— Кроме меня? — усмехнулся Рефил и двинулся вверх по разбитой тропе. Три месяца назад он отправился с визитом в земли кланов Вепря и Ворона, однако о цели я не знала — отец не поделился подробностями с Вальгардом. — На днях люди начнут возвращаться в родные стены. Только сегодня уже одна команда закончила странствия, привезя с собой трэллов, и ещё прибыл Эйрик Высокий, ярл Хваланда, вместе с приближёнными.

— Но я не заметила белых парусов, — возразила я и тут же захотела дать себе оплеуху за несообразительность: — Прошу простить, ярлам ведь не пристало высаживаться вместе с трэллами. Доски Главной пристани благословлены и продлевают власть всякого, кто по ним ступает: так шептались старухи в подворотне.

Главной или Новой пристанью назывался широкий деревянный пирс, на котором собиралась разномастная толпа, приветствующая визгами, песнями и наполненными элем и мёдом рогами: именитые гости и победители сражений гордо шествовали, улыбаясь и принимая дары. Оттуда же под молитвы заступникам отправлялись в походы, веря в лучшее. Крупные торговые суда тоже останавливались подле Новой пристани, однако мелким торговцам там разгружаться было запрещено — для них предназначалась затхлая Старая пристань.

На мой выпад Рефил усмехнулся, качая головой: видимо, обещал себе больше не критиковать «зазнавшегося барана Эйрика, вылезшего из трущоб».

— Потише, госпожа. Твой язык острый, но не к месту. — Хирдман снисходительно посмотрел на меня. — Белый парус драккара закрыли пять знамён с яростными волками, так что ворон не заметен среди синевы, откуда бы ты не глядела.

— И после этого ты говоришь, что я слишком резкая в суждениях, — парировала я, заставляя его разразиться смехом. — Сам меж слов иглы прятать любишь.

— Ох, Астрид, мне не хватало тебя, — неожиданно признался Рефил, трепля меня по голове. — Но вынужден признаться: последнюю пару недель у тебя была достойная замена — такая же циничная.

Миновав нижние районы, воздух словно стал чище, а под сапогами перестала пузыриться грязь. Широкая дорога, ведущая к западным воротам, разделяла город на две части, будто проводя черту между достатком жителей: чем дальше они забирались от края залива, тем больше сундуков с богатством получали — поощрительный приз в бесконечной гонке за лучшей жизнью. Мы перешли границу и двинулись в маленькую рощу со статуей Фреи, окружённую клёнами и ясенями. Жёлтые и рябые ветви скользили по лицу вана, роняя ей под ноги разноцветную скатерть листьев. Солнечные лучи мелькали на кольчуге хирдмана, отбрасывая блики, из-за которых приходилось идти, опустив голову.

— И кто же? — прервала я затянувшееся молчание, поддевая сапогом покрывало листьев.

Рефил шумно выдохнул, будто уже успел пожалеть о сказанном и надеялся, что я забуду или не придам значения.

— В Хваланде к моей команде присоединился колдун, Эймунд, — признался он, растягивая слова. — Я не против истинных из них: в конце концов они ведь не виноваты, что родились такими, но пускать к другим командам было опасно, мало ли чего удумают. Да и высказывался этот Эймунд слишком вольно: Один для него никто, попасть к Хель — не такая уж и страшная участь, а Вальгалла — сборище безумцев и марионеток.

Я пожала плечами:

— Колдуну дорога одна: в Хельхейм. Отчего же ему восхвалять чертог Одина? Лести ради?

Хирдман метнул на меня испытывающий взгляд и умолк, не желая спорить. Однако, боюсь, сегодня я перешла черту в вольном высказывании мыслей.

Слова о прибывшем колдуне заняли голову: не он ли исцелил меня на пристани? Незнакомец точно владел магией и имел надо мной власть, но расспрашивать Рефила опасно: любопытство породило бы подозрения и лишнее внимание, чего хотелось бы избежать. Кроме того, мужчин, владеющих колдовством, обходили стороной, унижали, а некоторые и вовсе убивали, не неся никакого наказания, ведь сейд — мастерство исключительно женское. Мужчинам полагалось становиться воинами, кузнецами, охотниками, рыбаками, а не видеть будущее и проводить ритуалы. Только одному было дозволено подобное — Одину, Всеотцу. Поэтому колдуны обычно селились отдельно от всех, ведя затворнический образ жизни и растворяясь в толпе, а значит, найти незнакомца будет сложно. Нужно попытать удачи у Сигурда-задиры, который посвящён во многие дела Виндерхольма благодаря отцу и вечно сплетничающим мачехам.

В размышлениях мы уходили в западную часть Виндерхольма, где пыхтели кузницы и толпились общественные конюшни. Там же располагались так называемые бараки, где размещались сторожевые Виндерхольма. Каждый житель считался воином в случае вторжения, однако не все были обязаны регулярно бороздить моря: кузнецы, крестьяне, сторожевые и хирд, как и хускарлы, чаще пребывали на суше. Обучением воинов обычно занимались с малых лет, однако близ бараков находились тренировочные площадки. Там же располагался учётный пост, где докладывались обо всём произошедшем и распределяли награбленное.

Мне было совершенно всё равно, куда идти, а Рефил наверняка решил навестить друзей-воинов, откуда потом отправиться в Длинный дом конунга. Обычно вернувшись, все мечтали поскорее увидеться с семьёй, отдохнуть в родных стенах, но у хирдмана не было никого, кроме команды и верной гнедой лошади.

В нос ударил запах навоза: стойла располагались за ближайшим поворотом. Смотреть на запертых лошадей не хотелось, как и спешить домой — там меня будут ждать крики и наказание. И пока была возможность насладиться свободой, я решила прогуляться до излюбленной поляны за границами города.

Низко склонив голову, произнесла:

— Спасибо, что заступился за пленницу. Никто не смеет так издеваться над человеком, даже если он трэлл.

Брови Рефила сошлись, а лицо сделалось хмурым, суровым.

— Моя обязанность — защищать честь конунга. Не думай, что я поступил так исключительно из-за собственной доброты или желания спасти ту девку. Если бы мой отряд не вмешался, то что бы подумали Змеи о конунге? Что Харальд позволяет отморозкам домогаться и унижать женщин на глазах толпы? Недопустимо, позорно и низко. Нельзя выказывать слабину: любое проявление уязвимости даст врагам повод собраться против нас войной. А Змеи будут первыми, кто постарается нас уничтожить. Так что не обманывайся, госпожа.

Он говорил жёстко, но я не поверила. Кто-нибудь другой, слепо следующий приказам и возложенным обязанностям, мог просто оттащить девушку в сторону или заставить силой подняться. Рефил же сам её освободил и заботливо передал воинам, намереваясь вылечить пленницу, однако спорить не стала: если он хочет казаться отстранённым и безжалостным, пусть так и будет — не мне лишать его сладостных грёз, и переменила тему:

— Ты ведь не уедешь в ближайшие месяцы?

Стоило, наверное, признаться, что всё же скучала по разговорам обо всём на свете и бесконечным историям, но не могла: не хотела казаться привязанной, уязвимой.

— Нет, не уеду, — он добродушно улыбнулся и легонько ткнул в плечо. — Озираешься, сбежать хочешь. Отговаривать не буду, но не уходи слишком далеко, Златовласка. Скоро стемнеет, а Дьярви с меня шкуру сдерёт, если прознает, что я позволил тебе сбежать. Тем более сегодня ты наверняка понадобишься дома.

Я недоумённо уставилась на него.

— Эйрик прибыл сюда вместе со своим сыном Эспеном, Астрид. Думаю, пояснять не нужно.

Визит ярла в сопровождении старшего сына на поклон к конунгу означал одно — дань традиции. Согласно предписанию древних, во имя доверия ярлы объединённых земель отправляли своих детей в другие кланы, чтобы обменяться знаниями и мудростью. Истинной же целью поездки всегда оставалась проверка на верность и разведывание военной обстановки: умелые лазутчики шныряли по амбарам, заглядывали на склады и, если удавалось, пробирались в казармы.

Харальд ни за что не отправит единственного взрослого сына в Хваланд, а значит, жребий падёт Вальгарду. Он так же обучен, как и Сигурд, и менее важен в семейном древе конунга.

К глазам подбежали слёзы, а руки затряслись — целый год без Вальгарда, целый год пустоты.