— Они не мои, — попыталась возмутиться Эмилия. — Это деньги семьи!

— А она, — Коул указал на голубой бантик над спинкой дивана, — тоже теперь часть семьи, хотите вы этого или нет. Идите ужинать. Немедленно, — он развернулся и скрылся в коридоре.

Прошло около часа. В тишине мрачного кабинета раздался тихий стук.

— Дядя, можно я побуду у тебя? — донеслось с другой стороны двери.

— Да, заходи, — Джон не поднял глаз от документов, над которыми работал. — Только играй тихо, пожалуйста.

Дверь медленно отворилась, маленькая Софи зашла, оглядываясь и закрыла за собой дверь. Она взглянула на дядю, который был занят работой и не поднимал на неё глаз, но ей хватало и того, что здесь, в его обществе было так тихо и спокойно, никто не ругал её попусту и не говорил, что она никому не нужна. Софи чувствовала, что дядя хороший и добрый, а больше ей ничего и не нужно было. Она села на пол, усадила рядом котёнка и принялась расчёсывать куклу, которую предусмотрительно захватила с собой.

— Дядя, — обратилась она к Джону, когда играть в парикмахера надоело. — Можно я посмотрю рисунки?

— Посмотри, — коротко ответил он.

Софи знала, где лежит папка. Она подставила к шкафу стул, забралась на него и вытянула с верхней полки чёрную папку, которая за эти годы заметно пополнилась. Девочка вернулась на пол к своим игрушкам и начала показывать кукле и котику красивые цветы, деревья и городские пейзажи. Она даже не замечала, с какой нежностью наблюдал за ней Джон с того момента, как девочка неуклюже подтащила стул к шкафу.

— Софи, — тихо проговорил он, — иди сюда, — девочка вопросительно взглянула на него, но тут же встала, продолжая удерживать рисунки в руках и безропотно покорилась. Джон обнял её и усадил себе на колени. — Давай вместе посмотрим, — девочка просияла и, уложив голову на плечо дяди, продолжила листать. В силу возраста она быстро теряла интерес к тому, чем занималась и никогда ещё не досматривала рисунки дяди до конца. Теперь же совсем не хотелось прекращать, ведь ей редко доводилось испытывать на себе нежные чувства новых членов семьи. Она задавала вопросы, Джон отвечал ей, отчего просмотр картинок становился всё интереснее.

— Кто это? — спросила девочка, когда они пролистали стопку почти до самого конца. С рисунка на них смотрела красивая девушка, лицо которой было слегка прикрыто вьющимися прядями светлых волос. Взгляд её выражал пытливое удивление или даже любопытство, отчего простой на первый взгляд рисунок казался живым.

— Это девушка, которой больше нет, — тихо проговорил Джон.

— Такая красивая, — протянула Софи. — Кто она?

Мужчина мог бы прекратить этот разговор, но он уже достаточно отгоревал и теперь готов был рассказать кое-что этому юному созданию, которое, к счастью, для себя и для него, понимала не всё, но так даже лучше.

— Честно признаться, я не знаю, кто она, — проговорил Джон. — Она возникла неожиданно и так же неожиданно исчезла.

— Она волшебница? — Софи выразила искреннее недоумение.

— Ты знаешь, не исключено, — Джон впервые за долгое время позволил себе улыбнуться на пару секунд, но потом снова помрачнел. На следующем рисунке та же девушка смотрела на зрителей с нежностью и улыбалась, слегка разомкнув губы. На последней картинке её прекрасные глаза были полны суеверного ужаса. Казалось, они смотрели на чудовище и видели перед собой саму смерть. Джон закрыл папку. Софи посмотрела на него вопросительно, но ничего не сказала. Вместо этого она поцеловала впалую щеку своего покровителя и неуклюже спустилась с его колен. Коул вернулся к работе, Софи — к играм, ровно до тех пор, пока не пришло время ложиться спать.

На следующий день перед отъездом на работу Джон впервые за время пребывания ребёнка в стенах его дома зашёл в детскую, поцеловал спящую Софи в пушистую макушку и легонько провёл рукой по маленькой ручке, спрятанной под одеялом. В тот день дела гильдии возлегли на плечи совета, а сам глава отдавал себя на служение народу и просителей всех видов. Он действительно не гнушался принимать у себя людей, которым мог помочь, но не безвозмездно. Коул, грубо говоря, выполнял функцию городского банка, выдавая ссуды и кредиты тем, кто брал на себя обязательства окупить вложенные средства. Реже, в случаях, когда просителю удавалось понравиться ему, Коул позволял себе жест благотворительности для того, чтобы порадовать щедрого благодетеля внутри себя, коим он и был по природе.

Точный как часы, Джон явился в свою приёмную ровно к назначенному времени. Пройдя по коридору до кабинета, он уверенным движением отворил дверь. Секретарь, сидевший в предбаннике, поднялся со своего места.

— Добрый день, господин Коул, — пролепетал он. Джон кивнул, передавая ему свои пальто и шляпу.

— Меня уже ждут? — спросил он.

— Да, — секретарь заглянул в журнал записей. — Представитель школы Кэтлуэлла.

— А, Йозеф. Помню.

— Эммм, — промычал секретарь. — Не совсем.

Джон смерил его вопросительным взглядом и направился к двери, ведущей в кабинет. Когда он вошёл, сидевшая спиной к нему молодая девушка поднялась с места и обернулась. Ей пришлось схватиться за спинку стула, чтобы удержаться и не упасть. С той же целью Коул взялся за дверной косяк. Он первым пришёл в себя и заговорил:

— Пожалуйста, оставайтесь на месте. Окна здесь запирают до весны.

Осень пролетела незаметно, начало зимы — тоже, а вместе с ней стремительно подходили к концу рождественские каникулы. Бьянка недавно вернулась из города, где уже неоднократно участвовала в проведении экскурсий для школьников в Национальной галерее. Она обожала музеи и частенько выбиралась в столицу, чтобы посетить выставки или заглянуть на полюбившиеся экспозиции местных культурных центров. При последнем своём посещении она надолго задержалась в зале, посвящённом живописи голландских мастеров, где продолжительное время стояла, разглядывая незатейливую гравюру Рембрандта ван Рейнса. На ней пожилая женщина сосредоточенно жарила блины в окружении голодных лиц. Девушка всматривалась в офорт не столько от увлечённости сюжетом, сколько от навязчивой мысли — где-то она это уже видела.

По окончании очередных каникул сотрудники школы собрались на традиционное совещание. В этот раз обсуждался вопрос о принятии на работу нового учителя геометрии из числа выпускников, не нашедших себя в столице, о ремонте спортивного зала и об открытии кружка изобразительных искусств под началом молодого специалиста с академическим образованием, которого порекомендовал профессору декан. Йозеф, обсудив с коллективом все самые важные вопросы, покинул педсовет раньше остальных — в тот день ему явно нездоровилось. В итоге совещание преисполненных энтузиазма сотрудников закончилось ближе к ужину и всем следовало бы возвращаться домой, но посиделка дошла уже до той степени неформального общения, что никому не хотелось уходить.

— Забыла рассказать, — опомнилась Бьянка. — На последней экскурсии в Национальной галерее Рози Стюарт после витиеватого монолога экскурсовода перед картиной Боттичелли «Венера и Марс» выдала: «Это же вылитый мистер Сэлуэлл!» — она прикрыла рот рукой, посматривая в сторону учителя физкультуры, который, сидя на подоконнике, курил в окно.

— Он же там совершенно голый! — возмутилась миссис О'Хара.

— Нет, Магда, всё, что следует прикрыть, у него прикрыто, — проговорила со смехом Бернис. — Джордж, будьте внимательнее, похоже у вас появилась юная обожательница.

— Вы уверены? — хмыкнул учитель. — Я в глаза не видел этого Марса. Может, там и смотреть-то не на что.

— Ну, не скажите, — протянула Бернис. — Есть, на что посмотреть. Наш искусствовед подтвердит. Правда же, мисс Инноченти? — она перевела лукавый взгляд на девушку.

— Не в моём вкусе, знаете ли, — Бьянка осеклась, не в силах сдерживать смех. — Простите, Джордж, ничего личного.

Учитель состроил снисходительную гримасу.

— Вы только посмотрите, — проговорила миссис О'Хара. — Эти столичные бездельницы не могут жить спокойно. Снова очередную дурочку выпустили из тюрьмы, чтобы она вернулась туда через неделю. Шли бы к нам работать, если заняться больше нечем, — женщина нервно встряхнула газету. Бернис и Бьянка переглянулись, встали со своих мест и с интересом склонились по обе стороны над пожилой дамой, вглядываясь в типографские строки.