Я взял себя в руки и мысленно напомнил себе, что я — бравый, несгибаемый мужик, цепкий владелец крупнейшей в Москве юридической компании «Платонов и партнёры», покончив с незримыми сантиментами.

— Лейла, оставь нас, — сказал я, как можно спокойнее, но голос мой дрогнул.

— Слушаюсь, босс, — хитро пропела администратор и, вильнув бёдрами, одарила Юрия Георгиевича ослепительной, обворожительной улыбкой.

Когда за администратором закрылась дверь, я наконец-то поднялся и вышел из-за стола и чуть ли не побежал в припрыжку к папе Юре на радостях, сжал его крепко в своих объятьях и заплакал.

— Ну-ну, полно, сынок, — прохрипел он, — задушишь меня, отпусти.

— Прости, — я разомкнул объятья, — не могу поверить, что это ты. Ты жив! Наш папа Юра жив! — я резко сник, что не ушло от внимания Ильинского.

— Что за перемена настроения?

— Марта…я снова упустил вашу дочь, — уныло протянул я и посмотрел виновато на папу Юру. Но тот продолжил улыбаться отчего-то, и я заподозрил неладное.

— Найдётся, вам ли не привыкать, голубки? — Ильинский похлопал меня по плечу и сел в кресло, в то самое кресло, в котором сидела Марта на собеседовании…тёмно-серое кресло с прямой высокой чуть прикрытой спинкой, такое же, как и десяток других кресел, но особенное для меня, поскольку его выбрала любимая. И вот отец интуитивно выбрал это же кресло, что меня умилило.

— А теперь, что за перемена настроения?

— Вы выбрали то же кресло, что и ваша дочь.

— Не мудрено, мой друг, — Ильинский деловито постучал пальцами по столу, прищурился и ехидно спросил, — кому же ты на этот раз профукал мою дочь?

— Вашему зятю, — сконфузился я, ощущая себя нашкодившим мальчишкой, которого вот-вот поставят в угол на плохое поведение. Но на удивление Юрий Георгиевич был весел, странно весел.

— Снова-здорово, — папа Юра задумчиво почесал голову, — чей ему неймётся? Как же меня достал этот прохвост. Ну, Леопольд, погоди! — мужчина яростно стукнул кулаком по столу, и я чуть не подпрыгнул на месте с испугу, не ожидал такой бурной реакции от спокойного прежде Ильинского.

— Он Леонид, — поправил я несмело Юрия Георгиевича, и он гневно зыркнул на меня.

— Я пока в своём уме и помню, Платон, что этого плута зовут Леонид. Зачем ему понадобилась Марта? Он и так обобрал мою дочь по полной, а я и вмешаться не смог. Мне нельзя тогда было светиться, надо было отсидеться.

Ильинский замолчал, очевидно, задумавшись о чём-то своём. Но я не мог позволить ему уйти в себя, ведь мы должны были спасать Марту из цепких, грязных лап Леопольда.

— Милый же котик был в мультике. Почему вы именно Леопольдом прозвали зятя? — невольно спросил я.

— Не называй его моим зятем, Плутоний! — надрывно прокричал старик, хотя стариком я бы назвал его с натяжкой, поскольку Ильинский шикарно выглядел для своих лет, холено, я бы сказал, одет с иголочки, дорого-богато, волосы седые, но стильно уложены, перстень золотой с камнем драгоценным на мизинце…барон не меньше.

— Как ни крути, а Липатов — муж Марты официальный, — вырвалось у меня от обиды.

— Ты мне тут сопли не распускай, чай не мальчик уже. Нет, это ж надо на те же грабли наступить? И снова, второй раз добровольно отдать Марточку на растерзание Липатова?! Ты куда смотрел, Платон?

— А вы не видите? — я указал на последствие переговоров с Леонидом. — Против лома, знаете ли, иногда нет приёма.

— Зачем она ему? Зачем? Думай, старина Георгиевич, думай, — Ильинский схватился за голову, его будто что-то осенило, и сразу он покачал головой, не соглашаясь с собой, потом снова я увидел просветление на его лице, но и ту мысль он отогнал от себя. Я не выдержал, мои нервы были на пределе, и затарахтел взволнованно.

— Юрий Георгиевич, где же вы были семнадцать лет? Как вы выжили в той аварии? Почему не дали знать о себе? Марта в вас очень нуждалась.

— Марта и в тебе нуждалась, а ты бросил поиски моей дочери, — раздосадовано кольнул старик меня в больное место. — У тебя ещё есть ко мне вопросы, или мне усомниться в искренности твоих чувств к Марте?

— Нет, — замахал я руками, — нет, конечно. Я люблю Марту!

— То-то же, сиди и молчи, попей водички, чтобы успокоиться, и дай-ка старине Ильинскому пораскинуть мозгами. — он принялся усердно соображать. А я сделал глоток воды из одного из стеклянных граненых стаканов, что неизменно стояли и собирали пыль на столе в переговорной, и поперхнулся, услышав совершенно неожиданный вопрос.

— А где ваш с Мартой ребёнок? Она что, вышла замуж за Липатова, будучи беременной от тебя?

Что-то не сходилось. Что-то явно не сходилось в показаниях Леонида. Я вспомнила, что была беременна…месяц как была беременна до той аварии. И я точно никак не могла родить ребёнка через месяц. Чудеса, конечно, случаются, то же непорочное зачатие Девы Марии, что-то мне такое сказывал об этом некогда Лёня. Но… Мы — земные люди, и вряд ли я могла разродиться через месяц после беременности. Липатов определённо сочинял, но…ему же реально понадобился какой-то ребёнок или какой-то мой ребёнок. Вопросы окружали меня и нагнетали словно стая разъяренных воронов, готовых заклевать и расцарапать своими когтями. Вопросы всё прибывали и прибывали ко мне, а ответов как не было, так и быть не могло, потому что ответы на мои вопросы не знал никто, а на честность Леонида, который, как выяснилось, умело привирал, с лихвой лгал, ловко увиливал и любил не договаривать, я не могла надеяться. Начнём с того, что я ушла от него за два месяца до аварии к Платону. За месяц до аварии мы с Платоном подали заявление в ЗАГС. Так как, почему и когда я снова вернулась к Липатову? Почему Плутоний не мог меня найти столько лет? И в какой момент этих двух месяцев до аварии мы с Платоном потеряли друг друга? А главное и самое обидное, я не успела сказать своему любимому волшебнику, что у нас будет малыш. Волшебник? Разумеется, Платон не был никаким волшебником, это мы с ним такую когда-то завели игру между собой. Разве настоящий волшебник упустил бы любимую Золушку? Разве оставил бы меня второй раз на съедение гадкому Леопольду? Нет.

Мне неоткуда было ждать спасения. И я попыталась спасти себя сама.

— Почему донором не можешь стать ты? — спросила я и ощутила опоясывающую боль, совсем забыла, что Она мне и бок зацепила, помимо живота. «И после меня, после наших клятв в любви Платон позарился на эту…?», — разочарованно подумала я, не подобрав подходящего цензурного определения для Алёны, да и не хотелось опускаться до её уровня с курицами и мартышками.

— Что-то по группе крови не подходит и по здоровью, я чай не мальчик уже.

— Хвораешь от старости, однако, ребёнка тебе здоровье позволило заделать. — съязвила я, не сдержавшись.

— Тебе не идёт, — в голосе Лёни послышались до боли знакомые надменные нотки недовольного мужа-собственника. В последние годы нашей совместной жизни Липатов со мной говорил исключительно в этой тональности — моего уничижения, подавления, и не дай Бог у меня появлялось собственное мнение наперекор мнению или решению мужа.

— Будешь в таком тоне со своей Элиной разговаривать, а на меня у тебя больше подобных прав нет. Хотя, я погляжу, у вас с ней иной формат отношений, поменялся с новоиспеченной супругой ролями? — иронично заметила я и попала в сердцевину, видимо, потому что Липатов аж побагровел от злости, от него прямо пар возмущения пошёл.

— Прекрати мне хамить, — зло бросил бывший.

— Я не хамлю ни в коем разе, а говорю тебе правду, Лёнечка. Когда под венец, кстати? Клятву венчальную не забыл?

Неожиданно Липатов опустил плечи, пригладил нервно волосы и искренне-виновато посмотрел на меня. Никогда, ни разу за 15 лет я не видела, чтобы Леонид считал себя в чём-то виноватым передо мной. Он ведь и тогда, когда я его застала в объятьях какой-то Элины, не раскаялся, слегка оправдался и не более, а на мировую пошла я. И так бы и прощала, так бы и закрывала глаза на походы Лёни налево и временами пренебрежительное отношение к себе и к моему отцу, если бы не влюбилась в Платона…который сошёлся с Алёной. Стоп! Снова Элина?!