— В стенах, окружающих Трудхейм, есть секретный спуск в подземный лабиринт. Сейд подсказал мне направление сегодня, — она кивнула на восток, где росли высокие ели и кусты можжевельника — самое отдалённое и тёмное место сада. Вот, значит, что за свечение видели стражники.

Сомнения заставили нахмуриться: откуда в Трудхейме и уж тем более его защитных стенах мог спрятаться потайной проход? Но если подумать… Стены были не слишком уж узкими, местами и вовсе расходились, возвышая смотровую башню — под ней идеально мог располагаться проход, куда угодно.

Чертоги многих асов славились подземными лазами и глубокими подвалами, что строили предки, якобы спасаясь от гнева Имира. Однако теперь у них было иное значение: Валаскьяльв и окружающие его залы и башни славились запутанным подземельем, о котором было известно почти каждому камню и листочку — так Всеотец предупреждал о каре за предательство и намекал на вечное заточение. В Трудхейме имелись подземные комнаты, которые использовали как хранилища припасов, оружия и утвари, но, видимо, существовали лазы, о коих не знал никто. Ну почти.

Откуда такие познания у вана, и не было ли это истинной причиной их пребывания здесь? Из свитков? В жизни не поверю, что всё это она прознала, просто прочитав даже сотню или тысячу табличек, рунных камней и свитков. Подобные знания наверняка желали сохранить в секрете и прятали их в виде загадок, шифров или вовсе передавали бы из уст в уста. Интересно, кто был наставником ванов, если их осталось всего четверо? Ньёрд сам обучал детей? Но откуда ему было знать про туннели Асгарда? Тот великан со Слейпниром не мог их построить — мы бы заметили, а значит, они появились здесь гораздо раньше. Подозрения роились в голове точно потревоженный улей, но одно знал точно: бросаться обвинениями рано — стоило сначала всё проверить и разузнать, а уже потом можно будет и схватить предателей. Гулльвейг, видимо, умела читать мысли: резко повернула голову, вскинув глаза, и улыбнулась так холодно, что по коже поползли мурашки.

Возможно, стоило держаться от неё подальше и вовсе не помогать, но она отлично поняла моё слабое место, вытащив из недр души упоминание таинственного и красивого имени, за которым могла скрываться истинная история моего происхождения. Любопытство толкало вперёд за этой женщиной, которая источала зловещую энергию.

Чем дальше мы шли на восток, тем ветви прочнее скрывали небо, а трэллы попадались реже — они избегали этой части сада, за которой Сиф явно не успевала следить. Вдруг Гулльвейг прищурилась, и на миг глаза её вспыхнули сейдом, пока она осматривала один ствол ели за другим. Наконец она окликнула меня:

— Сможешь зажечь огонёк? Надо подсветить точный рисунок.

Я непонимающе уставился на неё:

— Каким образом?

Пару мгновений Гулльвейг молчала, а затем расхохоталась и сочувствующе покачала головой, громко вздыхая:

— Сколько же от тебя скрыли, если ты даже о своём предназначении не знаешь, — произнесла она, но даже грусть в её словах казалась колючей и царапающей.

Прошептав заклинание, ван сплела руками маленький светящийся шарик, который медленно парил в воздухе, подсвечивая едва различимые руны на стволе ели.

— Это древний язык ётунов, — пояснила Гулльвейг, видя, как я хмурюсь, пытаясь прочесть знакомые символы, что складывались в настоящую ерунду. — Современный язык основан на нём и всевозможных наречиях, что упростили половину слов и вычеркнули большую часть рун, так что даже не пытайся прочитать без знаний — всё равно не поймёшь, — она ткнула пальцем в сплетение двух рун. — Это отдельных два слова, а эта завитушка не запятая, а словосочетание — иначе говоря, здесь сказано: «Проход на севере скрывает два камня: старый и младой. Выбери свой, и обретёшь дорогу».

И, никак не комментируя загадку, она погасила шарик и уверенно пошла вперёд, замирая у дальней стены, поросшей мхом и чуть расходившийся в стороны.

— Откуда ты знаешь этот язык? — полюбопытствовал я, пытаясь разглядеть те самые камни.

Выучить его самостоятельно она точно не могла, учитывая все сложности, о коих она сама только что рассказала, а значит, её обучали. Но кто? Неужели её учил ётун? Вполне возможно, ведь на конец войны с ними ей было примерно десять лет.

— У меня прекрасный наставник и доступ ко всем библиотекам ванов, — отмахнулась Гулльвейг, явно избегая темы. — Лучше ищи, а не болтай — нам не стоит попадаться, иначе ваш одноглазый старик заподозрит неладное.

Я хмыкнул от столь пренебрежительного прозвища и уставился на стену, сделанную из одинаковых серых булыжников. Сколько же лет она тут стояла, если загадка была написана аж на языке ётунов? Впрочем, чему удивляться, если чертог был воздвигнут на развалинах прошлого и здесь всегда была жизнь, что вытеснили асы.

Трещины, изгибы, и снова трещины — глаза уже порядком устали, как вдруг взгляд упал на два камня, один из которых едва был покрыт мхом в отличие от остальных, хотя его тут должно было водиться в избытке. Указав на них вану, я посторонился, позволяя ей прошептать заклинание и окутать сейдом сначала старый, а затем новый и так по кругу несколько раз. Наконец камни ушли вглубь, и перед нами возник проход, ведущий вниз. Гулльвейг уверенно шагнула вперёд, и не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней. Обернувшись, заметил, что стена чудом возникла вновь, позволяя не сотворять иллюзию и не скрывать вдруг появившуюся дыру.

Тёмный коридор брал круто вниз и уводил в восточном направлении, а единственным источником света служило сияние волос Гулльвейг, которые отливали насыщенным жёлто-оранжевым цветом, как языки пламени. Мы шли в молчании по узкому коридору, что был лишён развилок и продувался по ногам сквозняком, что было добрым знаком — в тупик не попадём. Мне казалось, прошла целая вечность, когда мы наконец достигли полукруглой залы, которую должны были освещать факелы. Окинув меня взглядом, сквозящим презрением, Гулльвейг прошептала заклинание, и комната озарилась светом. Стены украшали руны, написанные всюду, а в центре красовался огромный рисунок Иггдрасиля, по обеим сторонам от которого имелись проходы. Над каменными арками имелись письмена, указывающие, видимо, направление. Я надеялся, что ван переведёт, но Гулльвейг раздражённо цокнула, одним движением потушила факелы и двинулась направо.

— Даже пояснять не станешь? — поинтересовался я, идя с ней рядом. Проходы то расширялись, то сужались и начали немного петлять, заставляя нас держаться вплотную друг к другу.

— Не обязана, — отрезала она и ускорила шаг.

Длина коридора ничуть не уступала предыдущему, и если интуиция не обманывала, то мы были на полпути к чертогам Одина, попадаться которому было слишком рискованно. И только я хотел поделиться соображениями, как перед нами возникла каменная зала с рядом колонн, на которых также висели факелы. Это была абсолютно пустая комната с дырой в полу, что на самом деле являлась круговой лестницей. Не раздумывая, Гулльвейг начала спускаться, увлекая меня за собой. Голова немного кружилась от бесконечных поворотов, но нос щекотал запах травы, и казалось, впереди раздавался птичий щебет. Последняя ступенька лестницы упиралась в массивную дверь, за которой скрывалась просторная комната с настоящим чудом — дальняя стена представляла собой проход, отдающий мягким свечением. За мерцающей поверхностью гулял ветер, качались бутоны цветов и парили птицы.

— Что это такое? — удивился я, подходя почти вплотную и любуясь открывшейся картиной.

— Подземный проход в Ванхейм — ничего интересного, — скучающе бросила Гулльвейг, осматривая книжные шкафы, которыми была заставлена остальная часть залы, и заставляя меня изумлённо уставиться на неё.

— Что значит ничего интересного? Хочешь сказать, что существуют секретные тропы, связывающие миры?

Гулльвейг довольно улыбнулась:

— Какая сообразительность, дружок! Конечно, имеются. Но чем меньше голов о них знают, тем лучше, ведь удобнее контролировать только один Биврёст, верно? — она лукаво подмигнула и принялась рыскать по комнате.