с болью, но смирением. Выходит, я одна не могла признать роковое право? Должна была, однако моё существо восставало против этого!

— Сигюн, моя ясная дочь, — ладони госпожи обняли побледневшее лицо, привлекая внимание, возвращая мысли на землю, — я открыла тебе тайну, которую хранила много лет, как тяжёлую для меня и болезненную, вовсе не для того, чтобы расстроить тебя! Я хочу сказать — и не верю, что я это говорю! — что бог огня никогда по-настоящему не предавал тебя. Под этим я подразумеваю, что сердцем и мыслями. Я почти уверена, что ему и в голову не приходило оскорбить и ранить тебя. Возможно, с его невыносимым характером он не сумел дать тебе это понять, — лицо Нанны украсила смущённая робкая улыбка, словно она действительно не верила, что принимала сторону Локи, — однако это понимает Нарви. Даже несмотря на наивность и юность. А Нарви — мы с тобой обе это знаем — обмануть невозможно.

Я не понимала, плакать мне или смеяться. Мир перевернулся. Нанна оправдывала Локи! Да если бы Бальдр услышал наш разговор, он поседел бы на месте! Моя госпожа, казалось, и сама осознавала это, по крайней мере, сидела, не поднимая ресниц и покраснев, словно алая заря. Я молчала, совершенно растерявшись и не зная, что сказать. Только лишний раз убедилась, что Нарви и правда ничего не делает без причины. Наконец, собравшись с духом, я попросила мать оставить меня одну. Столько мыслей и сомнений вилось в голове, что мне необходимо было с ними разобраться. Самой. В тишине. Долгое время я провела в одиночестве у журчавшего и грохотавшего ручья, погрузив кончики пальцев в ледяную воду и совсем не замечая холода.

А на закате солнца, к бесконечному удивлению отца, я попросила его выделить двух-трёх стражников, чтобы они проводили нас с Идой в золотой чертог. На несколько мгновений Бальдр потерял дар речи, застыл, как стоял, с приоткрытым ртом. Миловидное личико сопровождавшей меня служанки выдавало недоверие не меньшее. Я не простила Локи, однако признание матери  помогло мне иначе взглянуть на всё произошедшее. Я совершала ошибку, отвернувшись от своего господина, страшную непростительную ошибку. И поплатиться за неё могла не я одна, но и все те, кого я любила. Пришло время взяться за ум, чтобы не допустить этого, исправить содеянное.

Признаться, дало о себе знать ещё одно немаловажное обстоятельство. После захода солнца я ощутила боль. Знакомую тянущую боль, которая то затихала, то вновь давала о себе знать. Я вдруг ощутила с пронзительной ясностью, что подходит мой срок. И я должна оказаться в пламенных палатах, когда это произойдёт. Лекари бога света не спускали с меня глаз и заботились обо мне должным образом, я не позволила бы себе их в чём-нибудь упрекнуть, но разве я могла доверить себя и своё дитя чьим-то иным рукам, кроме как родным рукам Хельги? Разве могла допустить, чтобы наследник бога огня родился вне его чертога? Пришло время вернуться домой.

Бальдр просил меня остаться, убеждал одуматься и повременить с возвращением во владения бога обмана. Не то чтобы отец давил или настаивал, однако слова подбирал очень точные и убедительные. Он предлагал моему ребёнку родиться в спокойствии и стабильности, защищённым от любых напастей и неожиданностей, а уже после, если понадобится, войти в золотой чертог с ним на руках. Я не спорила и улыбалась, понимая, однако, что это решительно невозможно, что Локи, вероятно, и не примет под свой кров ребёнка, которого сразу при рождении не признал законным. Да и к чему наносить ему такое оскорбление, нашёптанное Бальдром, даже если отец и не желал никому зла? Я поблагодарила бога весны за заботу, за доброту и покровительство, но всё же покинула дворец, с нежностью распрощавшись с ним и особенно с матерью.

Первые звёзды зажглись на ночном небосклоне, сияя глазами ушедших богов и героев, когда доверенные воины отца передали нас с Идой в руки привратников бога огня. Знакомые стражники приняли меня с почтением, едва ли не с трепетом, и я сумела немного успокоиться. Признаться, я побаивалась, что им может быть приказано выставить нежеланную госпожу вон при первой же встрече, однако этого не произошло. То ли Локи сменил гнев на милость, то ли страстно жаждал своё нерождённое дитя, но в его чертоге я оказалась желанной гостьей. Наше возвращение вызвало переполох в пламенных палатах. Казалось, все слуги во главе с Мией и Хельгой собрались в центральном зале, чтобы встретить нас. Я ощутила, как покраснела, как губы сами собой сложились в смущённую и счастливую улыбку. Искреннюю — в первый раз за долгое время.

Словно из ниоткуда вынырнул сын — взволнованный и бледный, с блестящими неподдельной радостью глазами. Он бережно обнял меня, обдавая сладостным запахом родного дома, затем припал к моим рукам, целуя тыльную сторону ладоней. Сердце дрогнуло, когда я взглянула на любимого сына, склонившегося передо мной, рассыпавшего по плечам курчавые рыжие волосы. И в то же время какая-то неведомая сила обратила мой взор поверх его головы, туда, где у заграждения на втором ярусе стоял Локи, скрестив руки на груди. На миг наши взгляды пересеклись, и меня обожгло безразличием, от которого в животе похолодело. По крайней мере, так мне показалось. Трудно было разгадать сосредоточенный, серьёзный, хмурый взгляд супруга. Затем повелитель развернулся — густые огненные волосы взметнулись в полумраке, отражая свет факелов — и отправился прочь.

— Госпожа? — обеспокоенный голос Нарви заставил меня очнуться, опустить голову, посмотреть на него. Что-то уловив, сын оглянулся, проследил направление моего взгляда, но ничего не увидел. Взволнованные тёмные глаза снова устремились на меня. Я слабо улыбнулась уголками губ и потрепала его по волосам, словно ничего не произошло.

— Всё в порядке, сынок, — я провела ладонью по тёплой щеке — уже чуть колючей — и поняла, что он вырос. Юный господин подал мне руку, и я с радостью оперлась на него. Уже не первый день меня одолевала мучительная слабость, а боль, проснувшаяся минувшим днём, продолжала нарастать. — Время позднее, и я очень устала. Мия, надеюсь, мои покои готовы? — сообразительная служанка немедля заверила меня, что всё в огненном чертоге с самого начала было готово к моему возвращению. — Славно. Ты и Хельга следуйте за мной, мне понадобится ваша помощь. Увидимся утром, Нарви. Я желаю тебе крепкого сна, — я поцеловала сына, и мы разошлись.