Я представляю, как Джули садится на колени к Бобби и ходит на него по-маленькому, чтобы своим запахом сообщить окружающим девушка, что он — ее личная территория, и невольно прыскаю со смеху.

— Тебе смешно? — срывается Кэндис. — Вали и собирай вещи, раз такая веселая!

— Ты не можешь меня выгнать раньше церемонии голосования. Это не твой дом, а дом Омеги, и все должно быть по правилам, — заявляю я, не дрогнув и глазом. Последний отбор уже назначен на конец недели, а я тут стою и рою себе могилу ради призрачного принца. Да уж, завела меня нелегкая. Вечно я влипаю в неприятности из-за своего дерзкого характера.

— По правилам Омеги нельзя дарить мужикам свои трусы, — парирует Кэндис.

— Нет такого правила.

О, так Хлои все-таки сдала меня!

— Омега должна вести себя прилично! — кричит Кэндис. — Ты видишь, чтобы тут было написано «дом проституток»?!

— Нет, — отвечаю я. — А еще Омега не должна поднимать руку на сестер. Не знаю, как насчет правил университета, но Американское законодательство такое точно не одобряет.

— Ты угрожаешь мне? Ты хоть представляешь, какие у моего отца адвокаты? Твоя мамка-барменша в жизни не сможет позволить себе суд со мной.

— Не беда, попрошу помощи у Харви, — говорю я и, устав от спора, прохожу мимо нее к лестнице в подвал. — Я же прихлебала, чего мне терять? К тому же, сегодня у меня как раз с ним свидание.

Кэндис кидается вслед за мной, хватает меня за руку и разворачивает к себе.

— Врешь!

— Прости, но он сказал, что ты ему не подружка. Так что без обид? — говорю я.

Она отпускает меня, делает шаг назад и вдруг взрывается слезами. Делает еще шаг назад, спотыкается о ковер и падает на свою гигантскую жопу. Слезы брызжут из глаз, будто ей не двадцать два, а четыре года. Маленькая капризная папина дочка.

— Грязная… лгунья!

Даже жаль ее. Такая красавица и милашка, избалованная маленькая девочка, у которой я взяла и отобрала любимую игрушку. Я подхожу к ней, присаживаюсь на корточки и говорю:

— Да брось, ты же его не любишь, у тебя полно поклонников. Выбирай любого.

— Заткнись! — рычит Кэндис. — Ты не понимаешь. Он — это статус! Королева должна встречаться с королем. Это закон жизни. И не смотри на меня с осуждением, будто ты его любишь!

— Ну, встречайся, — пожимаю я плечами и честно говорю, — о какой любви может идти речь, я его даже не знаю.

— Так ты не пойдешь на свидание? — хлюпает она носом. На жалость давит, зараза. Угрозы не сработали, вот и заходит с другой стороны. А это катит. Я с детства жалостливая. Помню, лет в двенадцать я притащила домой бомжа. Мама была в диком шоке и едва не вызвала полицию. Но мистер Уиллис — так звали бомжа — оказался человеком нормальным. Помылся, поел и отправился восвояси, а на следующий день притащил маме букет цветов, стыренных из сада нашей соседки. Соседка так истерила, прям как Кэндис сейчас.

— А ты не выгонишь меня из Омеги? — спрашиваю я. Надо же хоть что-то выудить у нее в обратку. Лишится свидания с Богом и не получить ничего взамен вдвойне обидно. Я, конечно, понимаю, что это не очень хорошо с моей стороны, но давайте на чистоту, Харви не многого лишается, оставшись без пары на один вечер. Я вполне себе заменима, это Он особенный.

— Если обещаешь, что отстанешь от него, возьму в основной состав вместо Хлои, клянусь святой честью Омега Сигма Тау, — отчеканивает Кэнди, и из ее уст эти слова звучат заклинанием.

— Хлоя обидится, — говорю я.

— Она тебя сдала, какое тебе дело до нее?

— И то верно, — соглашаюсь я. — По рукам?

Она недоверчиво прищуривается и с минуту изучает меня на предмет лжи. Нет, я не лгу. Встречаться официально с Харви Эйденом Дрейком для меня чересчур дерзкая фантазия. На свидание, конечно, хочется. Но не напрягать маму необходимостью платить за мою съемную квартиру в довесок к кредиту на обучение хочется больше.

Да и Кэндис права. Я для Дрейка просто развлечение, как и он для меня. Мы сошлись, пошалили, пора и честь знать. После пяти минут на лестнице и подаренного нижнего белья, моя репутация и так изрядно подмочилась. Как же я теперь принца на белом искать буду?

— По рукам, — в конце концов, отвечает она, и мы жмем друг другу руки.

Вот и все, точка в моем мимолетном увлечении поставлена. И слава богу это произошло до того, как я поверила, что действительно нравлюсь Харви. Надо бы сказать Кэнди спасибо. Я смотрю на ее расплывшийся макияж, резко контрастирующий с милой натянутой улыбкой, и решаю, что сделаю это как-нибудь потом. А она говорит:

— Давай выпьем по молочному коктейлю, мы же с тобой подружки.

Ага, держи друзей близко, а врагов еще ближе, да?

— У нас же толстые жопы, — напоминаю я, и Кэнди вмиг мрачнеет лицом.

Часы показывают семь, и внутренности делают сальто. Я так и не пошла на свидание, и теперь сижу и представляю, как мой господин бедный и несчастный страдает в одиночестве в библиотеке. Но спустя секунду воображение рисует толпу поклонниц рядом, и я успокаиваюсь. Все с ним в порядке. Уж что-что, а один он точно не останется.

Перечитываю конспекты. Скоро зачет по истории искусства. Надо подготовиться. Какие бы страсти ни разгорелись у нас в кампусе, учебу никто не отменял.

Мы с Риной сидим за одним столом и грызем печенье из пакета. Она со мной на одном факультете, как и я, возомнила себя художницей. И зачет нам сдавать одновременно. Сейчас закончим с теорией и перейдем на практику. Надо нарисовать три десятка зарисовок на тему «простые вещи в новом свете». За последние пару дней я не нарисовала ни одного. Так и придется в последний момент нагонять.

Я кидаю взгляд в конспект Рины. Она пишет, как учительница английского несмотря на то, что наш язык ей не родной. Выводит каждую буковку, старается, и по ее заметкам я расшифровываю свой собственный корявый почерк. Рисовать я умею хорошо, а вот с быстрым письмом у меня проблемы. Помню, как-то оставила парню номер в кафе, а он через пару дней нашел меня в школе, подошел и спросил:

— Это девять или восемь, а это один или семь? Ну и как я должен тебе звонить?

Упс…

Ближе к восьми мой смартфон неожиданно оживает. На дисплее отображается незнакомый номер. Минуту я вспоминаю, не собиралась ли на днях от кого-нибудь скрываться. Вроде все в порядке. Кредит в банке на мамино имя, из бывших у меня только Стэн, но он сам меня бросил. Должно быть, кто-то ошибся номером.

Я принимаю звонок и говорю:

— Алле?

— Лея? — уточняет до ужаса знакомый бархатный баритон. Сердце тут же проваливается в желудок, и я сбрасываю звонок.

Лея — это я. Если точнее Лея Бернадетта Дюваль. Не спрашивайте. По маминым версиям, мой отец один раз был французом, один раз канадцем, один — бельгийцем и целых три раза немцем. Но скорее всего он просто дурак.

Проходит три секунды, и мой телефон снова тренькает. Номер тот же. Я обращаю взгляд вверх, то ли безмолвно взываю к Богу, то ли выслушиваю, не шпионит ли за мной Кэнди. Затем смотрю на Рину.

— Это Он? — спрашивает она, делая акцент на последнем слове. Даже не Он, а ОН.

— О ком ты? — переспрашиваю я, стараясь выглядеть максимально расслабленно.

— О НЕМ, — говорит она, расширяя раскосые глаза так сильно, что весь ее азиатский шарм разом куда-то испаряется.

— Неа, — говорю я и принимаю звонок.

— Не бросай трубку! — строго велит мне господин.

Я молчу, слушаю внимательно.

— Почему ты не пришла? — требовательно спрашивает он. — Я велел тебе в семь быть в библиотеке.

— Прости, повелитель… — начинаю я, но он перебивает:

— Господин.

— Прости, господин, я вела себя плохо, — говорю я. — Я приму любое наказание.

Глаза Рины расширяются еще больше, и я боюсь, что они вот-вот выскочат из орбит, а потому закрываю их своей рукой. Рина в недоумении отшатывается.

— Ты чего?

Я отмахиваюсь от нее и слышу в трубке:

— Завтра в шесть мы играем с командой другого университета. Я хочу, чтобы ты пришла. Если не придешь сама, я притащу тебя туда насильно и привяжу к сидению веревкой. Ты меня поняла?