Наконец, спустя пять дней, в дом вернулась счастливая молодая семья. Анна была совсем уставшей, но щебетала, словно птичка. Дуглас плакал от умиления каждый раз, когда брал на руки дочь.

«Если бы ты только знал, что твоя дочь уже здесь…» — думала про себя Марна и пыталась распознать свои чувства: было ли то ревностью, шоком или ужасом?

— Хочешь посмотреть на нее? — Анна поднесла младенца к Марне, которая сидела за столом совсем без лица, бледная, словно призрак.

Марна не могла взять себя в руки, собраться, побороть страх.

— Я что-то совсем дурно себя чувствую… руки дрожат… боюсь уронить… — Марна выскочила из-за стола и подбежала к двери своей спальни.

Она уводила взгляд в сторону каждый раз, когда Анна протягивала ей конверт с ребенком. Марна закрылась в своей комнате, упала на кровать, где лежала Марина и игралась с коробкой из-под печенья.

— Что это с ней? — обеспокоилась Анна по ту сторону двери и качала на руках девочку.

— Я не знаю, дорогая. Быть может, ревность.

— К кому⁈ — воскликнула обиженно молодая мамочка. — Я люблю их всех словно своих детей.

— Вот именно, — заключил Дуглас. — Ты возишься с Марной, будто она твоя дочь.

Ефанда добралась до Ладоги только с помощью богов. Сын на ее руках янился. Он уже умел ходить самостоятельно, но был еще совсем мал для того, чтобы идти ровно и быстро. Жена конунга находила приют в каждой деревне, из которой ее не прогоняли — слухи о позорном столбе дошли и до туда, и тогда на нее травили погоню, и Ефанда пряталась в болотах, которые знали только она и Олег.

Первым ее нашел Синеус, когда осматривал новый драккар взамен погоревшему. Он очень удивился, увидев Ефанду, но все же, забыв старые обиды, подошел к ней. Она, от счастья и не веря своей удаче, расплакалась.

— Я должна сказать тебе… должна сказать, — она с трудом дыша начала, поставив ребенка на землю. — Я ношу твое дитя.

— Рёрик здесь, — тут же отрезал Синеус. — Как ты и хотела. Жив и здоров.

— Но что же нам делать теперь?

— Нам? — Синеус рассмеялся. — Ты сделала мне больно, Ефанда, и теперь я не на твоей стороне.

Она знала, что долго не сможет прятать живот, и потому решилась на главное: рассказать Рёрику все, как есть. В чем была ее вина, если муж ее погиб, а затем восстал из мертвых?

Когда Ефанда подходила к крепости, сотня сушеных голов, свисающих с фланка, встречали ее. Среди них она не узнала никого. В крепости все также кипела жизнь, как и раньше, когда Ефанда впервые покидала ее год тому назад. Были только новые люди — люди Бьерна, как она догадалась. Ни Иттан, ни Глеба не было видно.

— Где конунг Рёрик? — спрашивала она у каждого встречного мужчины, что сновал по двору, будто к чему-то готовился.

— У Бьерна на побегушках, — отвечали ей и смеялись в лицо.

— У себя в старом доме, — наконец, ответили ей без издевательств, и Ефанда вновь вышла из крепости, чтобы пойти в деревню.

Рёрик узнал ее по поступи и по дыханию, когда еще был в темном углу хижины. Он тихо посмеялся, вынул из-за пояса меч, что блеснул в темноте, и вышел ей навстречу.

— Я должен убить тебя за предательство.

— Ты ведь знаешь, что это не так. Не было никакого предательства. Я как мать должна была найти защиту и опору для своего сына… — плакала она, умоляя его.

— И теперь ты не нужна ни мне, ни ему, верно?

— Почему же так стало, Рёрик?

— Тебя трогал другой. Мой собственный брат! — рявкнул он и подошел еще ближе. Теперь Ефанда могла видеть его лицо, и ей совсем стало больно, сердце защемило. Рёрик выглядел свежо и бодро, будто никто и никогда не умерщвлял его. Или иначе: умертвил, и Рёрик родился заново. — Но я дам тебе жить дальше. Ты можешь идти, куда хочешь, оставив моего сына со мной.

— Рёрик…

— Оставь моего сына и уходи! — он поднес к ее шее острие меча, и она повиновалась, поставив Ингвара на пол.

— Мне больше некуда идти… — прошептала она.

— Откуда же ты пришла?

— Марна помогла мне сбежать из Новгорода, где меня держали в плену и истязались надо мной.

Рёрик тут же опустил меч.

— Марна? Она в Новгороде?

— Была. Теперь уже нет. Она и остальные отправились по разным городам искать помощи, чтобы напасть на Ладогу.

— Спасибо, что сказала. Мы будем готовы.

— Даст ли мой бывший муж кров мне за эти вести?

— Оставайся. Для тебя найдут место где-нибудь на кухне с Иттан или рядом с Глебом в свинарнике.

Так Ефанда и жила подле мужа, но далеко от него. Она сделалась обычной рабыней с привилегиями. Могла есть с викингами и спать с ними, но с рассвета и до заката трудилась наравне с другими трэллами. Глеб и Иттан были там же. Рёрик не мог поступить слишком жестоко с родной сестрой, а также с ее мужем, ведь это тоже бы сделало больно родной сестре, и потому Глеб и Иттан трудились на кухне и в хлевах.

Ефанда быстро смекнула, что теперь заправлял здесь всем больше Бьерн, чем Рёрик или Синеус. Эти двое были его руками, хоть и считали себя головами. У Бьерна было больше людей, и потому с ним никто не спорил, таковы были неписаные правила. Бьерн часто посылал отряды на поиски Марны, и только весть, принесенная Ефандой, успокоила его сердце.

— Она жива, и ладно, — кивал он головой и улыбался. — А забрать — снова заберем ее. Она и сама придет. За сыном.

И тогда Ефанда впервые увидела маленького племянника. Святослав лежал в люльке подле постели Бьерна. За ним также ухаживала Иттан, как и за своим дитя, за дочкой Торой, и другие кормилицы. Зима была была убита случайным образом. Викингам понадобилось несколько голов, чтобы запугать Олега, и знахарка оказались среди «счастливчиков». Позже Бьерн очень был этим раздосадован и убил еще одного словена, чтобы умалить свою тоску, правда, руками Эрика. Так головы стало две, и прибывали он день за днем в геометрической прогрессии.

— Почему они не убили Димитрия? — как-то спросила Ефанда у Иттан, заметив, что монах входил в свой храм, который также почему-то еще не был разрушен.

— Они ждут Марну. Когда услышали, что она храм возвела, трогать его не стали, а монаха сняли с креста, на котором распяли. Ты глянь, что у него теперь шрамы от гвоздей.

— А что такого в этой Марне, что викинги перестали убивать христиан?

— Она же вёльва, — вздыхал Николка, выщипывая курицу. — Они боятся что-либо нарушить в ее мире, вот и ждут ее. Ее ближайших людей сделали рабами, но не убили. Таков был приказ конунга Бьерна.

— И что же Димитрий теперь делает в храме?

— А что же ему делать? Живет и молится.

Живот Ефанды подрастал, а Синеус никак не хотел с ней лишний раз поговорить. Он любил ее, но был до сих пор в обиде.

— Ты первым делом пошла к нему, узнать, примет ли он тебя обратно, вот и весь ответ, — как-то кинул ей Синеус вслед, не выдержав.

— Он мой первый муж, а Ингвар — сын его, — вздыхала Ефанда. — Так меня обязали боги.

Но с некоторых пор на Ефанду начал поглядывать сам Эрик, только не решался подойти, ведь она была женой то ли конунга, то ли брата его. Ефанда и впрямь ему нравилась, и он посылал ей неоднозначные намеки, а она только опускала голову и уходила прочь.

— Мне жена твоя бывшая приглянулась, — Эрик сам пришел к Рёрику. — Бьерн мне дал добро на женитьбу, а ты что скажешь?

Рёрик стиснул зубы и натянул улыбку. Он бы не хотел ничего сказать, он хотел бы вспороть Эрику кишки, но не мог: тогда между Бьерном и Рёриком быть междоусобице.

— Это не мне решать, а Ефанде. Она теперь свободная женщина. Правда, беременна от Харальда, а он ее еще не упускал. Ну ты спроси у него, может, и третий есть, я почем знаю?

Так Рёрик и отвадил Эрика от Ефанды, и она вновь осталась одна без всякого мужского внимания.

Марна сладко потянулась, и Райан обнял ее еще крепче, прижимаясь к себе и пряча нос в ее кудрях.

— Давай еще поспим. Кто знает, быть может, это последняя спокойная ночь, — шепнул он ей на ухо.