— Где мы? — попытался я перекричать ветер.

За спиной пролегала белесая пустошь, а впереди высилась стена, что ушла на половину в снег. Массивные ворота промёрзли насквозь, как и остатки построек у доходившего до небес забора — кто бы тут не жил, он давно оставил свой дом.

— Ётунхейм, — ехидно бросила Гулльвейг и двинулась сквозь бурю вперёд, заставляя идти следом.

Сквозь завесу урагана очертания размывались и путались, но глаза не лгали: разруха и скорбь поселились в этих местах. Здесь не было ничего, кроме пары обугленных стен, занесённых сугробами и скованных слоями льда. На жестоком ветру развевались знамёна, и я замер: под слоями снега лежали сотни трупов. Синяя иссушенная кожа обтянула тела, глазницы сморщились, а рты застыли в вечном крике. Торчащие из груди пики и стрелы, сломанные мечи и дубины — никто не сжёг останки, а бросил здесь, будто мусор. Все они тянулись к каменной ограде, то ли пытаясь защитить их, то ли жались к ним в поисках спасения.

Гулльвейг окликнула меня, заставляя нагнать её у высоких ворот, что охраняли высеченные из камня два волка, замерших в рыке. Кованные ручки примерзли на смерть, а над арочном сводом высилась надпись, скованная инеем.

— День придёт, луна полная взойдёт, король себя назовёт и в царство своё войдёт, — перевела ван, и тут же ветер озверел.

— Что это значит? — прокричал я, пытаясь перекричать безумство природы, что будто противилась нам и пыталась изгнать.

— Они откроются, если признают тебя королём. Скорее, Локи, дай им вкусить твоей крови, пока не явились гончие волки и метель не похоронила нас заживо.

За спиной закрутился снежный смерч, надвигающийся на нас с бешеной скоростью, а небо содрогалось то ли от ярости бури, то ли от рыка исполинских волков, призванных по сей день защищать Ётунхейм, что медленно выступали сквозь буран. Никогда прежде не видел таких гигантов: их белоснежные головы подпирали небосвод, а клыки угрожающе выступали, желая впиться в нашу плоть. Красные глаза сверкали смертью, и я, не желая больше искушать Норн, вытащил кинжал и приложил окровавленный палец к вратам. Миг, и повисла тишина. И вдруг лёд на вратах пошёл длинными трещинами, распадаясь на осколки у ног. Буран исчез, а петли истошно простонали на всю округу, открывая врата.

— Добро пожаловать домой, Локи Лаувейсон — последний наследник престола, — усмехнулась Гулльвейг, подталкивая меня вперёд.

Ворота захлопнулись за нами, разгоняя ветер по долине, пришпоренной снегом. Высокая стена окольцевала город, выстроенный на склонах горы, уходящей в сумрачные небеса. Буран стих, рёв волков смолк, и можно было спокойно выдохнуть, но лишь на миг, как в памяти всплыли строки, начерченные над аркой. Большая часть рун была скрыта под снегом, и прочесть с первого раза не удалось бы никому — стражи появлялись слишком быстро, а значит ван приходила сюда не один раз. Опять тайны. Она бывала в Ётунхейме, видела его врата и знала, в какой момент привести меня сюда — сегодня было полнолуние.

— Ты не хочешь мне ничего объяснить? — я бросился к Гулльвейг, впечатывая её в стену и прижимая кинжал к горлу. Страх на миг вспыхнул в хвои глаз, как она вновь нацепила на себя уродливую маску цинизма и почти томно произнесла:

— А я должна? — ван накрыла мою кисть, чуть царапая кожу ногтями.

— Ты ведь специально оставила меня с Андвари, зная, что он обязательно покажет свиток и расскажет про мать! Ты рассчитала абсолютно всё и просто игралась, выжидая момента. Фрейр тоже часть твоего плана или вы договорились?! Ты ведь была здесь раньше, так?

Гулльвейг была сумасшедшей: она скалилась, довольно сверкая бешеными глазами, и прижималась к лезвию, будто норовила испытать моё желание причинить ей вред. Ван игралась, забываясь или же блуждая по краю пропасти, не веря, что я действительно мог бы испепелить её или придушить из злости, что клокотала в груди.

— Я же говорила: знания надо собирать по крупицам, Локи, — голос её охрип, а морозный воздух щипал щёки и глаза. — Конечно, я бывала здесь и ждала того самого короля, а когда нашла, то не позволила уйти. Сколько ещё доказательств нужно преподнести на серебряном подносе, чтобы до тебя дошло: ты — ётун, последний законный наследник Ётунхейма. Вот только от родного мира ничего не осталось: оглянись и увидишь, что бывает, когда одноглазый ублюдок решает уничтожить народ из-за зависти и эгоизма. Скажи спасибо Одину, что сейчас ты топчешь вместе со снегом золу, что осталась от тел.

Я обернулся: сожжённые дома зияли дырами, некогда широкие площади были уничтожены валунами, как и большая часть города, а улицы полнились сотнями трупов. Они покоились под слоями снега и инея, золы и крови. Сотни ётунов, асов и людей покоились здесь в вечной мерзлоте, храня воспоминания о собственной смерти: стрелы заставали жертв врасплох, лошади бесновались и давали детей, воины с проткнутыми животами и мечами в груди — все они были здесь. Почерневшие врата и руины хранили память о жаре огня, а обугленные останки словно до сих пор кричали от боли, сгорая заживо. Я тряхнул головой, пытаясь согнать морок, порождённый воображением, но шрамы сражения не исчезали, как бы сильно не старался.

Гулльвейг оттолкнула меня и демонстративно фыркнула, проходя мимо и кутаясь плотнее в плащ. Морозы и холод приносили нам меньше страданий, чем людям, однако сверхсилой противостоять метаниям природы никто не обладал. Поэтому я натянул капюшон, убирая разметавшиеся волосы за спину и создавая маленький огонёк на ладони, что тут же сорвался с руки и медленно стал следовать за ваном. Она обернулась, но даже благодарная улыбка не коснулась её губ.

Мы шли к высокой горе, где находился некогда величественный чертог — видимо, дом правителей Ётунхейма, а под ногами хрустели кости и стрелы. Дороги были завалены камнями и развалинами, обломки стен мешали пройти и скрипели под ногами. Война уничтожила этот мир, однако кто мог запечатать его, если все мертвы? Никто не посещал здешние земли, навсегда предав край забвению и вечной мерзлоте. За городом находились просторные поля, окутанные белой мглой — там когда-то тоже теплилась жизнь. Тюр рассказывал, что раньше здесь на окраине существовал огромный Железный лес с его непроходимыми топями и мрачным буреломом, а обитали там великаны, помнящие и почитающие силу ётунов, но даже они давно покинули свои земли. Так, здесь не осталось ничего, кроме снега и скорби.

Город походил на Асгард: высокая гора, в подножье которой теснились жилища подданных, а вершину венчал разрушенный чертог. Дорога к нему проходила по всему склону, что был уставлен некогда прекрасными и просторными домами: цветущая зелёная лоза обвивала стены, мерно качался вереск у порога и распускались розы, что теперь сковал иней. Распахнутые двери не скрывали всего разгрома, что учинили внутри: изрезанные шкуры и одежды, разграбленные сундуки и порванные знамёна, груда сломанных скамеек и столов с разбросанными остатками пищи — ничего не оставили нетронутым, стремясь уничтожить любой клочок земли и прежней жизни.

Когда-то здесь должно было быть красиво. Солнце игралось лучами и заставляло жителей искать спасения у пруда, что теперь до дна объял мороз. Под тенью густых ветвей ясеней на каменных скамьях ётуны могли отдыхать и слушать переговоры птиц, а затем спускаться вниз, к площади, где торговались и менялись на свежий урожай и дичь. Звучание струн лютней смешивалось с ритмом барабанов, пока жители веселились до первых лучей зари. Теперь здесь был лишь пепел.

— Почему они все погибли? — прошептал я, оборачиваясь и рассматривая масштабы трагедии. Сотни ётунов погибли в огне и сгинули от руки асов. Я упорно сопротивлялся мысли, что это мои предки и собратья, хоть доказательств казалось предостаточно.

— Ётуны были самонадеянны и не думали, что асы могут представлять для них угрозу, — растягивая слова, пояснила Гулльвейг. — Наставник говорил мне, что гибель Имира стала для них настоящим ударом, но было слишком поздно: огромное войско сломило их. Кроме того, ётунов с годами становилось всё меньше: старость и болезни забирали их, а наследников не рождалось. Они боролись за чистоту крови, а в итоге получили недуги, что передавались из поколения в поколение и убивали их. Многие из них ушли в другие миры и там стали строить семьи с великанами, однако детей рождалось мало. Их столица, где мы сейчас и находимся — Утгард — единственный город Ётунхейма, что постепенно приходил в упадок. И если бы не война, то ётуны вымерли бы через пару десятков лет.