Голос её дрогнул, предаваясь воспоминаниям, а я с ужасом представлял картину: маленькая девочка, что бежала и скрывалась от сонма призраков, желающих достучаться до единственной живой души — они были как голодные собаки, почуявшие запах еды.

— Они всё кричали и кричали, а я зажимала уши, лишь бы не слышать их мерзкий шёпот, но их было так много, тёмный сейд клокотал вокруг и напитывал меня яростью, болью и местью, что я не выдержала и пропустила его через себя, — продолжила ван. — Наставник вымаливал прощения, однако было поздно: шёпот стал неотъемлемой частью меня. Годы потратила на составление татуировок, что сдерживают их пыл и помогают мне не сойти с ума. Научилась контролировать и подавлять, обходиться природным сейдом, однако всегда ощущаю дыхание Хельхейма. Куда бы я не пошла и где бы не находилась, призраки следуют за мной и готовы разорвать глотки любому, стоит отдать приказ. Тебе повезло в этом плане: на твой зов явился отец, что любит тебя и сдержит призраков ради тебя.

Ей было больно. Мать, которую она и так никогда не знала, не явилась на призыв маленькой дочки, и вместо этого предстали голодные до жизни твари, незнающие пощады. Однако слова её заставили меня напрячься: сходить с ума явно не входило в мои планы. Почувствовав моё смятение, ван усмехнулась:

— Я научу тебя делать татуировки и нанесу их тебе, но позже, — Гулльвейг обернулась, сверкая зелёными глазами. — Послушай, что будет дальше. Наши отношения стали известны слишком многим, а потому Один призовёт тебя к ответу.

Я покачал головой:

— Я тоже могу призвать его к ответу.

Она раздражённо вырвалась из объятий:

— Глупый! Будешь сейчас ставить условия и объявлять, что ты ётун?! Это не имеет сейчас значения, когда…

Я зло прищурился:

— Когда что? У тебя были иные планы, верно? Вот только как ас я буду обязан подчиниться его воли, иначе попаду в темницу, как и ты. Но я ётун и его названный брат — причинять мне вред он не станет.

Гулльвейг расхохоталась:

— Он убил родных двух братьев. Думаешь, ты для него угроза?

— Их не связывала кровавая клятва.

Ван резонно замолчала. Я давно решил, что избавлюсь от остатков лжи Всеотца и не стану больше подчиняться убийце моих родителей. Пускай знает и плетёт паутины, зная, что одурачить меня не получится. Меж тем ван устало вздохнула, сбрасывая остатки мороза и откровений, и решительно произнесла:

— Хорошо, пусть будет так. Объяви Всеотцу о своём происхождении, если речь о том зайдёт. Однако прости, Локи, но меня волнует сейчас собственная шкура больше: он станет предлагать сделку — мой сейд в обмен на свободу. Этому не бывать никогда. Великий дар нашей матери разделился между тремя детьми, чтобы никто не сходил с ума и не ведал всемогущества — его достойны были только Имир и Аскефруа. Я лучше умру, чем отдам в руки одноглазого столько власти.

Я знал, что она не лжёт, и понимал её страхи. Жадный и подлый Один получил бы столько власти, что никто не был бы для него угрозой — абсолютное божество. Однако я не мог допустить, чтобы Гулльвейг погибла из-за него. Достаточно и без неё жертв.

— Я не позволю тебе умереть, — произнёс я, сжимая её ладони в своих. — Скрывайся, избавляйся от врагов Андвари, но не думай сдаваться, слышишь?

Она рассмеялась:

— Никогда.

За стеной завыли волки: кто-то пытался пробраться в Ётунхейм. Тут же перед нами возник Бюлейст: выглядел он крайне злым.

— Один здесь. Отдай приказ, Локи, и я волки нападут на него.

Услышав вести, Гулльвейг мигом сотворила портал и скрылась, даже не попрощавшись. Бюлейст проследил за моей реакцией, однако уточнил:

— Что прикажешь, наследник?

— Вытвори Одина прочь с нашей земли.

Брат кивнул и исчез, а я решил сыграть на опережение и застать Всеотца врасплох. Сотворив портал, перенёсся в тронный зал Валаскьяльва. Находился он на самом верху чертога и был выполнен в форме луны из чёрного мрамора. Всю комнату занимала пустота и высокий трон, перед которым была круглая плита с рунами, обрамляющими Иггрдрасиль. Полумрак не разгоняли окна во всю стену, ибо находилась зала так высоко, что её вечно обнимали облака. Факелы на арочных сводах едва отбрасывали тени и шуршали пламенем — трэллы каждый день суетились подле них, следя, чтобы никто не смел потушить огонь. Стражники обычно дежурили за расписными железными вратами и совершенно не догадывались, что я вольно расхаживал за их спинами. Девять ступеней вели на место Всеотца, и я решил дерзнуть.

Он вышел из портала, сжимая свой посох, а на плечи ему тут же сели чёрный и белый вороны, громко гаркнув, и Один наконец заметил меня. С нашей последней встречи на свадьбе Тора и Сиф, Всеотец явно добавил себе татуировок: выбритые виски были полностью покрыты узорами и рунами, что спускались и на шею, уходя дальше. Седые волосы он излюбленно собирал в хвост, который постоянно скрывал за капюшоном чёрного плаща. Окладистая борода сверкала серебряными бусами и была уложена как всегда идеально. Тяжёлые золотые фибулы удерживали его на зелёной удлинённой тунике с ручной вышивкой, сдерживаемой широким кожаным ремнём, с коего свисали кинжал и амулет из черепа птицы.

— Здравствуй, Всеотец, — поприветствовал я и чуть склонил голову, сидя на его троне. — Давно не говорили по душам.

Он наклонил голову, прищурив глаз, и добродушно произнёс:

— Локи! Давно не виделись! Рад, что ты решил навестить меня.

Слова его звучали мёдом: он не злился и даже не думал ругаться, а просто наблюдал и пытался предугадать следующий шаг.

— А как же иначе? — усмехнулся я, стоя позади него. Один повернул голову и обернулся, смеясь. — Хороша иллюзия, правда?

Я кивнул на своего двойника, что восседал на троне и покручивал в руках кинжал. Рыжие волосы мои разметались в разные стороны, а красная рубаха с чёрными штанами и сапогами ярко выделялись на фоне общего полумрака.

— Ну надо же, мальчик мой! Ты истинный мастер!

Мастер — титул, которым он всегда награждал меня и величал, прививая эту привычку и другим — низкий хитрый ход. Щёлкнув пальцами, я развеял двойника, глядя на Одина со скрещенными на груди руками. Вокруг него вились нити бежевого и бурого цветов — сдерживаемая ярость и любопытство.

— Вижу, ты преуспел в своём колдовстве, — мягко произнёс Один, похлопав меня по плечу. — Это похвально. Ты никогда не любил останавливаться на достигнутом и постоянно искал что-то новое.

Я поклонился, расплываясь в лживой улыбке:

— Перед глазами всегда был достойный пример, Всеотец. Молва о твоём могуществе растёт день ото дня, и никакие запреты не зашьют болтливых трэллов.

Один коротко засмеялся:

— Брось, мальчик мой! Какое там могущество? Так балуюсь рунами да заклинаниями, да и только. Вот мастерство ванов — это да, трепет и всевластие. Мне никогда такого не достичь. Даже пришлось птицами обзавестись, чтобы хоть как-то проницательнее стать. Кстати, ты их ведь не видел никогда? Познакомься, прошу. Не бойся: они не обидят — Фрейя помогла их приручить.

Он развёл руки в стороны, и вороны сверкнули глазами-бусинами, угрожающе раскрывая крылья — опасные твари. Дотрагиваться до них я не стал, иначе запомнили бы запах.

— Хугин и Мунин — мыслящий и помнящий. Они мои соглядатаи и незримые стражи порядка, — вкрадчиво произнёс Один, и птицы тут же взмыли под потолок. — В мирах происходит столько всего, а я не успеваю уследить за всем, увы — старею. Вот и сейчас не уследил: Хеймдалль решил протрубить в свой рог неизвестно зачем. Тебе об этом что-то известно?

Я пожал плечами, выжидая, как он подведёт разговор к нужной ему теме.

— Понятия не имею, Всеотец. Я никогда с ним близкой дружбы не водил, а посему не знаю.

Один понимающе закивал, прикладывая руку к подбородку, и принялся мерить шагами комнату:

— Да-да, характер Хеймдалля всегда был сложным и непредсказуемым. Однако просто так он дурить не стал бы. Понимаешь ли, Локи, от рёва этого горна пробудятся обязательно чудовища — слишком он уж силён. Змеи, пауки и прочая нечисть — словом, проблем не счесть. И о них мне уже и доложили вороны, а это, боюсь, только начало. Бедолага Тор снова отправился в Мидгард: там из гор вышли тролли и принялись крушить поселения — гиблое дело, надеюсь, никто не пострадает. Поэтому-то я и спросил может, знаешь чего?