Я нахмурился:

— Ты подозреваешь меня в чём-то, Всеотец?

Он тут же бросился ко мне, заверяя:

— Нет-нет, что ты! Разве стал бы я? Просто беспокоюсь: вдруг ты знаешь или слышал что-то подозрительное. Не пойми меня неправильно, мальчик мой, я тебе всецело доверяю, однако до меня дошли неприятные слухи про тебя и госпожу Гулльвейг. Трэллы шептались, мол, вы вдвоём заявились в покои моей жены Фригг и прокляли её, из-за чего она лишилась зрения и рассудок её помутился. Бредни эти долетели до стражи, а от них и до Хеймдалля, который всегда почитал мачеху, поэтому-то он и протрубил в свой рог. Однако я уверен, что произошла ошибка. Что скажешь?

Подобно ему я лениво прогуливался по зале, скрестив руки и продолжая обмениваться ложью:

— Если трэллы много болтают — у них работы мало.

Один засмеялся, хлопнув в ладоши:

— Правильно, мальчик мой, правильно, — он подошёл вплотную, одобряюще сжимая моё плечо. — Но знаешь, что любопытно? Когда рог протрубил, Хугин и Мунин взмыли в небеса, ища подозрительное. Они поведали мне, что видели Фрейю с братом в Ванахейме, а рядом с ними закрылся портал, в который шагнул ты. Впрочем, мне кажется, это ошибка. Однако мне не хотелось бы после узнать, что самый талантливый из моих сыновей покрывал возможных преступников.

Желваки заходили на моём лице: он специально нарёк меня сыном, пытаясь воззвать к совести или проверяя, что мне известно? Хитрый мерзавец. Молчание затянулось чуть дольше нужного, и Один продолжил, обходя меня по кругу, будто охотник жертву:

— Кстати, о талантах, — задумчиво протянул он. — Стражи, что ворвались в комнату Фригг, теперь лежат на своих койках и постоянно стонут от ожогов. Говорят, что это ты опалил их огнём… — испытывающий взгляд, словно он пытался проникнуть в мою голову и выведать все тайны. — Неужели, мальчик мой, ты сумел познать новое мастерство и не рассказал нам благую весть? Ты всегда славился своей скромностью и талантом ко всему, но всё же думаю, тебе повезло найти не менее достойную и сильную наставницу.

Зависть — дурное чувство, однако кто сказал, что боги совершенны? Один был всего лишь жадным до знаний калекой, который не побоялся бы нарушить тысячу правил, чтобы достичь желаемого. И сейчас его не волновала судьба жены, и было всё равно на пробудившихся чудищ, с коими придётся разбираться Тюру, Тору и ещё кому-нибудь — всё это отходило на второй план, ведь важнее собственного величия нет ничего. Молчание затягивалось, а терпение Одина заканчивалось: дыхание участилось, а пальцы едва заметно подрагивали в жесте заклинаний.

— Наставник лишь указывает путь, а ученик сам решает — избрать его или нет, — я лукаво улыбнулся. — Меня всегда учили от знаний не стоит отказываться, а потому я возможности решил не упускать. Разве это плохо?

— Конечно, нет, сын мой! — провоцировал он. — Однако, Локи, помни, что некоторые знания коварны и опасны. Поверь, я не сомневаюсь в тебе и искренне считаю, что ты умнее многих живущих в Асгарде. Но даже самым великим свойственно ошибаться, и, возможно, вместе мы бы…

Договорить Один не успел: в залу ворвался загнанный Хеймдалль, от которого разило запахом собак. Лицо правильного пылало от ударов, а глаз заволокло синяком — на щеке виднелся отпечаток колец Всеотца.

— Всеотец! — он глубоко поклонился. — Как ты и приказал, я спустил Дикую охоту, — и Хеймдалль метнул на меня насмешливый взгляд, красуясь.

Проклятие! Дикая охота — свора зачарованных псов, что появились у Одина ещё во времена войны с ётунами. Собаки славились своим отменным чутьём и запросто находили жертв, что помогало одноглазому творить бесчинства, не пачкая рук. Он часами мог сидеть возле своих псов, практикуя на них своё мастерство колдовства и приучая их к злости и свирепости. Ещё до начала обучения Фрейи Дикая охота вселяла некий трепет, а теперь я и вовсе боялся представить, во что она могли превратиться.

Один не планировал делиться со мной своим решением, а потому устало вздохнул, зажимая переносицу. Хеймдалль, не понимая, что не так поспешил отчитаться дальше:

— Не печалься, Всеотец. Стража уже доложила, что псы смогли взять два следа, — он вновь посмотрел на меня, злобно сверкая своими мелкими глазками. — Оба этих следа замечены в Ванахейме, где и обрываются. Однако на поляне ванов замечен снег, а бураны сейчас буйствуют только в Ётунхейме, — Хеймдалль обернулся ко мне, заводя руки назад, и приблизился, пытаясь угрожать: — Если ты думаешь, что я не разыщу эту подлую суку среди снегов, то ты сильно ошибаешься. Ей негде прятаться там — Ётунхейм разрушен. И знаешь, это прекрасно: вот что бывает с теми, кто идёт против великих асов. Так что передай своей суке, чтобы явилась сюда, иначе сдохнет, как и все ётуны.

Удар. Вопль Хеймдалля. Запах горящей плоти. Он катался по полу, пытаясь потушить щёку, и орал от боли. А Один смотрел на меня, не отводя взгляда: он увидел огонь. Зря.

— Мерзкий ублюдок! — кричал Хеймдалль. — Я уничтожу тебя, слышишь?! Отец! Сделай хоть что-нибудь!

— Ты заслужил, — презренно бросил Один и ударил посохом об пол, и тут же в зал ворвалась стража. — Увести его.

Хеймдалль вырывался и кричал, пока его волокли прочь, оставляя нас наедине со Всеотцом. От прежней лести не осталось и следа, тем не менее он смотрел на меня с опаской, будто прикидывая, на что я теперь способен.

— Я не хочу смерти Гулльвейг, — вкрадчиво произнёс он. — Никто не должен умирать, и без того пролилось достаточно крови. Поэтому предлагаю сделку: я отзову Дикую охоту и птиц, если Гулльвейг явится сюда сама и расскажет, что произошло. Я даже не вспомню, что она обещала мне оружие, только приведи её сюда.

И тогда он запрёт её здесь навсегда. Нет уж, не позволю. Я покачал головой:

— Привести сюда можно пленного или какого-нибудь редкого зверька, но ван — самостоятельна и независима. Если ей понадобится, она придёт сюда. Прости, Всеотец, помочь я не в силах.

Нам просто нужно было время, да и у Гулльвейг наверняка был свой план, в который меня просто не сочли важным посвящать. И, возможно, в этом таился смысл: меньше знаю — меньше расскажу.

— Что ж, — голос Одина сочился угрозой: — Да будет так.

На том я поклонился и ушёл, чувствуя испытывающий взгляд — он не отступился бы никогда. И это понимали все.

Два месяца не получал никаких вестей от Гулльвейг: она словно исчезла. Она говорила, что отправиться помогать Андвари противостоять коварному Нидхёггу, однако змей пока что не разрушил Свартальфхейм, как было предсказано. Вместо этого он охотился на жертв в Мидгарде, а затем изредка нападал на кузнецов, что обитали на нижних ярусах в Нидавеллире и Окольнире. Случаи эти хоть и были неприятны, всё же не так ужасны, как о них говорили изначально.

Поэтому я и обвивал порог единственного знакомого мне дверга. Однако Андвари не открывал дверей: я приходил к нему и яростно стучался, надеясь увидеть или ван, или хотя бы узнать новостей от дверга, но отвечала мне тишина. Любопытная пара соседей глазела на меня и шепталась — тогда понял, что лучше не привлекать внимания, и стал просто наблюдать из тени. Целыми днями я караулил хоть проблеска тени в доме Андвари — ничего. Ни огня, ни шороха, ни звона, ни скрипа половиц — казалось, дверг исчез или скрывался под землёй. А затем, спустя почти три недели, на улицах Окольнира услышал разговор двух случайных прохожих женщин.

— Ты слышала последние вести? Говорят, Всеотец в ярости, что наш наместник не может изловить змея, пока Тор на него охотится в Мидгарде. Поэтому-то господин Хрейдмар и полез в самое пекло! — причитала одна из них. — Вот только не рассчитал силу, а потому-то пострадал и, кажется, не выберется из лап смерти, — причитала одна из них.

— Ну и поделом! Зачем только полез, если рука больше секиры не держит? Говорили ему: не суйся, змей опасен. Но нет, решил доблесть доказать, и что в итоге? Лежит и почти помирает: лекарства его совсем не берут. Будто проклял кто! А вот молодой господин Андвари — герой! Целое нижнее поселение спас!