Она что-то неслышно говорила ему, гневно поджимая губы, а затем взяла монеты у своей камеристки и грубо сунула их в ладонь притихшего мужика, притягивая к своему дорогому одеянию всхлипывающего мальчика, державшего за покрасневшее ухо.

– Интересно, – протянула бабуля, не сводя глаз с данной сцены.

Я был полностью с ней согласен. Интересно и даже очень. Мало того, что титулованная барышня в такую рань решила прогуляться по рынку, что было явной редкостью, так еще и за воришку заступилась. Те дамы, с кем я знаком, прошли бы мимо, высказывая свое фи на этот счет.

– Если мне не изменяет память, – нахмурилась бабушка. – Это дочь графа Мэй Лин.

– Который ценой своей жизни спас его величество? – вскинул я брови.

– Все верно, – кивнула бабуля, как и я, наблюдая за девушкой, сжимающей грязную ладошку мальчика.

Она, не обращая внимания на притихших людей, неспешно повела его мимо прилавков, покупая с одного из них большой крендель, посыпанный корицей.

– А почему я ее раньше не видел? – задумчиво протянул, цепляясь взглядом за обаятельную девичью улыбку.

– Потому что тебе проходу не давали бестолковые куры, – фыркнула бабуля. – Да и после смерти отца балы она перестала посещать. Ну, по крайней мере, я ее не замечала. Знаешь, Лимар, – тон бабушки стал мягче, что мне сразу дало понять – будет хитрить. – Ты не против, если я приглашу ее на чай?

– А почему ты спрашиваешь об этом меня? – насторожился я, скосив глаза в ее сторону.

– Ну… – прочистила горло пожилая женщина, повыше задирая нос, – просто я рассчитываю, что ты присоединишься к нашему чаепитию…

Александра

– С-спасибо, госпожа, – всхлипывал мальчик, неспешно шагая рядом и бережно прижимая к груди крендель с корицей, словно это какое-то сокровище.

Люди, точнее нелюди, смотрели на меня с таким удивлением и неверием, что хотелось выплюнуть им в физиономии много чего нелицеприятного. Вот только это недопустимо со стороны юной графини Роланы Мэй Лин, в теле которой я находилась.

Не знаю, как смогла сдержаться и не наговорить гадостей опешившему продавцу с сальным пузом, когда подошла к нему, требуя немедленно прекратить данное безобразие и оставить ребенка в покое. Да, пыл у мужика от моего присутствия поубавился, но все же мальчонку отпускать он не спешил, бессовестно жалуясь, что тот своровал у него товар.

Даже спрашивать не стала, на сколько именно он его обокрал, один черт не разбиралась в местной валюте. Поэтому подхватила с ладони предусмотрительной Инессы несколько монет и отдала их продавцу.

Честно? Присутствовало непреодолимое желание швырнуть золотые в обнаглевшую мужскую физиономию, но опять же, для притихших людей, собравшихся с целью поглазеть, я была не Сашей, которую не волновало, какого о ней мнения окружающие, а Роланой. Юной графине следовало вести себя скромно и, судя по тому, как все удивились, когда я заступилась за мальца, быть равнодушной к подобному. Но я не смогла пройти мимо издевательств над ребенком!

Мое детство было мрачным и беспощадным. За свои годы я вынесла и увидела столько, что мой жизненный опыт можно было приравнять как минимум к семидесяти прожитым годам. Хотя, если подумать, часть людей и вовсе не знают, что такое серьезные проблемы, считая незначительные неприятности катастрофой века.

– У тебя есть родители? – спросила у ребенка, ощущая легкий укол в области сердца.

Исходя из того, как он выглядел, и это я молчала о худощавой комплекции, мать с отцом у него либо отсутствовали, либо с ними творилось что-то плохое: от болезни до… вредных привычек.

– Есть, госпожа, – мальчик шмыгнул носом, сильнее стискивая свои пальцы на кренделе.

«Значит… есть…»

– Давай я провожу тебя до дома, хорошо? – спросила у него, предлагая свою ладонь, которую ребенок без раздумий принял.

Решила, что не буду задавать лишние вопросы, а сама посмотрю, какая жизнь у этого малыша. Но, судя по тому, что я увидела, его детство мало чем отличается от моего.

Дорога до дома Льюиса, так звали мальчугана, заняла около получаса. Мы прошли пестреющие рыночные ряды с разнообразными товарами на лавках и свернули на едва приметную улицу, проходя по ней до самого конца.

И снова поворот, потом еще и еще…

Чем дальше шагали, тем сильнее привлекали внимание и отчетливее видели, как дома становятся приземистыми, обшарпанными и менее добротными. Какие-то и вовсе оказались заброшены с поросшей высокой травой на территории и поваленным забором.

Я не произнесла ни слова, сжимая руку мальчика, указывающего нам с Инессой путь.

Еще пару минут и перед нами предстал небольшой бревенчатый дом с перекошенной калиткой и частично прогнившим крыльцом.

– Вот, – лицо Льюиса стало печальным, а глаза опустились в пол. – Здесь я и живу.

Смотрела на запыленные стекла небольших окон и неухоженную территорию.

«Может, – не теряла надежды я, что было глупо с моей стороны, – его родители просто сильно болеют, поэтому…»

– Я сказал! Сюда дала!

Слуха коснулась мужская, изрядно заплетающаяся речь, а за ней и какой-то грохот.

– Опять дерутся, – всхлипнул Льюис.

Я сильнее стиснула ладонь ребенка, пытаясь утихомирить гулко бьющееся сердце в груди.

– Идем, – решительно направилась к дому, стараясь отогнать от себя ранящие душу воспоминания из детства.

Родители тоже постоянно дрались. Мать кричала на всю квартиру, звала на помощь соседей, которые не реагировали, а чуть позже, успокоившись, с синяками под глазами или с рассеченной губой садилась рядом с отцом и продолжала пить дальше.

Я каждый раз пыталась разнять их, за что получала, попадая под горячую руку. Вот только даже несмотря на их образ жизни, от которого я неимоверно страдала, все равно хотела, чтобы они забрали меня из детского дома.

Успела сделать всего два шага, как до слуха долетел звук шлепка, стон, а после него и жалостливый всхлип…

– Это мое! Гадина! – рычал мужчина, выпивший неизвестно сколько.

«Все, как и у меня», – горестно отметила я, всем сердцем жалея Льюиса.

У матери и отца всегда находились деньги на спиртное, но не на еду. Я была вынуждена ходить по улицам и собирать бутылки, чтобы купить хотя бы хлеба. В то время, пока мои сверстники радовались жизни, бегая по площадке рядом с домом и играя в мяч или во что-то другое, я пробиралась по кустам к пункту сдачи стеклотары, чтобы не быть замеченной, потому что мне было стыдно.

Не хотелось входить в этот богами забытый дом, но и мальчика бросить я тоже не могла. Хотя, если разобраться, людям, погрязшим в зависимости к спиртному, нет никакого дела до нравоучений и нотаций. Им плевать.

Стоило шагнуть на веранду, как в нос ударил зловонный запах перегара и чего-то испорченного.

Тяжело дыша прошла дальше…

В какой-то момент на меня напал страх, я будто вернулась в детство, потому что вокруг наблюдалась почти такая же обстановка, как и в квартире моих родителей.

Вся мебель старая, обшарпанная, ножки стола в грязных пятнах, обои, а в нашем случае стены, пусть и замазаны побелкой, но грязно-серые. Гора немытой посуды, как на столе, так и в раковине, и толпы бегающих тараканов. Под ногами на затоптанном полу наблюдался мусор и пустые бутылки…

«Бедный ребенок…»

Не передать словами, насколько сильно было его жаль. Но что я могла? Забрать мальчугана к себе? Да разве мне его отдадут? А если и отдадут, то законно ли это? Тем более, что по меркам мира, в который попала, я и сама еще нахожусь под опекой сумасшедшей тетки, кукующей в темном подвале моей усадьбы.

– Мама, – позвал Льюис дрогнувшим голосом.

Ни ее, ни его отца не было видно, они находились в другой комнате, в которую у меня не возникло никакого желания идти.

– Чего тебе? – донеслось едва разборчивое в ответ мальчику. – Пожрать принес?

Именно в этот момент мне стало понятно, почему Льюис съел только половину кренделя.