Стражники понуро склонили головы:

— Виноваты, господин, поэтому решили сегодня твёрдо разобраться в происходящем и выяснить причину. Хозяина пока что беспокоить не стали…

— Ибо двадцать ударов плетью терпеть никто не желает, — заключил я, пытаясь придумать, как отвадить прочь. Гулльвейг заметно нервничала, но стояла неподвижно, пристально глядя на меня и ожидая вердикта. — Вот как мы поступим: возвращайтесь обратно и проверьте всё ещё раз — вдруг свечение повторится? Я же осмотрю сад Сиф. Тревогу пока что не поднимайте, иначе напугаем наших дорогих гостей и подведём доверие Всеотца. Если свечение повторится, то мигом доложить мне. Если же нет, то оставим всё до утра. Впрочем, думаю, что вам привиделось всякого после прошлогоднего подкисшего эля. И да, постарайтесь особо не светиться — не хватало, чтобы слухи пошли, да и вас напрасно подставлять не хочется.

— Есть, господин! Спасибо, господин! — они одновременно поклонились и зашагали прочь, не скрывая облегчённых улыбок и оставляя меня ехидно посматривать на Гулльвейг.

— И что же вынюхивала мудрая и древняя ван в Трудхейме, да ещё так неосторожно и глупо попалась? Неужели до сих пор не всю стражу изучила?

Гулльвейг гордо вздёрнула нос, поправляя волосы и тяжёлое синее платье с узорчатым плащом, и грациозно выбралась из своего убежища, убирая прилипшие листочки и сверкая зелёными глазами.

— В должниках решил меня оставить своей помощью? Хитро, да недостаточно, — отчеканила она, но, видя, что я не собирался отвечать, недовольно продолжила: — Стража здесь глупая, но, видимо, выпила всё же маловато, раз заметила меня.

— Может, не стоило свет при них зажигать? — предположил я, скрестив руки на груди.

Гулльвейг недовольно закатила глаза и раздражённо цокнула языком:

— И что же теперь? Расскажешь обо мне Тору? А потом и одноглазке?

Я прищурился и покачал головой:

— В этом нет смысла. Гораздо важнее то, что ты делала, — растягивал слова, видя, как сужался и зрачок в её глазах. — Никто просто так не станет рыскать вдоль стен, да ещё и тратить на это магию, а значит, ты что-то ищешь и не успокоишься, пока не найдёшь — таков уж твой характер. — Она фыркнула, видимо, не впечатлившись моими наблюдениями. — И мне очень интересно, что тебя так интересует. А учитывая, что я только что сотворил иллюзию, то считаю достойной платой — посвятить меня во что оказался так вероломно втянут.

Она засмеялась, распугивая бабочек, отдыхавших на цветах.

— Ты это серьёзно сейчас? Думаешь, потанцевал со мной один раз, сотворил иллюзию, хоть тебя никто и не просил, и после этого мы с тобой верные друзья до могильного кургана? Как бы не так, милый мальчик, как бы не так.

— Убей или оглуши ты стражей, их бы нашли трэллы или дружинники, — предположил я, скучающе зевая. — Лишнее внимание тебе ни к чему, так что без меня ты бы не справилась. Можешь и дальше кичиться мнимым величием, но здесь ты обожглась, тёмная ван.

Гулльвейг молчала и не отрывала от меня взгляд. Морщины страхами и внутренними метаниями пронеслись на её лице. Она сомневалась: доверять мне или дальше играть в одиночку. Вдруг она подошла поближе, вдыхая полной грудью, и недовольно процедила:

— Ты следил за мной. И не думай лгать, я чую твой запах, Локи.

— И как? Нравится? — насмешливо бросил я, глядя на неё сверху вниз. Гулльвейг была ниже остальных в своей семье. Наверное, от того и более вредной.

Мысли как мухи жужжали в голове Гулльвейг — она то обиженно выпячивала губу, то затем поджимала их, явно недовольная ситуацией, а затем резко встрепенулась, будто придумала ядовитый план. Она склонила голову на бок и прошептала:

— А вдруг правда тебе не понравится, Лаувейсон?

Неожиданное обращение резануло по ушам, и я, нахмурившись, переспросил:

— Кто?

Довольная реакцией Гулльвейг вдруг засмеялась, но злобно и колюче, что стало не по себе. Возможно, Сиф была права, и стоило держаться от вана подальше, но, казалось, было слишком поздно.

— О Имир, это будет весело! Что ж, идём. Пора открывать правду, — сказала Гулльвейг и потянула меня за собой вглубь сада.

Ветер изменился, стоило только Гулльвейг коснуться меня и повести за собой. Навязчивая мысль, что это дурное предзнаменование пронеслось в голове ворчливым тоном Сиф и притупило все доводы рассудка, напоминающего о власти ванов над природой. Впрочем, доверять изворотливой было опасно.

— И куда ты так уверенно идёшь? — спросил я, когда мы достигли теневой стороны сада. Шелест листвы скрывал шёпот, однако я не забывал про стражу, которой здесь было на самом деле предостаточно. — Может, поделишься, что ты ищешь, прежде чем придётся снова делать иллюзию и прятать тебя?

Гулльвейг недовольно поджала губы, но тяжело вздохнула и мягко взяла меня под руку, будто мы прогуливались по саду, любезничая и болтая о пустяках. Если она сейчас затащит меня в угол и там применит магию, норовя уничтожить ненужного свидетеля, то не удивлюсь. Однако я догадывался, что ван явно нуждалась в союзнике, что мог бы помочь и скрыть в неподходящий момент, а заодно отвести подозрения. Вот только почему она была так уверена, что я не сдам её в удобный момент — оставалось только гадать.

— Что ты знаешь о мире, Локи? — тихо спросила Гулльвейг, покручивая в руках сорванный василёк. — Наверняка тебе рассказывали сказку о злом и беспощадном Имире, что от скуки создал девять миров, населил их разными существами и позже стал упиваться властью, заставляя собственных детей сражаться против друг друга? А потом явились трое братьев и положили конец правлению Имира и прочее бла-бла?

Каждое её слово сочилось презрением, как гнилью исходит тухлая рыба. Гулльвейг высокомерно взглянула на меня, выгибая выразительно бровь.

— Допустим, — опасно было поддаваться на провокацию, совсем не зная противника.

— А что, если я скажу тебе, что всё это ложь, в которую верит большинство, словно глупое стадо баранов? — она осторожно перебирала пальцами по моей руке.

— А ты, конечно же, знаешь истину? — в ответ я стиснул её хладные пальцы, заставляя колюче засмеяться.

— Прости, дружок, но ты даже собственного имени не знаешь, что уж говорить обо всём остальном? И не смотри так на меня, будто испепелить пытаешься — твой внутренний огонь ещё пробудить надо. Впрочем, мы отвлеклись от темы.

— Не боишься, что я в любой момент могу сдать тебя страже и отвести Всеотцу? Он не шибко жалует лазутчиков.

Гулльвейг вновь рассмеялась, откидывая густые кудри за спину:

— Потому что сам таким был, — холодно произнесла ван. — Но нет, я не боюсь, ибо мы с тобой похожи, Локи: нами движет любопытство. И не смей врать, что тебе совсем неинтересно — твои глаза говорят об обратном.

Не знаю, что именно увидела Гулльвейг в моих глазах, но была права: любопытство руководило мною. В детстве я не унимался, пока Тюр не ответит на все вопросы, а няньки не расскажут небылицы про каждого героя сказки на ночь. Сиф прозвала меня занозой, а Тор грозился дать подзатыльник, если не заткнуть и спрошу ещё чего-нибудь, и как же он смешно бесился, когда я, хихикая, приставал к наставникам. С годами ничего не изменилось: изучил почти все секции в библиотеке Трудхейма и перечитал все бестиарии с существами девяти миров. Правда, толку в них было мало — сейчас куда полезнее были бы знания про сейд, однако я ни разу не видел свитков с таким названием. Или их прятали, или же записывали иначе. В любом случае стоит поискать.

Ван украдкой наблюдала за мной, пристально всматриваясь, и, елейно улыбнувшись, произнесла:

— Молчание — знак согласия, Локи. Ты спросил, что я ищу — правду, и ничего больше. А чтобы её отыскать приходится много, очень много читать и рыскать по чужим садам, чтобы найти подтверждение всему, что нашла. И пока что ни разу не ошиблась.

Я склонил голову, дожидаясь, пока Гулльвейг насладиться собственной значимостью и снизойдёт до пояснений: