Изольда первая отошла от шока. А меня накрыло знатно, как в старой, допотопной рекламе шоколадного батончика: «Шок — это по-нашему». Я осталась стоять неподвижно, ошарашенно взирая на протянутую тоненькую бледную юную руку с французским маникюром и занятными наручными золотыми часами на запястье с разноцветными драгоценными камушками на циферблате. Подруга же осторожно подступила к незнакомке и пощупала ту, а затем ущипнула себя, оглядевшись с пристальным прищуром по сторонам.

— Настоящая, — констатировала очевидное и невероятное Гурьянова-Симонова и отшатнулась в недоумении за меня.

— Не искусственная же, — логично заметила я, хотя логичного и вразумительного было мало, и несмело пожала девице руку. А та расплылась в куда большей улыбке, что у меня аж скулы свело от того, как она неустанно и растянуто лыбилась. Да, не улыбалась, а лы-би-лась широко и довольно, а мне вот от чего-то не улыбалось, меня мутило и пошатывало.

— Так, женщины, расслабьтесь и успокойтесь, — живенько произнесла девица и опустила ружьё на землю, — скрытых камер на деревьях нет, вас никто не разыгрывает. Этот, — указала она небрежно на Леонида, — оправится. А нас скоро встретят санитары.

— Волки и дятлы? — перебила я ту, которая посмела меня именовать своей мамой.

— Почему? — не поняла она, а Изольда заржала истерично.

— Вы, деточка, сказали, что нас скоро встретят санитары, — спокойно объяснила я, принимая болезненное и устойчивое положение, — как известно, волки, птицы и муравьи — санитары леса. Или вы про санитаров в белых халатах? У нас и свой главный санитар имеется, не в форме правда мальца, но дело поправимое, да психиатр Изольда Генриховна? — обняла я подругу, и мы с ней дружно расхохотались.

— Что за…? — осеклась незнакомка и, догадавшись, что я над ней поглумилась, насупилась. — Вы издеваетесь надо мной?

— Браво! Вы проницательная барышня и толковая актриса. Леопольд, подлый трус, выходи на связь? — позвала я бывшего, реально полагая, что красотка с ружьём и мой благословенный муж в сговоре и разыграли перед нами спектакль.

— Так ты думаешь? — уловила подруга мою мысль и согласно закивала.

— Ты думаешь, что я с ним заодно? — слишком натурально обиделась девица и поджала губы.

— С такими дорогущими часиками, девочка, — я смерила взглядом украшение девушки, — не сомневаюсь. Не каждая тётушка может позволить себе подобную безделушку. Вы чего нам голову дурите с Леонидом? Давай, Богом данный муж, подымайся, добей нас. Или у вас иной план?! Ах, как я не догадалась сразу?! Вам денег подавай?! — заорала я и пнула ногой бывшего, но он не шелохнулся. — Ааа, нет! — только я вырвалось у меня от страха, и я почувствовала, как голос осип. Моя афония дала о себе знать.

— Стоп. Ты взаправду его пристрелила? — оторопела Изольда, прижимая меня к себе, и мы обе отступили назад. — Тогда почему он не шевелится, не стонет, если пули солевые? Кто ты маленькое чудовище?

— Я большая. Мне 16 лет. И я не чудовище. — с вызовом фыркнула особа, взмахнув намокшими от дождя волосами, и всхлипнула. — Я Алиса. Я дочь Марты и Платона.

— Конечно, — не удержалась я от сарказма, — ты Алиса из зазеркалья, и мы в стране чудес.

— Если ты, мама, — Золушка, а мой отец — волшебник, то получается так. А часы мне дедушка Юра подарил.

Сама не знаю, как это вышло, и что меня сподвигло, но, превозмогая боль, я рывком наклонилась к земле и подняла увесистое ружьё, в сердцах подумав: «И как только эта хрупкая девица с ним управлялась? На что тут нажимать? А зарядить его надо?».

— Марта, ты чего?! — перепугалась Изольда, а моя названная дочь округлила свои очаровательные глазки и выставила перед собой руки.

— Я? Ничего. Я иду убивать. Мне эти тайны, эти хитросплетения, эти изворотливые люди вокруг надоели. Ваши долбанные секретики-семицветики! Осточертели! И ты, Изи, в курсе, что мой отец жив. И Алиса какая-то подставная. Одна Марточка ничегошеньки не знала, жила себе не тужила и не догадывалась, сиротой себя считала при живых родителях. — я взмахнула ружьё вверх и приложила плотно к плечу, чуть не свалившись с ним в обнимку.

— Ильинская, ради Бога, одумайся. Что, если предположить, что Алиса, — подруга загородила собой трясущуюся незнакомку, — не вводит нас в заблуждение и прибыла нам помочь?

— Молчи, Изи, иначе, я и тебя заподозрю во всемирном сговоре против себя, — я наставила ружьё на Изольду с Алисой. — Вы посмотрите на сие прекрасное дитя. Придумали мне тоже игры в дочки-матери. Мне вон по горло хватило священного брака с не святым мужчиной и игру в семью.

— Допустим, — пискнула из-за спины Изольды моя якобы дочурка, — я вру. Спрашивается, для чего? Какая моя выгода? И как я здесь очутилась? И зачем убила Леонида?

— Всё-таки убила? — шарахнулась подруга вперёд, оказавшись в опасной близости от ружья. — Марта, чёрт бы тебя побрал. Опусти ружьё! — взвизгнула она. Послушай, что девушка вещает.

— О да, складно стелет, не подкопаешься. Но я могу массу причин найти, для чего тебе, милочка, мне врать и корчить из себя мою дочь.

— Спросите бабу Машу в конце концов. Чего я одна за их проделки отдуваюсь. — задохнулась от возмущения Алиса. — Мне то пообещали, что вы обрадуетесь с Плутонием. Мол, я дочка ваша. Вы меня потеряли, искали. А вы? А ты?! Злая и бессердечная ведьма, а не Золушка. — села она беспомощно на рыхлый, мшистый пень и заплакала.

А у меня дрогнуло сердце…материнское сердце, что ослепло и действительно зачерствело от бесконечных предательств и лжи. Я проронила слезу, сделала шаг навстречу беззащитной и смелой девочке, что примчалась меня спасать.

— Алиса, доченька? — всхлипнула я и в ту же минуту ощутила острую, обжигающую боль в спине, падая наземь.

— Мама? Мамочка?! — бросилась ко мне Алиса, и я увидела, как из меня ей на ладони струится кровь.

— Липатов, ты что наделал? Тебя же Бог накажет! — последнее, что я услышала от Изольды, теряя сознание.

***

Меня разбудил какой-то назойливый стук. Въедливый стук. Я отмахнулся от звука и от стука, как от липнущей мухи к варенью. Да, от блинчиков Марты с вареньем из белой вишни я бы не отказался сейчас. И от чая травяного, душистого из самовара, что делает тётя Маша, не отказался, а то прохладно как-то. Стук повторился, и я разлепил глаза. «Что происходит? Кому что надо? Какого фига меня тревожат?», — я сонно уставился в окно машины и увидел сотрудника ДПС, размахивающего ничего не сулящим хорошего, отнюдь, не волшебным жезлом. Я опустил окно.

— Инспектор Зарядин, — отдал мне честь здоровяк в форме, — проезд освободите, здесь не положено стоять. Знак видели?

— Слушай, мужик, — я выглянул в окно, воззрился на дорожный запрещающий знак и сообразил, что не соображаю, а чего я собственно сплю, — давно я здесь стою?

— Мы за тобой, — дорожный патрульный кивнул в сторону служебной машины и упитанного коллеги, смачно пожирающего бутерброд и вызывающего рвотный рефлекс, — часа полтора наблюдаем. Ты в порядке? Помощь нужна?

«Знаем мы вашу помощь. Лишь бы бабки содрать. Странно, что в трубочку не попросили подышать. Действительно, лучше без трубочки. А то закроют меня на суточки. А мне Марточку спасать надо. Золушку мою ненаглядную.», — бегло пронеслось у меня в голове, и, потирая глаза, дабы отогнать от себя сон, я миролюбиво попрощался с инспектором, что меня перезарядил по полной программе во всех смыслах.

— Простите, закемарил, — раскаялся я и прикрыл рот, с трудом подавляя зевоту, — впредь не повторится.

— Понимаю, — посочувствовал инспектор Зарядин и участливо провозгласил, — осторожнее на дорогах, — оставляя меня одного, борющегося со сном, и возвращаясь к своему тошнотворному пожирателю.

Я завёл машину, выехал на дорогу и открыл мобильный. Глянул список последних вызовов, окончательно проснулся и чертыхнулся, чуть не въехав в фуру передо мной. Потому что ни звонка от Леонида мне, ни моих звонков тёте Маше и Даниилу не было. «Что это значит? Что происходит?», — вскрикнул я, и пробка загудела отрывисто клаксонами машин под мой крик.