Пиявка, как не странно поместилась, втекла внутрь стекла, как ртуть, заполнив все пространство коричневой, волосатой массой, и даже не проснулась, пока ее туда то ли запихивали, то ли заливали.

— Там я лапши домашней наварила, на кухне на плите кастрюля стоит. Ты же наверняка есть хочешь. Третьи сутки голодный. — Встрепенулась Ирина. — Знаешь, а я ведь, до попадания сюда, совсем готовить не умела. Спортивные сборы, учеба, тренировки. — Она тяжело вздохнула, вспомнив дом. — Не до этого было, а тут, поработала в «Едальне», и научилась. Оказывается, это тоже интересно…

Суп оказался действительно вкусный. Тонкие ленточки лапши в курином, слегка желтоватом бульоне, с кружками расплавившегося жира на поверхности, ровные дольки картошки, и пережаренная с луком морковка, давали золотистый цвет.

Деревянная ложка стучала по дну глиняной тарелки, отправляя в рот уже вторую порцию подливаемой Ириной добавки. Максим, поглощённый столь приятным занятием, молчал, а девушка, все понимая, не приставала с ненужными сейчас разговорами, сидела напротив, улыбалась и смотрела как он аппетитно ест.

— Да у вас тут семейная идиллия, даже нарушать не хочется, а придется. — В дом ворвался взлохмаченный, запыхавшийся Угрюм. — Чувствую себя зеленым пацаном, а не солидным мужиком. — Выдохнул он. — Приятного аппетита кстати. Но позвольте вас потревожить, и оторвать от столь приятной работы. Профессора нигде нет, и никто не знает, где он.

— То есть как? — Максим с сожалением оторвался от тарелки и посмотрел на возбужденного гостя. — Может рыбу ловит? Он любитель посидеть с удочкой?

— Нет его там. Сам, лично сбегал. Нет нигде Профессора. Принес два дня назад тебя, как тряпку бросил на кровать, и пошел в «Едальню» обедать, угостился у Шашлыка, пивка выпил, и ушел. Больше его никто не видел. — Угрюм сел напротив.

— Чертовщина какая-то. — Нахмурился Гвоздев. — Вот где у меня уже эти таинственные исчезновения. — Он провел рукой по горлу. — Надо его срочно найти. Он слово знает, которое нам сейчас нужно. Может напился водки, и дрыхнет, где-нибудь в кустах?

— Может и так. — Задумался Угрюм. — Но я в это не верю. Во-первых, я запретил продавать хмельное в дневное время, а он пришел днем, во-вторых, не замечен был ранее Профессор в злоупотреблении. Мог, конечно, выпить, когда финансы позволяли, но так, чтобы упасть, и себя не помнить… — Он поднялся. — Нет, не было такого с ним раньше. Давай, заканчивай с обедом, я смотрю, ты уже на ноги встал, и судя по тому, как веслом (ложкой) орудуешь, вполне здоров. Идем дедулю нашего искать.

Начать решили с «Едальни». Ведь именно после ее посещения, и пропал Профессор, и именно Шашлык видел деда последним.

Хозяин местной забегаловки встретил посетителей, пряча глаза, и с заискивающей улыбкой. День только — только вступал в свои права, и потому он предложил позавтракать, обещая удивительного вкуса блинчики со сметаной, или с медом, на выбор, и чай с чабрецом.

То, что дальше произошло, Максим никак не ожидал увидеть, и потому был не готов к такому развитию событий.

Хозяин поселения довольно мило улыбнулся хозяину «Едальни», и вдруг резко, без замаха, коротким джебом (прямой удар) вогнал ему кулак в арбузное пузо. Тот хрюкнул вырвавшимся из горла воздухом, согнулся побледнев, затем побагровел, а Угрюм в этот момент, не дав ему очухаться, ухватил за ворот, и словно тряпичную куклу швырнул в угол, где тот растянулся на полу. Неторопливо подошел, наступил на грудь грязным сапогом, с прилипшими кусками глины, и направил пистолет в лоб:

— Мне тут Художник квест нарисовал, Профессора найти. — Он все так же мило улыбался. — И знаешь, ему кажется, что ты причастен к пропаже. Наверно ему уверенности придает твое бывшее знакомство с Бакланом, и притаившаяся злость на твою причастность к дуэли. Убить ведь парня хотели, а хабар поделить? Колись гнида! У нас в Уйыне такое не прощается, за такое свинцом между глаз платят. Как ты думаешь, разрешить вам подуэлится? Ты, по-моему, зажился в этом красивом мире? Пора на покой.

— Я не виноват. — Шашлык стал белее снега, а голос сорвался в хриплый писк. — Это все Баклан. Я не причем… Он новичка богатого увидел, и хотел поживится…

— Ты всегда не причем. — Сощурился, не переставая улыбаться Угрюм. — Но от твоего: «Не причём», дерьмом за версту несет. Так и прет нечистотами.

— Клянусь, не при делах я. — Уже едва не плакал Шашлык. — Это все Баклан… Он задумал Художника упокоить, а хабар забрать. Зачем пацан богатством светил?.. Сам виноват.

— А Профессора куда дел? Или скажешь, что тоже не причем? — Хозяин Сытухи вдруг перестал улыбаться, и сверкнув гневом в глазах, рявкнул. — Куда Скрипуху дел, боров? Считаю до одного. Раз!

Палец Угрюма потянул спусковой крючок, и курок медленно начал отползать назад. Шашлык, поскуливая заперебирал ногами отползая задом, пока не уперся в стенку спиной, поднял полные слез и мольбы глаза:

— Не надо!..

— Это не ответ. — Грохнул выстрел.

— Ты что творишь! — Максим успел подбить руку Угрюма вверх, и пуля семь шестьдесят два, выбила посыпавшуюся, на едва не потерявшего сознание Шашлыка, пыль с потолка, оставив после себя характерную дырку в доске. — Он может и сволочь, но если каждого вот так убивать, то не долго и в зверя превратится.

— А я и есть зверь. — Пробурчал недовольно хозяин поселка, опустив револьвер. — А эта гнида вороватая и скользкая, давно просит пулю в лоб. Единственное, что меня сдерживает, так это то, что жрать он готовит так, что не оторваться, дал же бог мрази талант повара. Но ты прав, сейчас он нам нужен, не время его еще в расход пускать.

Угрюм подхватил из лужи вытекшей мочи трясущегося, с застывшим ужасом в глазах Шашлыка, и бросил его на лавку, стоящую у стены.

— Дай-ка мне воды парень. — Не поворачивая головы, и сверля хозяина «Едальни» ненавидящим взглядом, прошипел Угрюм протянув за спину руку. Максим подал графин со стола, и поток желтоватой, теплой слегка мутной жидкости окатил голову сотрясающегося бедолаги. — Давай, урод. Приходи в себя. Мы еще не договорили. — Но видя, что его старания не привели к успеху, влепил Шашлыку еще и пощечину, выбив из нижней губы брызнувшие капли крови и слюну. — Ну-ка соберись сволочь!

После такой встряски, понимание наконец отразилось в глазах рыдающего хозяина местной забегаловки.

— Я ничего не знаю. — Его прорезавшийся, дрожащий, писклявый голос, обрывался всхлипами, и срывался. — Профессор пришел, отобедал, заплатил восемь слюдинок, и ушел. Больше я его не видел. Чем хочешь клянусь!

— Он с кем-нибудь разговаривал? — Вмешался, толи в разговор, то ли в допрос с пристрастием Максим. — Может с кем здоровался, кто-то к нему подсаживался? Вспомни, сейчас каждая мелочь важна?

— Помело к нему подсел. Еще и пивом угощал. Странно, конечно, но я не придал особого значения. Профессор ведь в корешах теперь у тебя, а ты знаменитость. — Шашлык размазал дрожащей ладонью кровь по щекам, и с мольбой посмотрел на Гвоздева. — Многие примазаться к славе хотят. Ты везучий, так может и им перепадет немного. — Он хлюпнул носом. — Больше не знаю ничего…

— Тьфу. — Сплюнул Угрюм. — Дерьмо ты, а не мужик. — Он повернулся к Максиму. — Пошли тогда Помело навестим, разговор с ним серьезный будет, может там что узнаем, но тое товарищ мутный, и непробиваемый, такого как эту гниду. — Он ткнул пальцем в лоб рыдающего хозяина «Едальни» — Простым наездом не запугать. — Он вновь повернулся к Шашлыку. — Приберись тут, воняет, хотя наверно это не поможет, пока ты тут обитаешь, и спасибо скажи Художнику, если бы не он, твою душу сейчас бы Полоз употреблял на завтрак, и меня за угощение благодарил. Еще один, любой косяк, и можешь себе лоб зеленкой мазать, я не промахнусь, ты знаешь.

Они вышли на улицу и остановились на пороге.

— Ты едва не пристрелил человека без всякого повода, единственного свидетеля. — Покачал головой Гвоздев. — Нельзя так.