— Укрепи веру в сердце, чтобы не сворачивал с пути твоего. Пусть каждый шаг и вздох, вели к распространению знания. Я слуга твой, будь же мне опорой и путевой звездой...

Эллион умолк, глядя в огонь... слова не идут, молитва забылась. Он хочет вернуться к Тишь. Стать её стеной и опорой, но... дело важнее желаний. В первую очередь, он служитель Илмира. Но если подумать, то сколько важных доставок он совершил? Сколько пользы принёс ИДЕЕ божества.

Эллион сгорбился сильнее, упёр локти в колени. Письма аристократов, ценные посылки, слухи... Жалкие крупицы. Когда в последний раз он ЧУВСТВОВАЛ себя полезным Илмиру? Божество коснулось его, отметило благословением. Но чем он заслужил это? Тем, что всю жизнь доставлял политические и любовные записки?

Мотнул головой и начал стягивать с ног ботинки, впервые за полторы недели. Застонал от непередаваемого чувства блаженства и свободы. Подвинул обувь к огню, отогнув язычок, и растопырил пальцы ног. Запрелая кожа впитывает сухой жар, и тепло растекается по телу.

Поколебавшись, стянул одежду и разложил по другую сторону костра. Трепетный свет упал бледную кожу, покрытую красными точками и мелкими шрамами. На левой стороне груди темнеет татуировка: переплетение тонких линий, покрывающее часть плеча и доходящее до шеи.

При каждом движении сухие мышцы проступают с болезненной отчётливостью. Эллион оглядел конечности, сел у костра и начал разминку. Без жалости сжимая тугое мясо, разгоняя застоявшуюся кровь. На коже от пальцев остаются красные следы, долго не сходят.

Ритуал ощущается куда больнее, чем в молодости, но он позволяет сохранить эластичность мышц и скорость движения. Закончив, потянулся всем телом, сцепив пальцы в замок над головой и вывернув ладони. Поочерёдно напряг мышцы спины, давая себе прочувствовать их размеры и плотность.

Нет. Он не пойдёт в Долину Мардока, ведь он курьер Илмира и личные желания не смеют довлеть над долгом. Всё что он может сделать, это убить каждого луннита, которого встретит на пути.

— Ох, какое тело! — Мелодичный голос полоснул по ушам. — Клянусь, порой я завидую Илмиру!

Эллион развернулся и застыл. Из леса к нему медленно идёт женщина в белом платье с вырезом от низа и почти до пояса. Отчего при каждом шаге выглядывает алебастровое бедро. На плечи незнакомки наброшена накидка из чёрного шёлка, а из-под капюшона выбиваются серебряные волосы. От лица виден только острый подбородок и нижняя губа, красная, как свежая кровь.

— Хотя — продолжила она, приближаясь к Эллиону и пальцем обводя торс. — Он всё равно не сможет оценить всю красоту мужского тела, впрочем, как и женского.

— к-кто ты... — выдавил Эллион.

— Ты знаешь. Пожалуй, это единственная тайна, которую я не хочу скрывать.

Она остановилась перед ним, почти касаясь грудью его живота. В темноте под капюшоном блеснули глаза, а алый рот растянулся в чарующей улыбке. Тонкий палец ткнул в татуировку, заскользил по линиям. Холодный и едва ощутимый, как у призрака.

Богиня звонко засмеялась и отступила. Эллион молчит, не зная, что сказать высшему существу.

— Не бойся, я не пришла тебя убивать, даже просить убить девчонку не буду. Мне просто стало любопытно.

Она коснулась бриллианта двумя пальцами, подтянула к себе, и Эллион вынужденно сделал полшага вперёд. Грудь коснулась живота, и курьер через ткань ощутил твёрдые вершины. Прикусил губу.

— Как занятно... хочешь, расскажу что это?

— Нет... — Выдавил Эллион.

Луниса звонко засмеялась, бриллиант мелко задрожал, засветился чёрным светом и выскользнул из пальцев. Завис в воздухе между человеком и божеством. Воздух вокруг него идёт мелкими волнами и вибрирует, будто камень кричит. У курьера тонко зазвенело в ушах, кольнуло, будто в барабанную перепонку вонзилась тонкая игла.

— Честно, не думала, что хоть один из них сохранился. Думаю, стоит пересмотреть некоторые догматы.

Ткнула ногтем в бриллиант. Тот закачался и застыл, словно схваченный невидимой рукой. Надо что-то сказать, но горло перехвачено, а кожа на месте прикосновения горит от холода.

Богиня прошла мимо, ведя пальцем по груди и до плеча.

— Доставь его, любой ценой и тогда, может быть, мои последователи отстанут от тебя.

— Пусть... — Выдавил Эллион. — Не трогают девочку.

— О, какой смелый, ставишь условия мне? — Луниса засмеялась, покачала пальцем. — Нет. Она обязана умереть. Людям не положены знания, что хранятся в её милой головке. Она моя ошибка, продукт моей слабости.

Эллион с натугой повернулся к богине, мышцы сковывает смертный холод, суставы скрипят. Встретился взглядом.

— Я не позволю.

— Ах, мальчик. У тебя есть дело и долг. Неужели илмирит отринет всё это ради... девки?

Кулак сжался с такой силой, что ногти впились в кожу. Нога оторвалась от земли с такой скоростью, что свистнул воздух. Удар пришёлся в висок, но прошёл сквозь голову, будто через туман. Луниса вновь засмеялась и исчезла. Курьер рухнул у костра, тяжело дыша и прижимая руки к груди. Осмысление приходит медленно, проникает в мозг и заполняет.

Он ударил бога.

Без колебаний и раздумий, желая убить. Богиню.

Обхватил голову руками и начал раскачиваться, почти ныряя лицом в огонь. Бриллиант ёрзает на груди, отклоняется и стучит по мышцам.

— Это... было впечатляюще. Глупо, импульсивно, но впечатляюще.

Голос звучит прямо в голове, перекрывает мысли и отметает в стороны как сухие листья. Эллион остановился, глубоко вдохнул и посмотрел на ногу. На внешней стороне ступни, которой ударял, темнеет красное пятно. Кожа загрубела и сморщилась.

— Ударил бога... — Пробормотал Эллион.

— Ну, могу успокоить тебя.

— Чем же?

— Боги совсем не то, что ты думаешь.

— А что?

Бриллиант промолчал. Курьер опустил взгляд, но кристалл потускнел и превратился в странное, для мужчины, украшение.

***

Роан проснулся от мелкого дождя, подгрёб к себе Тишь и накрыл плащом. Огляделся. Паломники спят вокруг потухших костров, а меж них ходят монахи. Мимо прошёл один, не заметив, что парень проснулся. В опущенной руке держит кадильницу, дым от которой волнами опускается на землю и растекается. Пахнет водой, сырой землёй и грибами. Голова кружится, а вместе с этим пропадает чувство реальности.

Парень свободной рукой взялся за меч, лежащий под ним.

Сознание затуманилось, но рука сжалась сильнее...

Очнулся утром, с противным горьким привкусом на кончике языка. Служка склонился над ним, натянуто улыбнулся и поставил миску каши рядом. Торопливо удалился к следующему костру, толкая тележку с котелком.

Роан сел, посмотрел на Тишь. Девушка сидит у костра и активно уплетает кашу. Напротив сидит наёмник и задумчиво смотрит на парня.

— А ты молодец, прошёл первое испытание.

— Какое... — Пролепетал Роан, закашлялся и скривился от поднявшейся мокроты.

— Бдительность. — Наёмник указал на плащ.

Роан скосил взгляд и заморгал, увидев мазок белой краской у шеи. Наёмник указал на такой же у себя, криво улыбнулся.

— Они проверяют кто чуток, предварительно окуривая нас дымом из смеси трав и грибов. Что бы особо чуткие не подняли тревогу. Взялся за оружие, молодец и прошёл.

— И на что это влияет?

— Да особо не на что, у них десятки мелких испытаний, многие даже не замечают.

Роан кивнул, осторожно взял тарелку и зачерпнул ложкой. Внимательно оглядел склизкую массу, далёкую от той божественной пищи, что раздали в первый день. Вздохнул и отправил в рот. Еда есть еда и, возможно, это тоже мелкая проверка.

Младшая Сестра кокетливо приближается к Старшей, а звёзды почтительно сторонятся их. Мерцают, будто хлопая в ладоши, выбивая ритм. Роан чувствует, как тело становится легче, а спину покрывают колючие мурашки. Обе луны заливают долину серебряным светом, что ярче солнечного, но холодный, как ледяной клинок. Паломники выстраиваются вдоль стены храма-крепости и с благоговением взирают на начало Танца. Дует сырой ветер, бросает в лица водяную пыль, треплет пламя костров. Пахнет мокрой землёй, прелыми листьями и травами. Пахнет осенью.