Чёрно-белая фотография, на которой лучились от счастья двое молодых, влюблённых — я и Платон на скамейке возле мастерской отца, легла тепло на мою ладонь и озарила светом трепетных воспоминаний палату.

— Откуда у тебя она? У меня ни одной фотографии с Платоном не осталось. — я смяла в ладони фотографию и зашмыгала носом. — Впрочем, неважно. Прошлое должно остаться в прошлом. Нам с Плутонием не суждено быть вместе. — Да почему? Что ты заладила одно и то же, не судьба, не суждено? А фотографии с Плутонием подчистую уничтожил Леонид, я одну к себе припрятала, как знала, что пригодится. — взвизгнула Изи, подбежала ко мне и затрясла за плечи. — Ты можешь сбежать сейчас, я тебя прикрою. Посмотри на него, он не в себе, и ему явно с Элиной не до тебя. — Как сбежать? Куда? И, — засомневалась отчего-то я, забрасывая скомканную фотографию в урну, — я что, какая-то преступница? — Нет, ты меня не поняла, — Изольда обошла меня, вытащила из урны фотографию, бережно расправила и подала снова мне, — и хватит разбрасываться тем, что дорого сердцу, не гневи Бога. Серьёзно. Что, если вы с Платоном посланы друг другу небом, и ваша взаимная любовь такая одна на миллион пар.

— А как же венчание с Липатовым? — задала я наболевший вопрос.

— Забудь, плюнь и разотри. Венчание какое-то. — подруга насмешливо закатила глаза и принялась кому-то звонить. — Да, Сивцев, вещи Ильинской живо ко мне в кабинет.

Изольда почти силком вытащила из-под меня стул и указала на дверь.

— Шуруй давай, расселась она, — Изи откровенно заржала и притворила за собой палату, — сейчас кофейку с тобой бахнем и поедешь покорять своего Плутония. А венчание ваше с Леонидом не работает и не работало, моя дорогая. Вы с ним в этом плане согрешили, чувства верующих осквернили своим проступком. Хотя, кому я говорю? Один лежит не в себе, наворотил дел, нагрешил, везде, где можно и нельзя. Вторая без памяти жила, считай, без головы. Нет, ребята, вы однозначно нашли друг друга.

— Так я с кем в итоге нашла друг друга, с Леонидом или с Платоном? — усмехнулась я.

— Юмор прорезается, Марта, — подруга приобняла меня, — юмор — наше спасение об хворей, проблем и невезения. Надо бы нам в кофе коньячку добавить, да?

— Нет, — остановилась я, — и никуда я не уйду, и к Плутонию ни ногой.

— Ильинская, я тебя не спрашиваю и не уговариваю, это врачебное предписание, лекарство, отпускаемое строго по рецепту, под названием «любовь».

— А как же ты? — я хмуро заглянула подруге в глаза, которая и без того пострадала из-за меня.

Изольда блеснула перед моим лицом серебристым колечком с переливающимся камешком на безымянном пальце.

— А меня будет оберегать и спасать, муж, — зарделась она и открыла дверь кабинета с табличкой «Врач-психиатр Гурьянова Изольда Генриховна».

— Гурьянова? Ты же Симонова.

— Ты тоже была Ильинская, — Изольда усадила меня в мягкое, бежевое кожаное кресло к журнальному столику, водрузив на него две чашки с блюдцами, бутылку початого коньяка и коробку шоколадных конфет.

— И кто у нас муж? — поинтересовалась я, с любопытством рассматривая кабинет врача-психиатра Гурьяновой.

— Ооо, секрет фирмы, — подруга интригующе сложила руки на груди, — но Липатову лучше теперь держаться от меня подальше.

Початая бутылка коньяка быстро и незаметно опустела. Я также быстро и незаметно захмелела и осоловела, и чуть не уснула. У меня протяжно ныли заживающие раны на теле, болела от переживаний душа, сердце истосковалось по Платону, голова с противным гулом трещала от бесконечных дум. Мой организм устал и ослаб, что под градусом да после капельниц с седативными препаратами сказалось на мне не лучшим образом. Ощущение приятной пьянящей расслабленности окутало меня, унося в чудесный сон.

У Изольды же, как я поняла, усталость была на грани бешеного энтузиазма и бурлящей бодрости. Ей не сиделось на месте, и она не могла позволить мне тупо напиться и снова забыться. У подруги оказались на нас с Платоном грандиозные планы: свадьба в каком-то замке под Коломной, я не стала своим пьяным разумом вдаваться в подробности, почему именно под Коломной, кукла на капоте бирюзового кабриолета, голуби, взмывающие в небо под овации рыдающих и радеющих за наше семейное счастье гостей. Изольда растолкала меня и откупорила персиковое вино, разливая по изящным бокалам из причудливого керамического графина.

— Генрих Изольдович, — попыталась я связать слова, заплетающимся языком, и захихикала, — я пас! Я кофе перебрала.

— Наоборот, — поправила меня более трезвая подруга и заулыбалась, доставая из маленького холодильника сырную нарезку, — и в кофе был коньяк.

— Да ты что? В кофе был коньяк или в коньяке кофе? — я икнула и прикрыла рот руками, чтобы не распугать своим пьяным хихиканьем коллег Изольды и пациентов.

— Ммм, — подруга пригубила вино, — попробуй, очень терпкое, игристое вино.

— Нет, товарищ врач-психиатр, — я рискнула поднять свою попку с кресла и завалилась со смехом назад, — иначе, я от вас попаду прямиком к наркологу, а не к Платону.

— Да расслабься ты, отдохни в кои-то веки, — Изольда придвинула ко мне прохладный бокал с плескающимся вином.

— Не, — категорически воспротивилась я, — много бухать вредно.

— Ильинская, что за жаргон, — подруга кисло ухмыльнулась, — мы не бухаем, а дегустируем. Ты такое вино у нас не попробуешь, это подарок из солнечной Турции от одного благодарного пациента.

Я скептически глянула на бокал, взбалтывая играющее в вечерних сумерках вино, и пригубила.

— Ммм, — вырвалось у меня от удовольствия, — какая вкуснотища.

— А то, — Изольда со звоном стукнула мой бокал своим, — Изи-пизи плохого не посоветует.

— Блин, — посмотрела на подругу через бокал, испытывая угрызения совести, — прости, что обзывала. Мне очень стыдно, клянусь.

— Клясться не надо, — Изольда осушила свой бокал, — ты с Липатовым вон поклялась на свою голову, и?

— Не напоминай мне про это чудище, а то я его пойду и укокошу на твою голову! — я опрокинула в себя обжигающее, сладко-горькое содержимое бокала и запела.

Сделав глоток вина, кислого и тёплого,

Я пойду танцевать, танцы уже немодные.

Юбкой своей взмахну, каблучком постучу по асфальту и всем улыбнусь,

Это всё, что теперь осталось.

А ты стой в стороне в тени кленовой чащи

И плачь обо мне изменница-подруга,

Ну чем ты думала раньше иль просто тебя накрыла вьюга страсти?

Выпив вина да дна с примесью твоей желчной крови, я пойду рисовать твои весёлые

похороны.

Знаешь, мне жалко тебя, а хотя себя пожалею, это ведь ты увела мужа у меня на той

неделе.

А ты стой в стороне в тени кленовой чащи

И плачь обо мне изменница-подруга.

— Браво, бис, — Изольда поставила бокал на столик и зааплодировала мне, — и откуда это у тебя талант к пению? А песня чья? Я не слышала такой раньше.

— Авторств музыки и слов — Марта Ильинская, исполняет она же. Сочинила как-то между приготовлением первого и третьего любимому супругу, прознав про его новую пассию, с которой он меня, видимо, для отвода глаз, хотел подружить.

— Придурок, — подруга покачала головой, — я бы ему за тебя, да и за себя всыпала по заднице или поджарила его зад над костром.

— Бог с ним, с этим нашим бывшим Липатовым, — я налила себе сама по третьему кругу вино.

— Не тот только Бог с ним, у всех он один, а этим явно Дьявол правит, коли его вседозволенность бесчинствует. Сколько он твоей кровушки попил! Как он надо мной издевался! Я из-за него эко раз шесть делала, и бесполезно. А мужу моему любимому деток подавай. Нет, я могу сказать Гурьянову, кто виноват, что у меня бесплодие. Но тогда Лёнечка будет не жилец.

— Лёнечка, — прыснула я со смеху, — плешивый, драный Леопольд!

— Эко ты повеселела, — Изольда поднялась и присела рядом со мной на подлокотник кресла, — сейчас я тебя больше развеселю.

— Оу, — оживилась я, — будут конкурсы, тамада?