— Да кто же так колотит?! — Проснулся Ходунок. — Дай сюда и учись. — Он вырвал из рук начинающего рудокопа кирку. — Ноги ставишь так. — Он слегка согнул колени, и расставил, словно сделал коротенький шажок. — Одну руку вот сюда. — Он взялся за середину древка. — Другую за самый край рукояти, и наотмашь, с оттягом, распрямляясь вот в это место. Видишь трещинку? — Он резко с «уханьем», с какой-то вальяжностью воткнул в камень тявкнувший раздраженно инструмент. — А ну цыц тута? — Рявкнул он злобно на вредную кирку. — Иначе навоз копать пойдешь. — И слегка надавив, как рычагом, выворотил пласт под ноги. Горсть сапфиров рассыпалась драгоценными слезами. — Теперь сам пробуй. — Он протянул инструмент Гвоздеву.

Художник размахнулся и больше не сопротивляющейся киркой, отколол маленький кусочек пустого гранита.

— Да что у тебя, руки ватные что ли! — Задохнулся возмущением Ходунок. — Я же показывал, как ноги ставить, что ты как на циркулях вытянулся, согни в коленях, не стесняйся, да толкни ими вперед, инерцию создавая. Ловчее надо. Ловчее. Вот так, правильно… — Одобрительно закивал он головой, наблюдая как к ногам Максима, вывалился рубин. — Только поточнее в трещинку попадай. — Он вновь сел, и прикрыл глаза. — Продолжай. Опыт он сам собой в гости не забегает, его долго звать надо, старательно нарабатывать. Посплю я немного, сморило на полный желудок, а ты ковыряйся тут потише. — Он замолчал и захрапел.

Дело пошло, и с каждым разом у Гвоздева получалось все лучше, и лучше. Горка драгоценных камней красовалась уже с ним рядышком, и куча разнообразной добытой руды, названия которой он не знал, как и не понимал, какая именно нужна Горному.

Решив, что достаточно, он сгреб все, что успел наколотить в рюкзак, и сел рядышком с новым знакомым перевести дух. Достал флягу, и только успел коснуться горлышка губами, как услышал возмущенное:

— А мне? — Белая ладонь с прозрачным ногтями, требовательно протянулась к емкости.

Гвоздев отхлебнул холодного чая, и отдал Ходунку флягу. Тот снова присосался, сделал несколько глотков, и вдруг вскочил.

— Ты что? Ничего не добыл за все это время? — Его возмущению не было предела. — Я же показывал, как надо?

— Почему не добыл? — Удивился Художник. — Много уже чего добыл.

— А где? — Стуканок недоуменно огляделся, ища драгоценности.

— В мешок убрал. — Пожал плечами Гвоздев.

— Чего?.. Всего горсточку и добыть сумел? — Усмехнулся ехидно он. — Твой рюкзак от нее даже и на сантиметр не увеличился.

— Килограмм двести наверно наковырял. — Вновь пожал плечами начинающий рудокоп.

— Ну ты и враль! — Засмеялся Ходунок. — Если столько добыл, то, где все это?.

— В мешке. — Максим вытряхнул гору добытого себе под ноги.

От неожиданности, Ходунок сел, и присвистнул.

— Ну ты и жук! Это от куда у тебя такое чудо, «Пространственный рюкзак», я о таком только слышал, а вот увидеть удалось первый раз. — Он погладил потертую ткань.

— Оборотень за квест расплатился. — Максим сгреб драгоценности обратно. — Я не знаю, какие материалы Горному нужны, потому собрал все, что добыл.

— Правильно. Он с виду дед добренький, а на самом деле зануда страшная, всегда чем-то недоволен. — Пробубнил Ходунок, не отрывая взгляда от мешка. — Все, хватит трепаться, иди отсюда, не соблазняй, а то у меня жадность просыпается, отобрать рюкзак хочу все больше, и больше. — Он отвернулся, замер, и вдруг заорал. — Бежим отсюда быстрее! Вот же угораздило нас нарваться!

— Что случилось-то? — Не понимая, что так напугало нового знакомого, оглянулся Гвоздев.

— Изумрудка!..

Мелкая, еле заметная нервная дрожь пробежала пылью по кишке пещеры. Стуканок суетливо выхватил откуда-то, словно из воздуха кулек, свернутый из высушенного листка, то ли лопуха, то ли еще какого-то похожего растения.

— Как брошу, открывай рот, затыкай уши, и падай на пол. — Рявкнул он. Сосредоточился, пожевал что-то безгубым ртом, плюнул на вмиг потянувший коричневым, с зеленью дымком, заискрившийся вытянувшимся из него бикфордовым шнуром сверток, крутанулся вокруг своей оси, швырнул эту, с виду не серьезную бомбу, куда-то за спину Максима, тут же открыл пасть, заменившую собой обнаженным горлом с лиловым языком всю голову, и заткнув пальцами дырки ушей, растянулся на каменном полу.

Не ожидавший ничего подобного Гвоздев, не успел даже сообразить, что случилось, на столько все произошло быстро, и потому замешкался, о чем сильно пожалел. Грохнуло так, что он вмиг оглох, а взрывной волной его швырнуло метров на восемь вперед, кувыркнуло через голову в воздухе, и приложило спиной о стену на повороте пещеры.

Время тут же замедлилось, превратившись в немое, изредка срывающееся с паузы, замедленное кино. Из затянувшей пещеру пыли, вынырнула грязная морда стуканца, с выпученными ужасом глазами, что-то беззвучного орущего, и брызжущего слюной в лицо Максима, но тот мало того, что ничего не слышал, так еще и не понимал ничего: ни что происходит, ни что от него требуют, ни что делать, все как не с ним. Контузия оставила картинку, но напрочь отключила мозги.

Ходунок, не добившись понимания от своего нового знакомого, не смотря на хилый вид, оказался довольно сильной нежитью. Он схватил Художника за шиворот, встряхнул, пытаясь привести в чувства, но ничего не добившись, ловко закинув себе на плечо, словно наполненный воздухом мешок, и шустро, припустил бегом по пыльному тоннелю от невидимой опасности, постоянно оглядываясь,.

Максим болтался тряпичной куклой, ничего не понимая, и не чувствуя собственного тела, колотясь раскачивающимися конечностями и головой на поворотах о стены, но не чувствовал этого.

Когда его, полуживого, избитого, всего в крови, протолкнули в какой-то лаз, и бросили стонущего на гранитный, грязный пол, он только — только начал приходить в себя, а когда еще и окатили тухлой, холодной водой, с ошметками плесени, то сознание вернулось, но оставило тошноту, головокружение, боль во всем теле, и гул в ушах.

— Очухался, Шахтер? — Рассмеялся, нервным смехом, пытаясь сам себя подбодрить наклонившийся к нему стуканец. — Ты чего такой тяжелый-то, едва дотащил. Вставай, приехали уже.

— Где мы? — Максим потер ноющий затылок, и на ладони остались следы крови. — Чем это ты таким швырнул?

— Шептуха. — Улыбнулся Ходунок. — Я же тебе крикнул, чтобы ты приготовился, а ты встал, дундук-дундуком, вот и прилетело. — Дома мы у меня, в гроте, тут Изумрудке нас не достать, не пролезет.

— Неплохо шептуха твоя прошептала. — Гвоздев сел, но голова закружилось, и тошнота подкатила к горлу. Он вновь лег. — Полежу немного, мутит сильно. — Он прикрыл глаза. — А кого это ты там шуганул? Что за Изумрудка такая? Я не видел.

— Не знаю. Тот, кто с ней поближе знакомился ничего уже не рассказывал, из ее брюха много не поговоришь. Я сам ее видел издали, и то только морду, вернее открытый рот, во всю пещеру размером, с зубами зелеными, полированными, светящимися, словно изумруды, и черным бездонным горлом, даже языка нет, вот и прозвал Изумрудкой. — Стуканец подошел к темному лазу, из маленькой пещеры, куда он затащил Гвоздева и прислушался. — Тут она, теперь не уйдет, ждать будет.

— И долго? — Максим еще раз попытался сесть, и у него на этот раз получилось, голова кружилась, тошнило, хотелось вновь упасть, но он удержался. Силы медленно восстанавливались.

— Нет, немного, она быстро уходит. Подождет, поскучает, проголодается и уползает. Думаю, годика через три точно уйдет, а может и раньше…

— Сколько?! — Гвоздев, забыв про слабость вскочил на ноги, но ударился о низкий свод пещеры и зашипев от боли вновь со стоном свалился на пол.

— Три. — Недоуменно посмотрел на него стуканец. — Что тут странного? Ты думал дольше будет? Нет, она вообще торопыга. Не может долго на одном месте сидеть.

— Какое дольше? Какая торопыга! — Разозлился Максим. — У меня нет столько времени! Мне жену искать надо. Да и что мы тут есть и пить столько времени будем? Камни?