Я рассказал тёте Маше всё, что нам с Мартой приснилось, без интимных подробностей. Про ту часть сна я вовсе вспоминать не хотел, поскольку на меня тут же наваливалась хандра и злость, хотелось рвать и крушить от досады, что мы больше с любимой не будем близки и не испытываем такого взаимного удовольствия. Как же соблазнительно моя Золушка стонала. Как же она извивалась подо мной. Секс с Алёной и какие-то затейливые ролевые игры не шли в сравнение даже с тем, как мы с Мартой трепетно, безустанно и необузданно занимались любовью.

Закрыв глаза, ведунья принялась меня проницательно слушать, меняясь в лице и иногда покачивая головой. В какой момент я разволновался, что Марья Тимофеевна погрузилась куда-то в себя глубоко, потому что она замерла и никак не реагировала на мои слова. А я не сталкивался ранее с колдунами, ворожеями или экстрасенсами и понятия не имел, как себя с ними вести, чем их выводить из транса или откуда-то там. Но, когда я закончил сбивчивый рассказ, тётя Маша резко широко распахнула глаза. От затуманенного, колдовского взгляда, которым тётя Маша меня сверлила, я весь подсобрался и напрягся.

— Всем выйти из сумрака, — нервно схохмил я.

— Нет, вы поглядите на него, — глаза ведуньи потеплели и стали привычными, — он и тут умудряется шутить. Нет, точно, плут, а не Плутоний, как тебя полюбовно Марточка нараспев называет.

— А чего ты меня пугаешь своими выходами в астрал? — я сложил обиженно руки на груди и посмотрел в окно, на подступающую полную луну. — О, и луна, как по заказу.

— Не стоит шутить с магией, и в полной луне нет ничего благостного для нас. — рассердилась тётя Маша и постучала указательным пальцем по столу. — В это время оживает нечисть, тёмные силы возрастают, а мир людей слабеет, в него легче ворваться и навредить.

— Марья Тимофеевна, я твоими стараниями поседею раньше времени, мне и без того боязно. И стыдно, между прочим, взрослому дяде, как я не пристало верить в вашего брата и трусить перед вами. Нечисть лезет наружу. Да, конечно. Может, мне чесноком обвешаться и засесть с осиновым колом в обнимку.

— Именно так и сделай, Платон, и пистолет припаси с серебряными пулями, — съязвила ведунья.

— Ой, как остроумно, — насупился я, сотрясаясь от холода и страха.

— Давай по существу поговорим, — мерно, тихо заговорила тётя Маша, — с чего ты решил, что у вас с Мартой был один сон на двоих? Ты исключаешь, что это лишь плод твоего воображения?

— В каком смысле? — не понял я суть вопроса ведуньи и откинулся о спинку кресла.

— В прямом, Платон, — тётя Маша, как по волшебству, извлекла откуда-то церковную свечу и зажгла оставшейся после Алёны зажигалкой с разноцветными стразами. Да, Она любила покурить, после чего лезла ко мне с поцелуями неизменно.

— Я же тебе объяснил, в красках поведал, что да как было, — я облокотился локтями о стол и почему-то засмотрелся на пламя свечи, а в пламени, как будто воочию увидел Марту в бежевом, мерцающем бальном платье со шлейфом и в фате с…собой в блестящем коричневом костюме с кремовой рубашкой и тёмно-золотистой бабочкой, — это что за хрень?

— Это за выражения, молодой человек? — укоризненно спросил папа Юра, взявшийся в кабинете Алёны точно из воздуха, и наклонился над столом. Наши взгляды с ним встретились в сиянии пламени, и я услышал какой-то переполох в коридоре.

— Пустите, пустите меня к нему, — чей-то женский голос вопил за дверью, — я сейчас разгромлю ваш офис, и мне ничего за это не будет, — незнакомка перешла на отборный мат, после чего обратилась незримо ко мне, — Платонов, что ты сделал с моим мужем?! Откройте немедленно! Если я рожу раньше срока, вы все, слышите, вы все за это ответите.

Дверь с грохотом сорвалась с петель и упала на пол, разбивая вдребезги узорчатую плитку. В кабинет ворвалась разъярённая беременная жена Липатова.

Я закатал по локоть рукава рубашки, снова воззрился на полную, ясную луну и смиренно спросил у присутствующих: «Все в сборе на меня одного, или ещё кого-то ждём?».

— Платон, я не смогла остановить эту сумасшедшую, — пропищала, вбежавшая следом за Элиной, запыхавшаяся Лейла с разодранным рукавом блузы.

— Ступай, — я окинул всех взглядом полного недоумения, потому что троица передо мной не укладывалась в единую картину мироздания и не пересекалась никак в одной системе координат, — и приведи себя в порядок. Да не реви ты, успокойся.

Лейла ретировалась и в слезах выбежала из кабинета Алёны, очевидно, позвонив мужу, потому что я услышал из коридора надрывное: «Калинин, на нас напали!».

— Ну да, ну да, — протянул я, продолжая не верить глазам, — на Лейлу, может, и не напали. А у меня, я погляжу, целая оккупация или делегация. Товарищи, смею спросить, вы пришли с миром и подпишем пакт о ненападении, или как?

— Да я сейчас рожу, Платонов! — завизжала Элина и швырнула в меня свою массивную кожаную сумку, от которой я едва ли увернулся, испугавшись за второй, не подбитый глаз. — Где мой муж???!!!

— У вас это семейное, я не пойму, на людей бросаться? — я вылез из кресла и отодвинулся к стене. — Сначала Липатов меня разукрасил, теперь ты. Элина, ты почему у меня то ищешь своего блудливого муженька?

— Вот поэтому! Что он, этот кабель, — задохнулась беременная от возмущения и схватилась за живот, не договорив.

— Леопольд, подлый трус, — поддержал папа Юра Элину.

— Да, этот сукин сын, мать его Леопольд, — уселась та в кресло, наливая себе воды в стакан из графина, — подбил тебе глаз, украл Марту, и ты ему отомстил и выкрал в ответ.

— Прекрасная попытка перевести стрелки на меня, но я по-прежнему не улавливаю сути, на кой чёрт мне сдался твой Липатов? Если бы он похитил Марту, я бы просто приставил Леонида к стенке, вернул свою возлюбленную, и точка.

— Но это же логично, — отпила воды Элина и зарыдала в голос, — а где ему быть, если не у тебя? Не у новой же любовницы в конце концов? Он знает, что меня нельзя волновать.

— Никакой логики, Липатова, — я постарался говорить мягче, чтобы не задеть чувства беременной женщины, но повысил голос, за что на меня прикрикнула тётя Маша.

— Платон, ты что себе позволяешь? Ты не видишь, здесь дитя просится на свет Божий? А ты сквернословишь.

— Ой, — тонко взвизгнула Элина, — кажется, я рожаю.

— Ох, девонька, дыши глубже, — запричитала ведунья и взяла Элину через стол за руку, — глубокий вдох и глубокий выдох. И они обе принялись усиленно дышать, расшатывая мои и без того разрозненные нервы.

— Вы издеваетесь? Никаких родов в моём офисе! — взбесился я, наблюдая за театрализованным представлением, разыгравшимся передо мной. — Устроили балаган.

— Плутоний, где твои манеры? Перед тобой же дамы, — процедил назидательно папа Юра и стал обмахивать роженицу какой-то толстой синей папкой.

— Платон?! — тётя Маша отпустила руку Элины и возвысилась над столом, зыркая на меня с укором.

— Платон Олегович, — рассвирепел я, — для вас, дамы и господа, точнее господин, — продолжил заводиться, — для вас я в данный момент времени — Платон Олегович. И вы находитесь не у себя дома, а в стенах юридической компании «Платонов и партнёры», и будьте добры вести себя прилично и уважительно ко мне, если вам от меня что-то надобно. Что вы устроили за сюр здесь?

На мгновение воцарилась тишина, Марья Тимофеевна перестала кудахтать над Элиной, Юрий Георгиевич опустил руку с папкой. Но то, как на меня воззрились три пары глаз, было настолько громогласно, что незримо заложило мне уши беззвучной бранной речью странной троицы.

— Ну, Платон Олегович, — первым нарушил тишину надутый Ильинский, — а я за него дочку замуж хотел выдать, папой разрешил называть. А он? Бессердечный гордец ты, Платон.

— Согласна полностью с вами, Юрий Георгиевич! — встряла ворчливо ведунья. — Надобно нам от него что-то? Да что с тебя взять, подлая душонка плутовская?!