— От Виндерхольма до самых дальних точек Риваланда слово конунга Харальда Ярого — непреложная истина для каждого, даже для мелкого червя, — угрожающе проговорил он, вплотную подходя к Змею, заставляя того оскалиться. — И если недавние слухи о ваших смрадных ямах, пропитанных кровью несчастных, правдивы, то берегись: я лично переверну каждый дом и сожгу поселения, разоряя змеиное гнездо.

Надсмотрщик хмыкнул:

— Рискни сунуться, волчок, и тебе не снести головы, — он облизнул губы и потянулся к топору.

Люди зашептались, предчувствуя беду. О каких ямах шла речь — я не знала, но это волновало сейчас меньше всего. В котле сгустившихся ощущений можно было задохнуться: никогда прежде не было так дурно. Живот горел от боли, а нос заполнял запах мокрой земли, словно это я лежала сейчас избитая в грязи. Хотелось перерезать горло выскочке хидерману за оскорбления. В голове роились мысли о побеге, страхе и смерти, о долгах, голодных детях и влечении к соседке. Всё происходящее сплелось в единый узел, который душил. Я попыталась сорвать с шеи пылающий медальон, но тонкая цепочка обожгла пальцы, на мгновение отрезвляя разум. Я словно стала толпой, проникнув в души каждого человека. Ветер с моря приносил запах крови, и перед глазами предстали образы назревающей резни. Взмах топора, лязг цепей, отрубленные конечности и трупы с обезображенными лицами…

Тряхнула головой, отчаянно борясь с наваждением, и вдруг ощутила крепкую хватку: чья-то рука осторожно сжала моё плечо, и пугающие образы мертвецов стали меркнуть. Жжение медальона ушло, одаривая приятной прохладой. Я подняла затуманенный взгляд на стоявшего позади, но капюшон надёжно скрывал лицо незнакомца. От него будто исходило свечение: лёгкие больше не обугливались от каждого вздоха, чужие думы не занимали голову, и всё прошло, словно кошмар привиделся. Я бросила украдкой взгляд на руку на плече, отмечая тонкие пальцы, на которых виднелся бледный рисунок рун. Кто бы это не был — он спас меня, возвращая способность мыслить ясно.

Тем временем обстановка накалялась: хускарлы потянулись к мечам, заметив обнажённые клинки Змеев, но Рефил властно поднял кулак в воздух, сдерживая воинов.

— Мои люди проводят пленных до рынка, в ваших услугах мы более не нуждаемся, — холодно произнёс он. — Оплату получит капитан, а теперь свободны.

Надсмотрщик скривился и, швырнув в грязь конец цепи с ключами, пошёл прочь вместе с соплеменниками, бросающими уничижительные взгляды.

Рефил наклонился к избитой и, проверив сердцебиение, махнул хускарлам, велев снять с бедняжки оковы и отвести к любой травнице. Люди стали расходиться, не желая попадаться под горячую руку хирдмана, который отдал приказ двум воинам догнать пытавшихся сбежать пьяниц.

Я осторожно обернулась, чтобы рассмотреть и поблагодарить своего целителя, но наткнулась лишь на пустоту: он исчез.

Исчез, словно его никогда и не существовало, а я придумала таинственного спасителя. Пока оглядывалась, стоя на помосте, как одинокий ясень среди поляны, Рефил, видимо, закончил отдавать распоряжения и в пару тяжёлых шагов оказался рядом.

— Астрид! Ветте тебя утащи! Что ты тут забыла? — Хирдман осуждающе смотрел из-под косматых бровей. — Старая пристань не место для дочери хэрсира.

— А где мне место? В закрытых комнатах среди прялок и котелков? А затем подле верного и сильного мужа, что защитит меня от всего, даже от собственных мыслей и желаний? — ядовито процедила я. — Мама умела сражаться, а мне припасли роль куска золота на размен.

Рефил покачал головой.

— Твоё упрямство дверга до добра не доведёт, Астрид. Что, если бы сейчас пьяницы избрали тебя для веселья? Что бы ты тогда сказала, младая госпожа? Говоришь о Герде и сражениях, но сама отвратительно владеешь оружием. Когда в последний раз тренировалась? Или думаешь, мастерство на голову падает? Поэтому шатаешься здесь в ожидании чуда?

Имя матери ранило, но я гнала мрачные воспоминания и в глубине души понимала, что Рефил прав. Резной нож всегда был со мной, но вряд ли он смог бы помочь против трёх зрелых мужчин. Вальгард пытался научить меня сражаться, но выходило откровенно плохо: я была слишком медленной и постоянно путалась. Брат смущённо вздыхал и заверял, что в следующий раз всё обязательно получится. Отец, глядя на наши «бои», молчал, однако слова были излишни: у двух прославленных воинов дочь не умела абсолютно ничего. Поэтому он сослал меня в обучение к Идэ, чтобы потом заключить выгодный союз с каким-нибудь богатым отпрыском в обмен на мою свободу.

— Я не виновата, что Идэ живёт неподалёку, — буркнула я. — Если бы не она, то я бы не появлялась здесь и не сталкивалась с грязью и жестокостью мира, как и подобает твоим истинным госпожам.

Хирдман сощурился:

— Истинную и безжалостную жестокость ты не видела, Астрид Дьярвисон, и надеюсь, Норны уберегут тебя от неё. Но пообещай мне впредь быть аккуратнее, иначе рискуешь попасть в беду.

Крыть в ответ мне было нечем. Оправдываться не хотелось — всё равно не поверит, что я оказалась на пристани случайно. Быть может, так было предопределено? Иначе как ещё объяснить странное состояние и колдовское действие кулона? Ладонь по привычке сомкнулась вокруг него, нервно перекатывая амулет меж пальцев.

— Скажи: ты сама не устала ещё рычать из-за тётки? Всё бунтуешь? — в басистом голосе угадывались нотки недовольства.

— Она вещает о семейном счастье, но сама, подобно Фригг, не замечает, как потух очаг, — насмешливо процедила я.

Удивление смешалось с осуждением и возмущением на лице хирдмана, а слова, видимо, обжигали ему губы, норовя сорваться потоком нотаций, но он смолчал. Молчала и я, не желая извиняться. Идэ несчастна и глупа, раз терпит измены, о которых судачат даже мыши по углам.

— Вести хозяйство — достойное мастерство, Астрид. И твоя тётка уж точно в этом преуспела, раз родила детей и муж при ней, так что не зазнавайся.

Я скривила губы и отвернулась. Несмотря на назидательный тон, с Рефилом было легко общаться и не скрывать мыслей, ведь он знал меня с детства. Навещая свою тётушку Линн, хирдман слушал, как я мучала струны и рассказывала наизусть песни скальдов. Для него не было тайной походы к вёльве и мои желания познать сейд. Рефил не осуждал и никогда не ругал, приговаривая: «Нужно делать то, что просит сердце, иначе рискуешь сойти с ума от тоски».

Хирдман по праву считался другом семьи: Вальгард знал его как одного из наставников и советчиков, отец же странствовал с ним по миру, совершая набеги и проливая кровь в сражениях.

— Не злись, Златовласка, — я нахмурилась, услышав дурацкое прозвище, которым меня наградил Сигурд, но Рефил не обратил внимания. — Идэ, может, и не прекрасный человек, но и не самый ужасный. Ты сильно искушаешь судьбу, задерживаясь здесь дольше положенного и слоняясь без присмотра. И не говори мне, что Вальгард перестал забирать тебя вечерами.

Я поджала губы: брат действительно встречал меня каждый вечер, провожая по затхлым улицам в верхние районы, где высился наш дом.

Рефил протянул широкую ладонь, помогая слезть с помоста. Я благодарно кивнула и бросила взгляд на воинов, продолжающих возиться на пристани. Змеи вились подле своего драккара, намереваясь скоро отчалить. Они беззаботно хохотали и оглядывали округу, будто запоминали местность. Взор невольно скользнул к месту недавней стычки, и я не удержалась:

— С ней всё будет в порядке? С пленницей?

Хирдман кивнул, но продолжать тему не стал. Он мог пройти мимо или даже поизмываться сильнее — никто бы не осудил и не сказал ни слова, однако Рефил был другим — правильным.

— Кто прибыл? — полюбопытствовала я. Вальгард говорил, что до прихода кровавого месяца должны вернуться около десяти команд, многие из которых уплыли ещё в прошлом году. Бесконечные странствия по владениям Ньёрда были судьбой для большинства мужчин и женщин Риваланда.