Из его глаз хлынули слезы. Марк не видел почти ничего, когда закатывал рукав рубашки и перетягивал руку резинкой, завязывал ее, набирал раствор в шприц. Он поднес иглу к вене, но никак не мог прицелиться.

— Ты не заслуживала смерти, Марина…

Он воткнул иглу в вену, простонал. Кровь хлынула обратно в шприц, разбавляя прозрачный раствор.

— Даже если ты была виновата в смерти своей матери, ты не была виновата, Марина… Марина…

Марк нажал большим пальцем на поршень шприца, но вдруг рука его дрогнула, он вынул шприц из вены и застыл. По его руке побежали струи крови. Марк выругался, развязал жгут, отбросил его на кровать и нажал на раненую вену пальцами.

— Твоя мать… — прошептал он и соскочил с кровати. — Марна… Мирослава…

Марк в спешке сел обратно на кровать, вынул из коробочки бинт и перевязал руку. Он кинулся из избушки в сарайку, отыскал там лопату, закинул ее в багажник и помчался обратно в Петербург, оставив в домике страшную смертельную коробочку. Он знал, где была похоронена старшая Мирослава, поскольку получал приглашение на похороны от Александра перед своим отъездом и даже был там. Стояла уже глубокая ночь. Марк, укрываясь от сторожа, обошел кладбище с противоположной стороны от главного входа, перекинул лопату через забор и перелез сам. Он смог отыскать могилку с помощью фонарика на телефоне только два часа спустя блужданий среди других памятников и крестов, принялся копать.

По колени в глине и потный, Марк копал могилку. Он успел ввести небольшую дозу наркотика, и теперь голова его кружилась. Он оборачивался на каждый шорох и порой ему казалось, что он видел призраков. Порой ему явно чудилось, что за ним следят, и тогда он сжимал челюсти, думал о Марине и продолжал копать землю.

Гроб, крышка которого была заколочена гвоздями, не поддавался. Марк колотил по нему лопатой, но только оставлял царапины и вмятины на красном бархате.

— Что, не мог гроб подороже заказать для своей жены? — горько усмехнулся Марк. — Мы в таком хоронили моего отца-алкаша.

— Эй! — послышалось где-то вдалеке, и Марк заметил желтый круг от фонаря, блуждающий на дальних дорожках среди могил.

Он не знал, мерещилось ли ему опять, или сторож в действительно услышал преступника, и потому принялся ждать, пока галлюцинации оставят его. Но то были не галлюцинации. Сторож подошел ближе и посвятил Марку прямо в лицо, слепя его.

— Какого хрена⁈ — завопил сторож, увидев разрытую могилу. — Я вызываю полицию! Чертов сатанист!

— Я сам из полиции! — запротестовал Марк, выкрикнув то, что ему первым пришло в голову. — Марк Аристов, оперуполномоченный… — он пошел на охранника, запустив свободную руку, которая не держала лопату, в куртку, притворяясь, что собирается достать корочки.

Сторож стоял в смятении и выжидал. Марк подошел ближе.

— Сейчас-сейчас…

Он продолжал рыться во внутреннем кармане своей куртке, запачканной в грязи.

— Да ты чертов наркоман! — сторож сделал шаг назад и потянулся к ружью, висящему за спиной. — Ищешь украшения⁈

Но Марк тут же подскочил к нему ближе и вырубил мужчину лопатой по голове.

— Прости, старина, — выдохнул Аристов, когда сторож плюхнулся на землю и ударился виском еще и о калитку соседней могилы.

Марк бросил лопату и склонился над мужчиной, приложил два пальца к его шее, считая пульс.

— Только живи, старина, только живи…

Марк уложил сторожа в более удобную позу, оттащив его в сторону, забрал ружью и вернулся к гробу. Он сделал несколько выстрелов по тем местам, где были гвозди, и опустился на колени, закрыв глаза.

— Прости, Марина. Если ты все это видишь, прости… Пусть только получится… а если нет… уж лучше я пристрелю себя сам на месте, чем сяду в тюрьму, чтобы думать там о тебе целую вечность. Это худшее наказание, чем смерть…

Марк дернул крышку гроба, и она захрустела. Голыми руками он выдернул оставшиеся гвозди, отодвинул крышку и упал на землю от отвращения. Трупный запах резал ноздри.

— Сейчас-сейчас…

Марк зажал нос, посветил фонариком, который взял у сторожа, на гниющий труп. Серебряный дирхам блеснул на шее Мирославы.

— Ну, привет. Я все-таки тебя нашел, — проговорил Марк в свою ладонь и сдернул веревку с шеи.

Через полчаса гроб был снова в могиле под метрами свежей земли. Марк проверил, на месте ли дирхам, похлопал себя по карману, взял лопату и ружье, чтобы не оставлять его на кладбище с отпечатками пальцев.

— Эй… старина, — он шел к лежавшему охраннику, но то место, где он оставил его оказалось пустым.

Вдалеке загудели сирены. Деревья, росшие на территории кладбища у главных ворот, засияли синим и красным цветами. Марк помчался обратно к машине. Не было времени, чтобы удирать до самой Старой Ладоги. По рассказам Марины для того, чтобы сработал дирхам, нужна была только вода, которая была на том же месте в то же время, куда человек хотел попасть, и любовь… Марк выбрал Неву.

Он бросил машину на одной из парковок, взял только дирхам и побежал по проспекту, расталкивая ночных зевак и туристов. Не раздумывая, спустился по лестнице к самой воде и нырнул под крики и стоны людей, столпившихся на набережной.

— Там самоубийца! Звоните в скорую!

Сначала ему казалось, что ничего не изменилось. На Невском было также холодно и тоскливо, лил дождь, и Марк продрог до костей. Когда он доплыл до лестницы у спуска к воде, ему хотели помочь и вызвать скорую, но Аристов только просил оставить его в покое. Он бежал по Невскому проспекту в мокрых одеждах, завернул в знакомый переулок, пробежал Исаакиевский собор и вдруг сбил человека, когда тот наклонился, чтобы завязать шнурки.

— Отдел полиции, — сообразил Марк и обернулся, когда уже был на углу здания. Он знал, кем был тот человек, что только что вышел из участка и сел завязать шнурки. Тот человек только вчера купил новые кроссовки, которые ему пришлись к душе, но вот шнурки, будь они неладны, развязывались каждые двадцать шагов. Марк знал, потому что помнил, как в начале этого года он выходил из первого отдела полиции на Якубовича и его снес какой-то наркоман. Марк запомнил тот день хорошо, потому что из-за этого наркомана из его куртки выпал ключ от квартиры и угодил прямо в водосток. Ну, а там дождевая вода сделала свое, и оперу пришлось залезать в собственную квартиру через окно.

Он не набрался смелости рассмотреть себя, но все же Марк узнал себя по коричневой кожаной куртке и голосу: еще бы он не ругался всеми матами, существующими на земле.

— Это… сегодня, — дошло до Аристова, и он вне себя улыбнулся, а затем пересчитал все пальцы на руках. — Сегодня тринадцатое марта, пятница. День, который я так ненавидел. Сегодня она встретится со мной.

Марк трясся от холода. У него не было денег и не было дома, где можно было согреться.

— Нет… дом все таки есть, — посмеялся над собой Аристов еще раз и побрел в собственную квартиру, которую продаст только под конец года. Ему в очередной раз пришлось залезать через окно, и он по-человечески оставил его приоткрытым для другого Марка.

— Что же мне делать? — опер стоял перед зеркалом, оперевшись руками о раковину. — Какой же ты урод… — он всмотрелся в свое осунувшееся лицо и с отвращением отвернулся. — Заявиться прямо так в ресторан? Помешать им встретиться? Но если я это сделаю, значит, все отменится? Что будет тогда со мной? Исчезну? Упаду без памяти посреди Невского? Или все же парадокс убитого дедушки существует?

Он сел на пол и обнял колени.

— Дождаться нашего возвращения из Ирландии… и не дать ему доложить… позволить улететь в Калининград… Или вовсе не лететь за ней в Ирландию? Тогда Марк не успокоится. Он не сможет. Поговорить с ним? Он не готов.

— Это все не то, — из коридора донесся голос, и Аристов тут же вскочил с пола, нашел рукой лезвие для бритья и приготовился. Опер потряс головой. Он думал, что вернулись галлюцинации.

— Я пришел помочь, — из тени вышел мужчина в сером худи. Он шел к Марку медленно, выставляя руки вперед. — Ты не должен здесь быть.