Не меньше трогающих душу слов отца меня взволновало другое: откуда ему было известно о йотунах? Ведь я сделала всё, что было в моих силах, чтобы об этом постыдном происшествии не узнал никто, кроме Всеотца. Неужели Один так разгневался на меня, что мог втянуть в эту скорбь любимого сына и любящего отца? Нет, этого просто не могло быть. Если представление мудрого аса о справедливости мне было неясно, спорно, то в его доблести я ещё не сомневалась. Значит, дело было в ком-то другом. Но и Скади едва ли явилась бы в чертог бога света, в особенности, после столь продолжительного молчания. Даже нахальная валькирия не посмела бы предстать перед всеми почитаемым верховным богом. Значит, в нашей страшной тайне был замешан кто-то ещё…

— Послушай меня, моя цветущая дочь, — прикосновение отца к плечу заставило меня вздрогнуть и рассеянно улыбнуться, как я делала всегда, когда теряла нить беседы. — У бога огня слишком много врагов. Так было всегда, но с каждым годом их будет становиться всё больше. И ты, как самая к нему приближённая, всегда будешь в опасности, всегда будешь неотъемлемой частью чужих злокозненных интриг. Ты уязвима, особенно теперь, когда тебе есть, что терять, — ладонь отца бережно легла на ткань моего платья в области живота, призвав меня склонить голову и крепко задуматься. — Локи не сумеет тебя защитить. Он не всегда будет рядом, таков уж его нрав. Но я буду.

— Я не хочу этого слышать, отец, — сбиваясь на горестный шёпот, произнесла я, вновь поднимая на бога света полный боли взор. — Ты просишь меня оставить горячо любимого повелителя, отца моего ребёнка, одного перед лицом врагов, разбив ему сердце? Ты понимаешь, что ты говоришь, к чему призываешь? Как ты можешь быть так жесток?.. — на мгновение голос предательски исчез, горло сдавило зарождающимися слезами. Положив ладонь на верх груди, я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, унять сердцебиение. Склонив голову в бок и сомкнув губы, Бальдр с сочувствием и сожалением глядел на меня, сокрушённо качал головой.

— Бесполезно, — в свою очередь прошептал он. — Проклятый чужак пророс сквозь твоё сердце ядовитым цветком, ни капли разума не оставил. Он подчинил тебя полностью, Сигюн, ты свою жизнь к его ногам бросить готова, забыв родной дом, себя саму отвергнув… — бог света сделал широкий шаг, тесно ко мне приблизившись, приподнял подбородок, устремил взор в глубину моих блестящих от слёз глаз. Он всё искал чего-то, чего во мне давно не было. Я больше не принадлежала ему безраздельно. Но и Локи слепо не была покорна, как считал отец. Я старалась слушать лишь себя, своё сердце, свою совесть. Подчас мне это очень дорогого стоило.

Отец по-прежнему жарко желал подчинить меня, хоть и старался сдержать свою пагубную страсть — я это ценила. Локи требовал от меня полного повиновения и приходил в неистовство, когда я осмеливалась ему перечить. Но, остыв, зачастую признавал мою правоту. Выходит, я родилась неверной асиньей. Смела идти наперекор асам, своим господам. Я усмехнулась. Какими же они были одинаковыми. Я действительно выбрала своего отца в другом его воплощении: более страстном, молодом и горячем. Только я, увы, была совсем не Нанна. Дитя не своего времени, характер и образ мысли, противоречащий устоям Асгарда. Может, за это судьба казнила меня, рвала на части? За никому не подвластную своенравную Сигюн?..

— Разве это не есть любовь, отец? — дрожащим голосом отвечала я, когда молчание мучительно затянулось. — Разве Нанна не столь же тебе покорна? Разве она не пойдёт за тобой прямиком в Хель, если придётся? Так в чём же, скажи, разница?

— Разница в том, что я никогда не подвергал твою мать опасности. Я любил её и вас так сильно, что никогда не решился бы пойти против воли Асгарда, если бы это могло грозить моей семье! Но Локи не таков. Он сумасброден, пойми же наконец! Он всегда будет любить себя много больше всех остальных! Если он вообще способен любить кого-то, кроме себя, — я с трудом сдержала судорожное желание отвесить Бальдру пощёчину. Однако быстро опомнившись и сообразив, кто, в конце концов, стоит передо мной, я лишь сложила руки впереди себя и обиженно поджала дрогнувшие губы.

Слова отца ранили тем больнее, чем больше он сам, того не замечая, соответствовал им. О да, Бальдр никогда бы не осмелился нарушить устои Асгарда, но вовсе не потому, что так оберегал свою семью: больше всего на свете он дорожил расположением своего прародителя Одина и всех окружающих. Любовь их, ради которой он готов был пойти против собственной воли, была для Бальдра высшей ценностью. Не искренняя привязанность Нанны или страстное обожание детей — только снисхождение и одобрение Асгарда. Но собственного самолюбия и тщеславия он, конечно, не замечал. И это было досадно вдвойне.

— Ты огорчаешь меня, отец. Ты не должен произносить таких слов, но ты никогда меня не послушаешь и не поймёшь. Для тебя я навсегда буду дитя — непокорное и несмышлёное. Однако пути назад нет. Я никогда не отвернусь от своего повелителя. И его враг — мой враг тоже. Поэтому я прошу тебя со всей своей искренностью и любовью: не становись врагом бога огня. Прислушайся к его словам и больше не приходи в этот чертог ни один, ни с верной стражей: в следующий раз Локи не пощадит нас, твои воины будут перебиты, и прольётся много ненужной крови, — Бальдр глубоко вздохнул, выслушав мои речи. Некоторое время он оставался неподвижен, а бледное лицо его подрагивало, губы кривились, и он не мог сдержать их презрительного и гневного выражения, как и тогда, когда Локи унёс меня из его сияющего чертога. Наивные мидгардцы верили, что в Брейдаблике не могло быть порока и зла, ведь чистый струящийся свет Бальдра отгонял их прочь. Какая поэтичная ложь. Тьма жила в каждом из нас. Как бы глубоко беспечные радостные асы ни прятали её, мы все приближались к концу нашего мира — прогнившего до основ и испорченного. В который раз я убеждалась в этом.

Отец ничего не ответил мне. Наконец совладав с собой, он медленно повернулся и, не говоря ни слова, даже не попрощавшись, направился прочь, побелев, словно снега горной гряды — я замечала это даже сквозь его сияние. Я устало закрыла глаза. Беседа с прародителем не принесла мне ни радости, ни облегчения, но я знала, что сделала всё, что могла, чтобы смягчить его, чтобы отвести от острого меча Локи, уберечь, сохранить. На остальное была его воля. Несколько минут я простояла, прислонившись спиной к опоре, поддерживающей лёгкие своды, потирая кончиками пальцев лоб и отдыхая от всего пережитого за этот напряжённый день. Когда беседа была окончена, двое стражников предусмотрительно приблизились ко мне, предложили помощь. Варди неизменно был одним из них. Сдавалось мне, что Хакан окончательно приставил исполнительного и ловкого юношу ко мне в качестве личного слуги и защитника. Что ж, это было кстати.

— Солнце близится к закату, госпожа. Вернёмся в чертоги? — немного помедлив, деликатно спросил он. Коротко кивнув, я направилась в сторону золотых палат, на пороге которых меня уже встречали Ида и Аста. Я была огорчена и утомлена и ни с кем особенно не желала говорить. В сопровождении длинного и ненужного хвоста я вернулась в свои покои, и только на их пороге, наконец, сумела расстаться со стражей. Некоторое время я провела в тишине и умиротворении наедине с верными прислужницами. Ида бережно расплетала и расчёсывала мои длинные волосы, пока чуткая и понимающая Аста расслабляющими движениями разминала кожу головы, даря облегчение. Теперь мне предстоял долгий и извилистый путь, и в этот раз я должна была быть очень осторожной. Я помнила обещание, которое дала Локи когда-то давно, и не могла больше так подвести его. Поэтому к постоянному сопровождению надо было привыкнуть. Хотя я страстно желала остаться одна, рядом всё время была Ида — Асту в конце концов призвала на помощь очень занятая и уставшая Рагна. Я была этому только рада.

Стоя у распахнутых деревянных дверей, ведущих на веранду, я рассеянно наблюдала за кроваво-красным закатом и обдумывала слова отца. Казалось, это было безнадёжно. Что бы я ни говорила, как бы ни старалась тронуть сердце Бальдра, убедить его взглянуть на происходящее другими глазами, всё было тщетно. Я уже давно не могла всерьёз сердиться на него, я это переросла, но глубокая пропасть, раскинувшаяся между моим отцом и мужем, каждый раз оставляла горький осадок на душе. Бог света верил только в то, к чему привык. Я не могла переубедить его. В его мире Локи был злодей, обманщик, мастер манипуляций и интриг. Я же была глупой и безрассудной асиньей, поддавшейся чужому влиянию, к большому разочарованию моего отца — не его.