Не говоря ни слова, Оли усадил жену на лошадь и забрался следом, отправляясь в лес. Он не заметил погони.

Снежинки щекотали веки, обжигающе тая на коже. Там, где-то в вышине, наверняка парил Ауствин, не ведая запретов и правил. Пальцы совсем окоченели, мороз пробрался за воротник мехового жилета, а с губы змеилась кровь. Сапоги промокли, штаны изрезаны после встречи с мечом Лив. Под наручами наверняка снова будут расцветать размытыми пятнами синяки. Голова раскалывалась, боли наступали волнами, бросая то в жар, то в холод, но научилась справляться: сжимала амулет в ладони, заставляя разогретый металл впиться ожогом в кожу — мучительно, однако только так можно было остаться в сознании и не упасть в обморок. Сейд изводил меня, но отец упорно игнорировал все слова, заставляя пить отвар от «простуды», приготовленный Тьодбьёрг. Выпив однажды, поняла, что это не более чем обезболивающее, после которого становилось только хуже, а по ночам мучили кошмары, забывающиеся под утро. Поэтому отвар приходилось украдкой выливать и вырабатывать дурную привычку — терпеть.

Запрет на общение с Тьодбьёрг по-прежнему был в силе, а Эймунд словно исчез: сколько бы не вглядывалась и не гналась за поблекшими зелёными плащами, натыкалась на неудачу. Желание разобраться со смыслом снов и понять, почему мне виделись таинственные Оли и Рота, изводило. В окружении и среди соседей таких имён точно не звучало, а знамёна клана Орлов предупреждали, что трагедия случилась в далёком прошлом и я никак не могу изменить судьбы несчастных, но всё же было тревожно: каждый раз кошмар обрывался на одном и том же месте, не позволяя узнать дальнейшую историю семьи. Единственной, с кем можно было поделиться мыслями, была Этна, но, услышав рассказ, она побледнела и попросила молиться Фрейи о заступничестве. Она явно что-то скрывала, заставляя мучаться любопытством, которое мог понять только брат.

С отъезда Вальгарда прошло четыре месяца — слишком мало. Дом стал без него пустым, а отец и вовсе перестал со мной разговаривать, оставляя на попечение Этне. Он знал, что я не рискну пойти против его воли и не буду рисковать жизнью питомцев. Только они и дарили покой в месте, что должно считаться родной пристанью — той, где тебя всегда ждут, любят и готовы поддержать. Верила в лучшее, доверяла словам Рефила и Этны, что отец всё же любит меня, но глубокая пропасть непонимания и отторжения развернулась уже давно, в чём пришлось убедиться, когда он забыл о дне моего рождения. Вальгард напомнил бы, попросил бы тир сварить вкусный ужин, а затем мы вместе бы уплетали лифсе с морошкой и брусникой, глядя на зимнее звёздное небо. Вместо этого со мной была Этна, гладящая Кётр, и Ауствин, что лакомился угощением.

— Вставай, замёрзнешь же, — звонкий голос Лив нарушил поток самобичеваний. — Давай ещё пару раз поборемся, а затем отпросимся — скоро начнёт темнеть.

Сигрид не отказалась от намерений обучать меня и со всей душой подошла к роли ненавистной наставницы. Идэ лишь пакостничала, давала мелкие указания и хихикала с оплошностей, хваля собственных дочерей. Сигрид же измывалась и надо мной, и над Лив.

Большинство жителей старались использовать отведённый участок земли предельно, строя дом, загон для животных, небольшой амбар с погребом для припасов, а если повезёт, то старались вместить ещё и сауну. Семья Сигрид не была исключением, поэтому наши тренировки проходили на площадках близ бараков под надзором самой воительницы или Рефила, который указывал на недочёты и давал советы. Зачастую он становился голосом рассудка, сдерживающим нрав Бешеной.

Пробежка с привязанными к ногам грузами, прыжки через завалы и лазанье под узкими проходами сменялись стрельбой из лука, чья тетива прорезала через перчатки. Месяц Торри выдался сильно морозным и снежным, а потому Сигрид достала лыжи и отправила нас в лес, обучая скольжению по склонам. Я падала, катилась кубарем с возвышенностей, стирая руки в кровь, Лив же держалась молодцом, походя на истинную Скади. Но Сигрид, видя её успехи, лишь кричала, что этого недостаточно, а в последний раз, когда Бьёрнсон, дрожа от холода, трижды промахнулась стреляя из лука, мать и вовсе придумала ей извращённое наказание: она забрала у дочери всю её обувь и позволила ходить только в отцовских сапогах. Вечные мозоли стали собратьями для Лив, которой приходилось надевать несколько чулок, чтобы не замерзнуть, но те постоянно сползали, натирая кожу. Возможно, Сигрид так старалась закалять характер дочери — выходило дурно: в её зелёных глазах всё чаще сверкали слёзы.

— Астрид, ну же!

Собравшись с силами, я нехотя разлепила веки и сжала протянутую ладонь, вставая напротив Лив. Огненные волосы прилипли ко лбу, а коса разметалась под плотным капюшоном. Она была выше и крепче меня — истинная дочь двух прославленных воинов.

— Ты ведь следила за ударами и уклонялась, — нахмурилась Лив. — Я перестаралась?

Она виновато посматривала, как я потираю ушибленное запястье, на которое пришёлся порывистый удар деревянного меча — к настоящим мы не рисковали притрагиваться без присмотра.

— Нет, ты тут не причём, — покачала головой, поправляя снаряжение и готовясь к очередному спаррингу.

— Тогда всё дело в голове, да? Опять?

В хвойных глазах Лив беспокойство соперничало с любопытством. С той поры на пристани амулет на шее периодически вспыхивал жаром Муспельхейма, а перед глазами мерцали нити, опутывающие людей и всю округу.

Мои приступы происходили всё чаще, и скрывать их от Лив стало бесполезно: я падала без чувств во время боя, едва начав. Сигрид измывалась, называя меня обделённой и жалкой бездарностью, раз срамлю прославленное имя отца. «Боги отвернулись от Герды, когда она рожала такое ничтожество, как ты!» — кричала она, нависая надо мной, лежащей на земле с колчаном стрел в руке. Рефил просил Сигрид быть мягче, но это лишь распалило жар низвергнутой валькирии. В её глазах я была не ведьмой, а немощной девчонкой, которая не выдерживала нагрузок, а значит, следовало тренироваться усерднее и больше.

— Я контролирую себя, не думай, — отмахнулась, удобнее сжимая меч.

Лив покачала головой:

— Это ненормально, Астрид.

— И что ты предлагаешь? Моего сокола застрелят, кошку освежуют, а разноцветную шкуру станут использовать как подстилку холодными ночами, стоит отцу услышать ещё раз про сейд, магию и вёльву. Хорошая участь, не правда ли? — вспылила я. — Так что просто помоги закончить на сегодня и разойдёмся по домам.

Лив, не найдя ответа, кивнула, расправляя плечи, и бросилась в атаку, заставляя меня смазано блокировать удары и уворачиваться от мелькающего перед глазами меча. Она нещадно теснила к забору, но ноги её путались, давая преимущество. Прокрутившись на месте, я нырнула под левую руку и ударила Лив по спине, заставляя пасть на колени. Вскочив на ноги, она ринулась вперёд и рубанула мечом, но промазала. Мы закружили друг напротив друга, подбирая ритм и пытаясь предсказать удар. Лив двинулась первой, сокращая расстояние. Удар, а за ним ещё и ещё. Она двигалась быстро, вынуждая отступать, едва успевая парировать. Я вновь закружилась, ускользая от серии атак, и выпад в сторону, однако Бьёрнсон не сбавляла ритма и ударила вблизи со всей силы. Клинок промелькнул перед глазами, поворот влево, приближаясь к ней — напрасно, меч вкось прошелся по груди. Я закусила губу — терпимо. Поворот вправо в попытке не сбить дыхание, и отразила удар в живот. Снова закружились, отбивая удары, но боль коснулась затылка, заставляя меня оступиться. Блок выходил всё хуже и хуже, и я путалась в ударах Лив. Обернулась, но поздно: она ударила мечом по плечу, прошлась по животу и размахнулась для удара по шее.

— Медленно! — рявкнула Сигрид. Проклятие, Тьяции её унеси — как не вовремя. — Думаешь, на поле боя тоже сможешь так вертеться, будто танцуешь? Там инстинкты решают! Удар, удар и ещё раз удар, пока кровь противника не ублажит твои глаза! Поняла?!

Сигрид выбила из рук дочери меч и нависла над ней, заставляя Лив потупить взгляд. В отличие от вечно следующей правилам Идэ, Сигрид не носила платка и шапок, наплевав на заветы для приличных жён и позволяя огненным волосам развеваться на ветру. Лив походила лицом на мать: волевой подбородок, брови в разлёт, зелёные глаза и едва приметная россыпь веснушек. Но кривой шрам, что рассёк губы Сигрид слева, пугал, в особенности, когда она скалилась. Говорили, что это единственная травма воительницы, но я сомневалась: невозможно столько лет воевать и получить лишь один порез, пускай такой уродливый и глубокий.