— Но разве сейчас не тренировка? Нам ведь надо оттачивать удары и понять мастерство друг друга? — робко пролепетала Лив, вжимая шею как гусыня.

— Чтобы оценивать ваши навыки, есть я. Как ты можешь здраво судить о её мастерстве, если сама пляшешь, будто жениха на пиру ищешь?! Что, думаешь сможешь так подцепить кого-то? Сено помять захотелось?

Отчего Сигрид разбрасывалась такими мерзостями — я не знала, но глядя на трясущуюся Лив, молчать не могла:

— Госпожа, вы отошли, а мы решили не терять времени впустую. Разве не ваша мудрость, что только регулярные тренировки сделают нас сильнее?

Сигрид медленно обернулась, прищурив взгляд.

— Язык слишком длинный, раз за зубами держать сложно? Могу подрезать. Перечить удумала и колкостями бросаться? Совсем страх потеряла? Ах да, запамятовала! Матери-то у тебя не было, а от всех нянек ты сбегала. Откуда тебе знать, что молчать надо, пока к тебе старшие не обратятся.

Пальцы вцепились в древко меча — она просто игралась, выбивая эмоции, и если поддаться, то после никогда не смогу избавиться от её речей.

— Что, язык прикусила? То-то же, знай своё место, немощная, — взгляд её полнился презрения. — Ты сапоги мои целовать должна, благодаря за то, что я решилась взять тебя в воспитанницы. Идэ много болтает, а уж слухов про тебя предостаточно, ведьма прокажённая. Так что я выбью из тебя дурь, что полоумная старуха привила.

Я старалась дышать глубоко, представляла себя листочком, гонимом отсюда далеко-далеко, но яд, которым плевалась Сигрид, всё же достигал сердца. Слышал бы её сейчас вечно занятой Рефил, так она бы и слова против Линн не проронила, боясь оскорблять тётку хирдмана.

Вдруг Сигрид усмехнулась, проходясь по мне оценивающим взглядом, и оттолкнула Лив, вставая в боевую позу напротив.

— Не хочешь времени терять напрасно, значит. Сразись против меня, — жуткий оскал исказил её лицо, выдавая зверское нутро.

— Но ма… госпожа, разве это… — промямлила Лив. Она всегда обращалась к Сигрид только как к госпоже, словно слово «мама» оскорбляло воительницу.

— Молчать! — рявкнула Бешеная, буравя дочь презренным взглядом. — Совсем распоясалась! Прочь от меня.

Сигрид схватила деревянный меч и принялась обходить по кругу, заставляя понять, что иного выхода кроме как сражаться у меня нет. К забору стали подтягиваться любопытные воины, которые лишь хмыкали, предвкушая мой скорый позор. Лив замерла в углу и сочувствующе поглядывала, будто пытаясь извиниться за поведение матери.

Движения Сигрид были быстрыми и прыткими: она игралась и забавлялась моими попытками сопротивляться. Короткий выпад вперёд заставил меня отпрыгнуть. Сигрид вновь обошла, скалясь, и поманила рукой нападать. Взмах наотмашь, но промазала — выбилась из ритма Бешеной. Нырнула под руку воительницы, крутой финт и поворот, развернувшись, ударила резко вправо, но наставница оказалась слева и рубанула по спине. Я упала на колени и даже не успела перекатиться в сторону, как Сигрид подняла меня за воротник, довольно улыбаясь:

— Слабая и бесполезная, — хватка её рук была крепкой, а в глазах разгоралось презрение. — Вставай, сражайся снова!

И, оттолкнув к забору, она прокрутила меч, готовясь напасть вновь. Она прыгнула, заставляя прокатиться по ледяной снежной земле. Бешеная целилась в голову, я перевернулась и вскочила на ноги, проворачиваясь на месте и меняя направление удара, прыгнула и сильно замахнулась на руку противницы. Сигрид зло усмехнулась и завертела мечом, будто топором. Я попятилась, пытаясь идти полукругом, но наставница наплевала на тактику и разбежалась, намереваясь атаковать по голове. Я нагнулась, глубоко дыша, и хотела ударить по спине наставницы, наплевав на правила, но воительница была быстрее. Она извернулась, нанесла удар в плечо и вновь повалила на землю.

— Вставай! Я научу тебя сражаться. Будешь харкать кровью, но отразишь мои атаки, — взревела Сигрид, вновь хватая меня за воротник.

И вновь удары, смазанные движения и сбитое дыхание. От четвертого падения мне стало плохо: было ли следствием удара или же защитной реакцией сейда — не знаю. Тело вдруг начало бить крупной дрожью, перед глазами потемнело, а руки запылали. Амулет точно пульсировал, и я почувствовала, как в груди будто собирается магический шар, но жар его был настолько мощным, что стало дурно. Очередной приступ накрывал, а Сигрид кричала и кричала.

— Мама, перестань! Ты убьёшь её, — Лив не выдержала и схватила Сигрид за руку. — Хватит, прошу. Она не выдержит.

Её голос звучал будто со дна моря: далеко и искажено. Я попыталась встать, но вновь упала. Возня, брань, а затем птичий клич и звонкий крик. В один миг меня накрыла тьма и тишина, утаскивающая липкими лапами в пропасть.

Не знаю, сколько пробыла без сознания, но очнулась от прохлады тряпки на лбу. Я лежала на жесткой скамье в бараке, пропитанном потом и элем.

— Осторожнее, — Лив помогла сесть и протянула мой бурдюк с водой.

Ряд лавок с поваленными одеялами и шкурами стояли вперемешку с сундуками, на стене висели рядами щиты, топоры и мечи. На столах валялись объедки трапезы, а кружки с липким слоем громоздились в стороне.

— Спасибо, — вода приятно смочила горло. — Что произошло?

Лив тяжело вздохнула и уселась подле:

— Ты упала, ма… госпожа разозлилась, начала кричать, но ты не отвечала и только зажимала голову. Тут вдруг налетел твой сокол, будто сорвался с небес, и принялся клевать нас. — Её руки и щеки сочились мелкими кровавыми царапинами. — Не знала, что он у тебя такой буйный.

Она кивнула наверх, где на балке устроился Ауствин. Заботы о нём легли на меня и Сигурда, который приучал птицу к командам и охоте. Сокол обладал тяжёлым характером: почти никого к себе не подпускал, постоянно норовя укусить за руку, и договориться с ним можно было только при помощи лакомства. Этна не рисковала приближаться к нему без меня, отец же предпочитал не замечать сокола. Однако я не боялась Ауствина, как и он меня. Он спокойно сидел на плече, позволял себя гладить и всегда возвращался, хоть многие и уверяли, что без должного ухода птица улетит. Возможно, у животных больше разума, чем нам кажется, и, видя моё доверие к Сигурду, сокол тоже проникся к нему и позволял брать себя на тренировки и охоту. Сегодня они как раз должны были заниматься в пролеске… Я недоверчиво покосилась на Ауствина: он, что специально сюда прилетел, почуяв беду?

— Потом прибежал Сигурд, — продолжила Лив. — Он отогнал птицу и поспорил с госпожой Сигрид. Затем перенёс тебя сюда и оставил отдыхать.

Голос её дрожал: я метнула взгляд на Бьёрнсон, но она отвернулась.

— Сколько я пробыла без сознания? — прокашлялась и осушила половину бурдюка.

— Не так долго, но у тебя вновь пошла кровь из носа. Сигурд попросил тебя омыть и проследить, чтобы ты не задохнулась.

— Спасибо, — я благодарно кивнула, принимая из её рук мокрую тряпку и чашу с водой.

Послышались тяжёлые шаги, и, отодвинув край плотной занавески, служившей дверью в общую комнату, вошёл Сигурд. В тёмно-синем плаще, украшенном шкурой волка, он казался выше и сильнее, а собранные в косы волосы подчеркивали его острые скулы.

— Ты как? Жить будешь? — в ответ я кивнула, вызывая у Харальдсона вдох облегчения. — Проклятие дверга, Астрид! Ты так в могилу загонишь и себя, и меня.

— Другу подло осуждать, знаешь ли, — нахмурилась я и, скомкав тряпку, встала. Реальность слегка скользила перед глазами, но оставаться здесь было неприятно.

— Прости, — виновато прошептала Лив, переминаясь с ноги на ногу и боясь поднять взгляд.

Сигурд удивлённо посмотрел на Бьёрнсон:

— Ты-то чего прощения просишь? Это ведь не ты усердствовала и кричала так, что вся округа слетелась поглазеть. Не тебе ведь предстало утверждаться за счёт других. И уж тем более не ты виновата в припадках госпожи ведущей. Это была твоя мать, которая всегда славилась дурным нравом, но сейчас она переходит черту. Ей положено наставлять, объяснять, а не визжать и изводить вас до выступов крови. Самое мерзкое, что она так себя ведёт, потому что не боится наказания. И я этого так просто не оставлю. Обещаю.