Солдат отдал честь, развернулся и вышел из комнаты. Адалин посмотрела на Виктора. Она поймала себя на мысли, что он тоже исхудал за этот месяц, что морщинка на лбу, придававшая его облику грозный вид, углубилась, что волосы стали длиннее и теперь их приходится подхватывать на затылке. Он сидел на краю стола и держал в руках какую-то бумагу. Мужчина не торопился начинать разговор. Он, казалось, тоже оценивал перемены в её облике, а, может быть, просто подбирал нужные слова.

— Присаживайся, — он указал рукой на кресло напротив. — Хотел выразить вам с Шарк благодарность, — продолжил Виктор, когда девушка опустилась в кресло. — Ваша инициатива с прививками позволила пересмотреть стратегию. Мы разработали план и теперь очень надеемся отодвинуть врага ещё дальше.

— Рада слышать, — ответила Адалин.

Виктор поднялся и обошёл стол. Некоторое время он молча смотрел в глаза девушки. Она казалась ему уставшей потому, что безучастно глядела в одну точку перед собой. Нечто похожее на эмоцию сочувствия выразилось на лице генерала.

— У Генри Адамсона родился сын, — неожиданно начал он, усаживаясь на стул. — Судя по всему, это его последний ребёнок.

Адалин только теперь очнулась от накатившей задумчивости, но душевных сил хватило лишь на то, чтобы вопросительно вздёрнуть брови.

— Кто вам рассказал?

Виктор откинулся на спинку стула, не меняя выражения лица.

— Здесь трудно сохранить что-то в секрете. Готц всё понял, когда застал его с бутылкой коньяка, подвывавшего от боли в промежности. Ты его хорошенько приложила. Зачем ты вообще к нему пошла?

— Прививку сделать, — хрипло проговорила девушка.

— Какая преданность делу.

— Я не ожидала, что он начнёт приставать.

— Ты наивная, как ребёнок. Приходить вечером в комнату к мужчине — это прямой намёк…

— Зачем вы меня вызвали? — Адалин уже начинал злить этот допрос и ей не хотелось продолжать выслушивать претензии в свой адрес.

Виктор яростно сжал челюсти, но сдержал порыв продолжать ссору. Он резко тряхнул рукой, расправляя листок, который всё это время держал в руке.

— Это приказ об отправке вас с Патрицией домой. Вы сделали то, зачем вас вызывали и теперь можете возвращаться, — он сделал паузу. — Я не отдавал себе отчёта в том, насколько опасным может оказаться твоё пребывание здесь. Через два дня нам подвезут провизию — с ними и вернётесь, — Виктор кинул листок на противоположный край стола.

Адалин, не спеша, потянулась к бумаге. Она переводила взгляд с неё на суровое лицо генерала, затем подхватила документ, развернула и прочла короткий текст. Вопреки ожиданию, ни радости, ни даже простого облегчения после этой новости не наступило. Отгоняя от себя тяжёлые мысли, она спросила:

— Вы не будете против, если мы заберём Кевина с собой?

Лицо Виктора изобразило недоумение.

— Почему я должен быть против? В городе ему легче будет найти семью.

— Хорошо, — протянула Адалин. — Я могу идти? — она быстро поднялась, намереваясь закончить этот разговор.

Прошло несколько секунд прежде, чем Виктор ответил вопросом на вопрос.

— Ты решила, что он мой, да? И мне не всё равно, что с ним будет?

Адалин опустила взгляд. Виктор порывисто поднялся со своего места и приблизился к ней.

— Я никогда не был с Фани, — начал он. — Скажу больше: у нас из голубоглазых брюнетов можно целую роту собрать и с кем уж там она якшалась, сама наверняка уже не помнит. Ада, — он подошёл совсем близко. — У меня не было женщин с тех пор, как я встретил тебя тогда у Клариче. Мне были бы не нужны другие женщины, согласись ты разделить со мной судьбу. И будь ты моей женой, ни Адамсон, ни кто бы то ни было другой не позволил бы себе распускать руки. Что ты молчишь? Скажи что-нибудь.

Адалин не знала, что сказать, опешив от неожиданной откровенности генерала. Она надеялась, что его порывы улеглись, но вместе с его признанием ею вновь завладели мысли, которые девушка отгоняла от себя весь последний месяц.

— Я не могу быть ничьей женой, — твёрдо проговорила она. — И если для защиты своей чести мне придётся применять силу, я готова на это потому, что нет ничего более унизительного, чем зависимое положение. Мне пришлось пройти достаточно испытаний, чтобы пробить стену сопротивления общества и обрести профессию, — она отступила на шаг. — Что бы вы мне ни говорили, рано или поздно вы посадите меня под замок, чтобы я занималась домом и детьми, а для меня подобное равносильно смерти.

— Удобная отговорка, — Виктор не решался прикоснуться к девушке. Ему стоило большого труда сохранять дистанцию. — Заметь, ты ни разу не сказала, что не любишь меня. Было бы проще, заяви ты мне это прямо в лицо, — он жадно ловил её ускользающий взгляд. В конце концов Адалин не выдержала и молча отвернулась. — Так я и думал, — процедил мужчина. — А если я скажу, что позволю тебе работать в больнице и не стану чинить препятствий?

— Тогда я отвечу, что общество, в котором вы вынуждены пребывать, не потерпит подобного. На вас непременно станут давить и вы либо поддадитесь им и обречёте меня на бесцельное существование всю оставшуюся жизнь, либо сами вступите в сопротивление с ними и принесёте в жертву своё положение и репутацию, — Адалин перевела дух. — Я не хочу больше это обсуждать, генерал. Через два дня мы уедем и, полагаю, лучше нам с вами больше не видеться, чтобы не мучить друг друга.

— Раз ты всё решила, то нам больше не о чем говорить, — голос мужчины прозвучал потеряно. Адалин встревоженно посмотрела на него. Тень скорби легла на его красивое лицо, мрачный взгляд выражал непривычное смирение. Виктор редко сдавался перед трудностями, но теперь вновь убедился в том, что эта крепость, как бы он на неё ни напирал, не падёт перед ним. Он вернулся к столу и занялся своими делами, не удостаивая более вниманием свою гостью.

Адалин вышла на улицу. Костры горели, закат приближался, кое-кто из солдат лениво прикладывал руку к козырьку, когда девушка проходила мимо. Внезапно в горле защекотало и она тяжело закашлялась. В тот же миг из глаз брызнули слёзы, которые легко можно было списать на удушье от дыма. Девушка плакала, разбавляя всхлипывания звонким кашлем, и никто не обращал внимания на её состояние потому, что кашель со всех сторон становился нормой последних дней. Когда рядом не оказалось свидетелей, девушка обессилено рухнула на землю, прислонившись спиной к торцу деревянного дома. Она закрыла руками лицо и забылась от глухих рыданий, оплакивая любовь, которую сама же загубила. Сдержать слёзы не получалось. Они, будто бы, рвались из глубины измученной души, не спрашивая на то разрешения. Когда порыв иссяк, Адалин ещё с минуту сидела, уперев затылок в стену. Требовалось вернуть себе хладнокровие, чтобы продолжить дежурство в госпитале и не вызывать к себе лишних вопросов.

Долговязая и местами плешивая старая овчарка рысцой обегала кусты. Она обнюхивала их в поисках чего-то такого, о чём лишь она одна имела представление. Внезапно животное замерло и, поведя длинным носом, определило цель. Мгновение спустя, собака кинулась с неистовым лаем на солдата, который торопливо приближался к крыльцу медпункта. Жертва лишь успела издать приглушённый вопль перед тем, как повалилась на землю, ощущая теплые мокрые прикосновения шершавого языка на своём лице.

— Рози, — простонала Патриция, — я же просила больше так не делать. — Девушка смеялась, почёсывая перевозбуждённую собаку за ухом, — ты моя хорошая, славная собака. Я тоже тебя люблю. — Пати поднялась с земли, отряхнулась от травы и присела на корточки, ловя взгляд Рози, — мы скоро уедем, и я больше тебя не увижу. Будешь скучать? Я тоже буду скучать. Ты замечательная собака, хорошая девочка.

Патриция была слишком увлечена общением с подружкой, чтобы заметить, как из двери медпункта на шум вышел Хорес и принялся молча наблюдать за их общением.

— Далеко собралась? — язвительно кинул он, когда смотреть со стороны надоело.