Присяжные услышали, как звонит телефон и обе стороны начали разговор; было жутко подслушивать разговор Деллы. Делла отрицала Шерил какую-либо причастность к наркотикам, была совершенно уверена, что с неё снимут это обвинение, и утверждала, что она действительно не знает, что случилось с Дэррилом. По её словам, приехала полиция, и если бы в то утро она вынесла мусор с кухни, то знала бы, что машина Дэррила стоит в гараже. Как бы то ни было, она понятия не имела, что он всё это время был дома, мёртвый в подвале.

Она пожаловалась Шерил на то, как подлые полицейские допрашивали её часами и не отпускали, хотя у неё болела спина и ей было очень больно. Она считала, что Дэррил покончил с собой в 10:00 утра в воскресенье, но не была уверена. На протяжении всего разговора Делла, казалось, не думала логически или рационально. Она смутно представляла подробности того уик-энда, когда Дэррил якобы застрелился.

Затем присяжные прослушали другую запись; это был разговор сестёр 24 февраля 1996 года, в котором Делла настаивала на том, что она хороший человек, что ей просто нужно, чтобы кто-то её любил. Она рассказала о том, как Бет позвонила в полицию в тот день, когда была готова совершить самоубийство, и упомянула старую женщину в соседнем квартале, которую только что убили. Это было жутко, подумала Шерил, и Делла согласилась. Может быть, убийца ходит на свободе.

Делла жаловалась на то, что СМИ плохо обращаются с ней — без всякой причины выставляют каким-то монстром. Она разглагольствовала, как Ольга позвонила в полицию, просила Шерил не вмешивать в это мать, и недоумевала: почему Ольга так сильно её ненавидит?

— Мой адвокат считает, что у меня нормальная семья, — прошептала Делла, — а я сказала ему, что они не будут мне помогать. Они все только и ждут, чтобы усадить меня на электрический стул. Им всё равно, жива я или мертва.

— Тогда что ты собираешься делать? — голос Шерил затих.

— Вряд ли я представляю угрозы для общества, я же не серийный убийца, — сказала Делла. — Я и мухи не обижу. А они просто говорят, что это сделала я. Но я не представляю опасности для общества. Даже если я убила мужа, это совсем не означает, что я буду грабить банки и убивать других. Если они думают, что я убила мужа, то лучше так не думать. Надеюсь, они не собираются называть меня серийным убийцей.

— Ну, тебе не предъявили никаких обвинений.

— Знаешь, весь день я был как в тумане. Я думала: Боже, я сама едва не умерла. Если бы я не приняла две таблетки, я бы не сидела сейчас здесь и не разговаривала с тобой. Я была бы мертва.

— Это Ольга прервала ваш разговор? — спросил хриплым голосом Кросвелл на перекрёстном допросе.

— Да, — ответила Шерил.

— Итак, позвольте мне прояснить ситуацию. Вы с матерью решаете между собой, совершила ли ваша сестра преступление, верно?

— Нет. Мы этого не решали.

— Значит, вы случайно подключили диктофон к телефону?

— Нет.

— Это ваша мать, очевидно, звонила доктору Суториусу, верно?

— Мне кажется, он звонил ей.

— Да. Ваша мать страдает от помешательства. Не так ли?

— Я так не думаю.

— Итак, она звонит и рассказывает доктору Суториусу Бог знает что, верно?

— Меня там не было. Я не знаю.

— Как звали вашу сестру, которая на днях давала интервью по телевидению? Она сейчас здесь? Та противная на вид, с длинными волосами. Как её зовут?

— Донна.

— Донна. Она прилетела из Калифорнии, чтобы дать интервью на телевидении, верно?

— Я не знаю. Спросите у неё.

— Я должен её спросить, — фыркнул Кросвелл. — А где ваша мать?

— Она в Англии.

— Когда она звонила и спрашивала, что сказала Делла по телефону, откуда она звонила?

— Из Флориды.

— Флорида. Другими словами, ваша мать, которая страдает от помешательства, живёт во Флориде, но решает ради этого судебного процесса уехать в Англию, верно?

— Нет.

— Что она делает в Англии? Держу пари, её посвящают в рыцари? — усмехнулся он. — Она собирается получить какую-то награду от короля, верно?

— У неё брат умер. Она на его похоронах.

— У неё брат умер. Это вы так говорите, верно? И каким же дерьмом она напичкала доктора Суториуса?

— Я не знаю.

— Она звонила и говорила, что за Деллой 25 трупов или что-то в этом роде, говорила ему, чтобы он вёл себя осторожно. И знаете, на что я готов поспорить? Держу пари, если Делла не смогла довести доктора Суториуса до ручки, то ваша мать точно бы довела.

Скотт Кросвелл подробно разобрал записи разговоров и попросил Шерил объяснить каждое утверждение, описав контекст комментария о "я сама едва не умерла" как отождествление Деллы с самоубийством Дэррила. Кросвелл интерпретировал эту фразу так: Дэррил покончил с собой, и теперь Делла тоже может покончить с собой. Но с Шерил это не сработало.

Он пытался привлечь к разбирательству Ольгу и Шерил, но последняя не собиралась защищаться. Сейчас в суде разбирается дело Деллы, а не Шерил. Её ответы были краткими, а сама она была хладнокровной, спокойной и собранной, независимо от того, насколько унизительным становились вопросы Кросвелла.

При допросе Кункель спросил Шерил о сострадании Деллы к смерти мужа. Шерил сказала, что сестра, похоже, вообще не думала о смерти Дэррила; её больше волновало, как почистить зубы.

Процесс отправления правосудия, полностью запечатлённый телеканалом "Court TV" и его командой нетерпеливых аналитиков, не занял много времени в деле "Государство против Деллы Данте Суториус".

В перерывах между репортажами из трибунала по военным преступлениям в Боснии, между звуковыми фрагментами рекламных роликов "Dirt Devil" и "Red Lobster" комментаторы судебного телевидения были просто поражены тем, как быстро обвинение теряло свои позиции в деле. Своими авторитетными голосами они рассуждали о тактике обвинения и точно определили сильные стороны Кросвелла, который вызвал обоснованные сомнения.

Ещё до того, как дело полностью рассмотрели, было создано своего рода национальное жюри присяжных, куда звонили зрители со всей страны и высказывали своё мнение. Одна женщина позвонила из Мичигана и сказала, что у Дэррила было столько проблем, что, возможно, доктор "покончил с собой", обставив это как убийство, "просто чтобы подставить Деллу".

Ролики по телевизору были виртуальным шоу и рассказывали, как Кросвелл колотил кулаками по дивану, снимал пальто, чтобы показать, как можно размазать тканью кровь. За столом прокурора молчал Лонгано с красивым лицом и глубоко посаженными глазами, серьёзными, как у римской статуи. И, конечно же, крупным планом показывали идеально накрашенное лицо Деллы с тёмными корнями волос, но тщательно уложенной каждой прядью.

На заднем плане были любопытные зрители, заполнившие судебные скамьи: родственники, друзья и любители острых ощущений. Основное действо производили люди в тёмных костюмах: команда обвинения с одной стороны, Кросвелл и второй адвокат — с другой. С ним были Дон Ричардсон, адвокат, который сидел рядом с Деллой на протяжении всего процесса, главным образом для того, чтобы держать её за руку, и Элизабет Эйгар, партнёр Кросвелла, — ни один из них не покидал стол защиты.

Это было дело, полное страсти, с горячими адвокатами, некоторые из которых использовали чрезвычайно саркастичный и покровительственный тон. Журналисты отметили, что это был редкий случай, когда показания коронера сыграли решающую роль.

Но самым забавным во всём этом было самолюбование Деллы. По просьбе адвоката ей предоставили специальное разрешение на пользование косметикой и ношение уличной одежды, и каждый день, казалось, становился для миниатюрной блондинки ещё одной возможностью выйти в свет.

Она изменила свою внешность почти так же сильно, как Мадонна, сначала надев бабушкины очки, затем выбрав детский образ в цветах и кружевах. В тот день, когда Шерил давала показания, Делла нарядилась так, словно готовилась к тематической вечеринке — на ней была какая-то драпированная белая туника, которая была ей слишком велика. Она выглядела неуместно, как ребёнок, напяливший на себя взрослую одежду.