Финдус вздохнул.

— Ладно, ладно. Обеспокоен отец.

— И чем же?

— Тем, что ты встречаешься с кем-то неподходящим.

— И что в том беспокойного? Я понимаю, когда беспокоятся люди — потому что дочери в таком случае могут принести домой не учтённого никакими генеалогическими таблицами внука. Но мне это не грозит, нам всем это не грозит. Что же тогда?

— А твоя репутация? — возразил брат.

— И что не так с моей репутацией? Сам-то с кем только не встречался, пока учился, я слышала, что вы там с Араэлем обсуждали, было дело, — фыркнула она.

— Во-первых, я старший и мужчина, — начал было он, но она не спустила.

— И что за дискриминация по возрастным и гендерным признакам? — и ещё бровь поднять.

— Ладно, ладно, сдаюсь, — вздохнул он. — Тогда остаётся второе: ты скоро совсем станешь похожа на человека, у тебя все реакции человеческие. И мы никогда не найдём тебе приличного мужа, тебя никто не возьмёт. И я сам смотрю на тебя и вижу — информаторы отца совершенно правы.

И слава Великой Бездне!

— Вот беда, — усмехнулась она. — Ну и пусть не берут. Или пусть сразу знают, что именно берут, ясно?

— Наши союзы должны упрочить положение нашей семьи, будто не знаешь.

— Знаю.

— И какая польза может быть от семьи того парня, с которым ты встречаешься?

— Если ты вдруг не в курсе — это его родственник нашёл похитителей малютки Саннии.

— В курсе. Но его отец — это нечто весьма неприятное. Он не слишком умный необразованный ксенофоб.

— Его сын уже не будет таким, хотя бы потому, что не останется необразованным. Дети за отцов не отвечают, ясно тебе?

Финдус нехорошо сощурился.

— Так ты, может быть, уже вообще решила остаться на суше?

— Ничего я не решила, — спокойно сказала Финнея, хотя внутри неё всё клокотало и бурлило. — Но если семья будет на меня давить — то могу и решить, ясно? У меня ещё два с лишним года на принятие решения. И я приму его, исходя их всех доступных мне фактов. В том числе, если вдруг я пойму, что для моей семьи я сама по себе ничего не значу, то и семья перестанет что-либо значить для меня. Хоть мне и будет больно.

— Так, стоп. Не нужно говорить того, о чём потом пожалеешь.

— И ты тоже не говори глупостей, хорошо?

— Не нужно стремиться повторить путь нашей бабушки. Это не приведёт ни к чему хорошему, ясно?

Финнея опешила.

— Нашей… бабушки? Какой именно бабушки, я не знакома ни с одной!

Финдус вздохнул.

— Матери нашего отца. Я не должен был тебе этого говорить. Мы не говорим о ней, потому что она отказалась от родства, бросила деда, бросила отца и ушла к людям. Потому что решила, что у неё великая любовь. Ей запрещено общаться со всеми нами. И входить в воды Срединного моря. Я не знаю, тоскует ли она, но… я не знаю о ней более ничего, честное слово. Дед рассказывал мне — немного, чтобы я знал, какие опасности могут подстерегать нас, когда мы вступаем в контакт с сухопутными. Не говори никому, что я рассказал тебе, хорошо?

— И где она находится? Ладно, ей запрещено, а нам? Если кто-то из нас сам найдёт её?

— Я не знаю, Финнея, — она видела — брат говорит искренне.

— Но как же это — у нас есть настоящая бабушка, и мы не знакомы?

— А ты уверена, что она хочет этого знакомства? Чтобы морская ушла жить на сушу — это что должно произойти?

— Да просто додавили, наверное, вот и ушла. Давили, давили и додавили. А она не вынесла. И решила, что без этого всего ей будет лучше.

— Вот ты уже думаешь точно, как они. Эгоистично и себялюбиво.

— Я просто думаю, как могу. И я тебе сейчас скажу страшное, готовься. Если у тебя в жизни куча неприятностей от тех, кто одной с тобой крови, что ты будешь делать?

— У тебя неприятности? От кого? Ты дома-то когда была в последний раз? — не поверил он.

— У меня милостью Великой Бездны преподаватель из Океана Покоя, — фыркнула она. — Достал уже придираться. Вся группа видит, что он несправедлив ко мне.

— Постой-постой. Из Океана Покоя? Его зовут Зираэль?

— Именно, — мрачно сказала Финнея.

Если проблемный преподаватель поможет отвлечь брата от слишком интересной ей темы — то пусть от него будет хоть какая-то польза!

— Поговорить с ним, чтобы не придирался к тебе?

— А ты можешь? — не поверила она.

— Конечно, могу. Я не то, чтобы вот прямо хорошо с ним знаком, так, знаю о его существовании. Но я знаком кое с кем другим. По делам бизнеса я встречался с его старшей сестрой, Томо-химэ. Она дочь человеческой женщины, подобно нам, и охотно пользуется мудростью обоих народов. Я думаю, она сможет придержать своего младшего брата. А ты подумаешь хорошенько обо всём, что я сказал… и не станешь принимать никаких поспешных решений, хорошо?

— Я пока не приняла ни одного глобального решения. Не говоря о том, что не сообщила о такой возможности никому. Вы все зря беспокоитесь, мне ещё учиться и учиться. Так и скажи отцу.

— Хорошо, скажу, — улыбнулся Финдус. — И с Томо-химэ поговорю.

— Благодарю тебя, — улыбнулась в ответ Финнея.

Медведь обнимал Финнею в гостевой спальне квартиры Саважа. Она приехала после разговора с братом — улыбающаяся и спокойная. Сказала — нажаловалась брату на Рыбьего Хвоста, он обещал помочь. Хоть то ладно. Но больше не сказала ни слова — о чём они там говорили. Сказала — сама сначала должна переварить.

Он немного напрягся — потому что ощущал, там что-то неладно. Или… очень похоже на неладно. Она улыбалась, но — как будто немного грустно.

— Тебе… тоже сказали, что я для тебя не подхожу? — усмехнулся он.

Потому что вряд ли её важный отец захочет, чтобы его доченька встречалась с таким, как он. Кто он, если подумать — просто студент, да и всё. Который пока даже сам себя не содержит, хоть и собирается это изменить. И у него нет за спиной могущественной семьи, которая во всём поддержит, как Саважа например.

— Знаешь, мне бы что-нибудь сказали, даже если бы я встречалась с Саважем или де ла Моттом, или даже с Жилем де Роганом, — усмехнулась она. — Просто потому, что они люди. А моя жизнь сейчас проходит среди людей, так уж вышло. И мне пришлось напомнить, что я сама буду решать — где и как жить дальше. Хотя, конечно, ссориться с родными не хочется. Как и тебе, наверное.

— Наверное, — вздохнул он.

За день мать позвонила раз десять, он не отвечал. Сбрасывал звонок, и всё. Она вроде как и не при чём, но сегодня ему совсем не хотелось разговаривать ни с кем из семьи. А что делать завтра и откуда в понедельник ехать утром вести тренировку — будет видно.

Пока же можно было обнять рыбоньку и просто вдыхать запах её волос — совсем не такой, как у людей. Перебирать золотистые пряди. Тереться об неё щекой, как кот.

Кот, оказывается, завелся у Саважа — не так давно пришёл сам и остался жить. Саваж решил, что раз у него на гербе кот — то и этого прогонять не след. Кот именовался Призраком и оказался неравнодушен к Финнее — как увидел, тут же прибежал с мурчанием и принялся тереться об ноги.

— Чего это он? — спросил Медведь у Саважа.

— Ну… ощутил что-то изумительное, наверное, — усмехнулся тот.

— Я же рыба, забыл? — Финнея дернула Медведя за прядку волос возле уха — впрочем, не сильно. — А коты любят рыбу.

— Я ему сейчас задам, любит он рыбу, ага, — проворчал Медведь. — Медведи, я слышал, тоже любят рыбу, вот.

— Кто б сомневался, да? — рассмеялась она.

И вот они лежат, укрывшись одеялом и обнявшись, и даже фонари никакие уже за окном не светят, и им хорошо. Может быть, родители просто чего-то не знают, не видели, не было в их жизни — вот они и сомневаются? И у него, и у неё? А на самом деле — не нужно ни в чём сомневаться, а просто — идти и делать, как говорят ровно все чего-то стоящие люди?

Значит, пойдём и сделаем. Только осталось понять — как.

Финнею не отпускала мысль, что где-то живёт её бабушка, которую неплохо бы найти. Найти и поговорить.