А ведь, пока Алёна не ушла из компании, я и не замечал, какой ценный сотрудник эта Катя Галицына. По сути же, она тащила бо́льшую часть работы юридического отдела на себе. Тащила, тащила и ничего сверху не просила, не зарекалась о повышении заработной платы, терпела пренебрежительное отношение и не высовывалась лишний раз из своей комнатушки, скромно выделенной ей с барского плеча Алёны. Большинство коллег называло девушку Мартышкой и потешалось над ней и над тем, с каким рвением она относится к работе, как пашет безропотно за троих, поправляет на маленьком носике очки на пол-лица с объёмными стёклами, сквозь которые смиренно и с любопытством смотрит на окружающих своими огромными глазами, теребя иногда худенькими пальчиками тоненькие тёмные косички. По телу разлилась волна нежности, и мне захотелось попроказничать и подёргать Катю за эти косички, а заодно снять с неё очки и заглянуть в её красивые светло-карие глаза, что всегда с нескрываемым обожанием смотрели на меня. Перед глазами отчётливо всплыл образ очаровательной Кати…Катеньки…и в сердце что-то предательски кольнуло…предательски по отношению к Марте, что я даже было усомнился, а так ли…я люблю свою Золушку, и так ли ей нужен я, если однажды она, не преминув, ушла от меня к Тихону. Но лирику разрозненных чувств следовало по всем юридическим канонам отложить до иного, более мирного времени, а пока я прибегнул к помощи очаровательной Галицыной.

— Екатерина, а ведь у нас ничего не прописано в регламенте компании про инциденты. Ответьте-ка мне, положа руку на сердце, отчего же вы не поверили в сплетни и решили, что я жив? — хохотнул я.

— Просто вы, — замялась она, — вы мне давно нравитесь. И я почувствовала, что вы до сих пор живы. Вы же такой, такой сильный, смелый и волевой, мужчина мечты. Фух, — вздохнула взволнованно Катенька, — я наконец-то призналась вам в своих чувствах, теперь то можно, поскольку я увольняюсь из «Платонов и партнёры».

— Это что это вы, Катрин, удумали? Так, раз уж я такой волевой мужчина, приказываю, нет, — потребовал я, смеясь, — повелеваю, точнее прошу, дождитесь меня, а после мы обсудим ваше увольнение. Я же с чем звоню то? Мне помощь требуется.

— Как это я не подумала сразу, Платон Олегович, — трогательно заверещала она, и столько в голосе Катеньки было девичьего трепета, что волнения внутри меня присмирели, и я перестал сомневаться, что отыщу Марту…а дальше время покажет.

— Можно просто Платон, — усмехнулся я, — так вот, Катенька, милая, отыщите-ка мне адресок Марьи Тимофеевны.

На том конце повисла тишина, и что-то зашуршало, будто девушка закашляла.

— Екатерина? Галицына? Вы на проводе? Как слышно? — всполошился я.

— Хорошо слышно, — неуверенно ответила она и сникла, — вы хотите вернуться к Алёне Игоревне?

— Хочется вам сказать, что моя личная жизнь вас не касается, и это конфиденциальная информация. — пожурил я Катю и услышал слезливое сопение. — Но нет. К Алёне я не вернусь не под каким предлогом. При чём тут Она?

— Как же, Платон Олегович, ой, — заливисто рассмеялась девушка, — Платон, тётя Маша же — мама Алёны. Вы что не знали?

А я не знал! Я спал с Алёной в разных позах, поставил почти у руля «Платонов и партнёры», доверял ей свои сердечные переживания, посвятил в историю с исчезновением Марты и не знал, что тётя Маша — моя несостоявшаяся тёща. Недальновидный Платон, зять — не хрен взять.

— Потрясающе! Отвратительно! — воскликнул я и надавил со злости на клаксон, что загудел надрывно. — Чёрт! Чёртова ведунья! — взвесился я, и икона с Николаем Чудотворцем с укоризной упала мне в руки, прервав мои бранные речи и застопорив бесовские помыслы.

— Что с вами? Я же не спросила, как ваш глаз, глаза и губы?

— И глаза и губы мы связали туго ниточкой одной, — хиленько пошутил я и успокоил Катю, — слава Богу, что живой.

— Точно! Так вам дать адрес Алёны Игоревны?

— Точно! Да, конечно! Ты знаешь её адрес? — удивился я.

— Я ей частенько документы отвозила домой, когда она якобы болела. Ой, лишнего сболтнула.

— Там уже ничем не разукрасишь Алёну Игоревну, не хуже, не лучше моё представление о ней впредь не станет. Хуже уже некуда. А лучше и быть не может.

— Тогда записывайте, — Катя продиктовала мне адрес и полюбопытствовала, — а зачем вам понадобилась тётя Маша, если не секрет?

— Да какие уж тут теперь секретики-семицветики, — вздохнул устало, — тётя Маша наша добрая душа похитила и удерживает в заложниках Марту.

— Да вы что? Отлично! — странно-воинственно воодушевилась Катя. — Мы вам поможем! — чуть ли не топнула ногой она для убедительности.

— Катенька, детка, оставь эти вопросы взрослым, рано тебе тягаться с преступниками и подвергать себя опасности, — прервал я напор девушки.

— Платон Олегович, — запыхтела сердито, — я давно взрослая. И да будет вам известно, что мой папа капитан в отставке. Во!

— Станет мне ваш папа помогать, как же, — не поверил я Кате, — не забивайте свою прелестную голову разными пакостями. Не переживайте, я сам управлюсь.

— Что же вы, — всхлипнула Катенька, — о себе не думаете, так обо мне подумайте. Они же, она же, — в трубке раздались рыдания, — вам навредить могут. А папеньке в радость будет молодость вспомнить и добрым людям помочь. Сейчас подключу его к нам.

По мере того, как я обрисовывал отцу Кати Петру Парамоновичу ситуацию, его голос хмурился всё больше и больше и помрачнел вконец, после чего он жёстко отрапортовал: «Я вызвал группу захвата — через полчаса будут на месте. Бригада скорой помощи выехала. Подъезжайте, будем вызволять вашу заложницу.» и отключился.

— Прости, что забыла тебя, — прошептала Тихону в губы, прервав наш сладостный поцелуй после долгой разлуки.

— Твоей вины здесь нет, — утешил он меня и тепло обнял.

— Как же нет? Платона то твоя Марта без памяти первым вспомнила, а тебя вторым! — едко подколола нас Изольда, и я виновато, с неохотой отстранилась от Тихона, но он притянул меня за руку к себе назад.

— А мы, знаешь ли, Изи, не на соревнованиях, кого Марта быстрее вспомнит, когда перестанут действовать твои таблеточки, — рассердился любимый на Изольду, а я сконфузилась от его ласки, прерывистого дыхания и ощутила, как над нами на кухне взмыло цунами негодования. На нас с Тихоном ненавистно воззрились несколько пар глаз. Эти четверо, точнее трое, потому что Алиса одной ногой пританцовывала и двигала в ритме к выходу, были явно ошарашены моим заявлением и были сильно не в восторге от того, что ко мне вернулась память.

— В смысле вспомнила? И почему ты вешаешься на моего жениха? — первая отошла от шока и пришла в замешательство Алёна.

— В смысле ты провалила задание?! — угрожающе ответил ей Леонид.

— Сейчас прольётся чья-то кровь, — съехидничала Изольда.

— Помолчи, Изи, — сжал кулаки бывший, — а то и тебе достанется.

— Молчу, молчу, характер мягкий, — промямлила она и вслед за Алисой поспешила покинуть кухню.

Выяснения отношений между преступной троицей меня мало волновали. Я и не вслушивалась, о чём они там ругаются. Моё внимание приковал Тихон, и я метнула на него тоскливый взгляд.

— Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, — печально изрекла и бессильно опустилась на стул за круглым деревянным столом, — значит, я опоздала, и тебя уже захомутали, женишок. Немудрено, 17 лет прошло.

— Марта, что за жаргон? И что за упадническое настроение? Ты ли это? — изумился Тихон.

— Я не я, и лошадь не моя, — фыркнула, силясь, чтобы не заплакать, до того стало горько, — годы меня знатно поистрепали, Тихон.

— Марта, — поцеловал он меня в зудящую макушку, приобняв со спины, — я тоже так-то не помолодел с годами.

— Ах оставьте ваши нежности, Удальцов, право, — скинула с себя его руки. — вам невестушку спасать надобно, а то Липатов не в ладу с собой может нанести ей увечья, с него станется. Простите, что повисла на вас, чужой жених. — горестно улыбнулась и огорчилась я вдвойне, потому что Она дважды у меня увела возлюбленного, сначала Платона, как бы он не оправдывался, а его к ней в койку никто не тащил на аркане, затем Тихона.