Я помолчала, кусая губы. Первой моей мыслью, рождённой его словами, было скромное желание выздороветь. Я хотела, чтобы закончились мои мучения, пока не стало слишком поздно. Однако после я поняла, что в голове звенела потребность моего разума, но никак не плоти. Я так и сомкнула раскрытые губы, не произнеся ни слова. Прикрыла глаза. Прислушалась к слабому биению своего сердца.
— Я хочу… К огню.
— К огню?.. — удивился Локи, бросив на меня взгляд, полный недоверия, точно проверял, уж не брежу ли я. — Ты вся горишь и хочешь к огню? — я кивнула, затем, ослабев, склонила голову, коснулась щекой горячей подушки. Бог лукавства провёл ладонью по моему лбу, убирая в сторону светлые прядки, вздохнул, покачал головой. Поколебавшись, взял на руки и перенёс к камину, с трогательной заботой опустил в мягкий длинный ворс напольных мехов. Я втянула носом воздух, вдыхая запах потрескивавших поленьев, протянула руку в неосознанном стремлении коснуться языков пламени. Забывшись, я не боялась даже обжечься.
— Сигюн?.. — настороженный тон присевшего рядом супруга заставил меня вздрогнуть, очнуться, хотя не был ни громким, ни настойчивым. Я смутилась, пусть и не могла объяснить причины своего смятения. Нечто странное происходило со мной, то, что я не могла себе объяснить. И я испугалась, перевела взгляд на лицо любимого аса в немой мольбе о помощи. Что-то такое в тот миг проследил бог огня в моих глазах, что лицо его вытянулось от задумчивости и удивления, изогнутые губы приоткрылись. Решительным жестом муж откинул лёгкую ткань моего ночного платья, обнажая ноги и живот. Мне повезло запутаться в длинных складках тонкого одеяния, заслонивших лицо, вспыхнувшее алым румянцем от смущения. Локи сомкнул веки, опустил широкие ладони мне на живот, затих, точно к чему-то прислушиваясь или сосредотачиваясь.
— Не может быть… — поражённо прошептал он — с такой искренностью во встревоженном тоне, что у меня перехватило дыхание. Выбравшись из-под платья, я украдкой взглянула на него. — Я ощущаю её… Так чётко…
— Что происходит? — голос не подчинялся, мысли путались, и неясное замешательство уверенного в себе супруга заставляло сердце биться чаще, рваться из груди. Я задыхалась от жара, но мне почудилось, что руки похолодели. — Кого её? О чём ты говоришь?..
— Силу, — пояснил бог огня, не открывая глаз, пальцы его, лежащие на моём животе, дрогнули от неестественного напряжения. — Свою силу. Как такое возможно?.. — добавил тише и сразу осёкся, сжал губы. Брови его хмуро склонились к переносице, придавая усталому лицу озабоченное выражение. — Так вот что отравляет тебя, — усмехнулся он и презрительно скривился, точно испытал боль. В следующий миг кончики его пальцев запульсировали, разогрелись и пошли огнём, перекинувшимся на ладони. Сердце ёкнуло, но я не чувствовала ни боли, ни жара, ничего, досаждавшего мне, только лёгкое покалывание в том месте, где руки бога огня касались меня. Пламя, объявшее его кисти, становилось ярче, ширилось и росло, затем вдруг опало, затихло, и я увидела, как многочисленные жилки на его руках вспыхнули и засветились, точно по ним текла не кровь вовсе, а раскалённое золото. Я судорожно вздохнула.
— Не бойся, — предупредил Локи, всё ещё не размыкая век. Он выглядел очень собранным, даже напряжённым. Золотой огонь веточками замысловатого дерева разрастался по его кистям, предплечьям, наполняя господина, затем куда-то исчезал, угасал, таился где-то в глубинах сильного молодого тела. Я не сразу поняла, что чувствую себя уже лучше, что, наконец, могу вздохнуть полной грудью, приподняться на локтях, присесть. К мыслям возвращалась ясность, лоб больше не горел. Жар уходил. Он покидал моё тело, подчиняясь воле пламенного аса, наполнял своего властелина, ластился к нему. И всё же стихийной силы было слишком много для одного, я видела это по вздрагивающим медным ресницам супруга, по его лицу, искажённому высшей степенью сосредоточения, усилия, по ярким рыжим волосам, загоревшимся на концах, а уже через минуту полностью объятых пламенем. Она лилась через край.
— Локи… — голос оборвался от захлестнувшего меня беспокойства, и я только и сумела, что коснуться плеча мужа дрожащими пальцами. — Пожалуйста, остановись. Достаточно. Мне страшно… — лукавый ас медленно приоткрыл глаза, и я не узнала их, испугалась только сильнее. Они были демоническими, горели калёным красным золотом, как и волосы, как паутина жил на руках, к тому же, зрачок его сузился до крошечной тёмной точки, которая вдруг вытянулась в узкую щёлочку, точно у хищной кошки. Я зажала раскрытые губы кончиками пальцев, чтобы не вскрикнуть. Я помнила эти глаза: они становились похожими в ту ночь, когда турсы едва не принудили меня к измене. Горели так же, но не изменялись в глаза хищника.
— Не бойся, — повторил снова. Спокойно, сдержанно, но голос звучал, точно не его: низкий, хриплый, зловещий, он не мог принадлежать ни асу, ни человеку. Йотуну и то вряд ли. Всё моё существо восставало против произошедшей в муже перемены. И хотя он не причинял мне вреда, напротив, забирал мою слабость, я отстранилась, прервала телесный контакт. Локи тяжело дышал, словно не мог насытиться упоительной сладостью ночного воздуха. Затаившись, я наблюдала за ним. Первыми сошли на нет искры и языки пламени волос, затем перестала светиться приглушённая сеть жил, и только много после я сумела узнать его глаза и голос. — Так вот что уберегло тебя в тот день, когда я утратил власть над своей силой из-за сшитых губ… Эта загадка не давала мне покоя. Думал, твоя чуткость мироощущения или провидение, судьба… Но всё проще.
— Это… Это ребёнок? — собравшись с мыслями, выпалила я. — Твой ребёнок пожирает меня изнутри? Разве такое возможно?.. — о нет, я не могла в это поверить. Мне и в голову подобное не могло прийти. Зачем бы неразумному малышу понадобилось губить свою мать? Или даже силе, в нём заключённой? Нет, всё это не имело смысла.
— Я не могу знать. Моя собственная сила пробудилась во мне в осознанном возрасте. И я… Не думал, что такое бывает. Что эта сила может зародиться вместе с ним с самого начала, неуёмная и неподвластная… Если только… — Локи осёкся. Осёкся так красноречиво, что всё внутри меня похолодело. Он отвернулся, не смотрел на меня, но я всё поняла, расслышала в его предательски дрогнувшем и затихшем голосе. Страшное сомнение, ночной кошмар. Слабость, которую он столь тщательно скрывал ото всех.
— Если только что?.. — повелитель вдохнул через нос, закусил губу. Он молчал. Всё ещё не смотрел и молчал, а лицо стало белее полотна. Я покачала головой, сжала дрогнувшие губы, перевела дыхание. — Если только это не одно из хтонических чудовищ, какими были твои предыдущие дети?.. — Локи стиснул кулаки с такой силой, что ногти впились в плоть. Я знала, что причинила ему боль своим вопросом, но не могла не задать его вслух. Правда вскрылась, спустя несколько лет. Неуязвимый и непоколебимый бог лукавства был унижен и осмеян судьбой. Оказывается, что-то его всё-таки ранило. Оказывается, отпрыски от первой жены что-то значили для него, отзывались болью и страхом. Тем самым глубинным страхом так никогда и не узнать настоящей семьи, не получить продолжения в наследниках, рождённых по образу и подобию.
Бог обмана не ответил. Он всё так же молчал и смотрел невидящим взглядом в огонь. На нём не было лица, и я не помнила, видела ли его прежде таким уязвлённым. Что козни Брокка или предубеждения асов тому, кто пережил подобное? Рождение зверей, вместо долгожданных детей, осознание, что самая важная часть тебя вылилась в пронзительно уродливое отражение твоей глубинной сущности? Той, которую ты сдерживал и отрицал, презирал и ненавидел? Какая злая насмешка, жестокое напоминание… Ясной, как воды источника Урд, стала причина расставания с первой женой и семьёй, безразличие к участи первенцев. Если он чего-то и хотел, то больше никогда не видеть их, не вспоминать этого позора.
— Не равняй чистокровную богиню с оборотнем и колдуньей, — сжалившись, произнесла я, пересела ближе к окаменевшему супругу. Он медленно повернул голову на звук моего голоса, точно околдованный, приоткрыл губы, но так ничего и не сказал. — Ты совершил ошибку и поплатился за свой выбор. Но не надо думать, что так будет всегда. Я не гримтурсенка, Локи. Так что не смей сомневаться, даже думать об этом, иначе ты обидишь меня, — голос, в начале оказавшийся непреднамеренно холодным, даже резким, к концу оттаял, потеплел. Я накрыла тонкими пальчиками его ладонь, обратила на двуликого бога взгляд из-под светлых ресниц. Он улыбнулся, но глаза его блестели нездоровым образом, точно его лихорадило. Мелкая дрожь и правда коснулась его рук, объяла плечи.
