Смотритель встал и подошел к клетке Джоха. Легким движением сдернул накидку и довольно осмотрел сокола. Не успела Лала подскочить, он открыл дверцу. Джох, впрочем, не шелохнулся. Склонив голову, он подозрительно уставился на человека золотистыми глазами.

– Не прячь его больше. Пусть все знают, что с нами Триединство Пустыни.

– Но что это даст? – задумчиво спросила Лала. – Как пользоваться Триединством?

– Честно? Не могу сказать, знания предков утеряны. Но все идет к тому, что новое время заканчивается. Начинается новейшее. И кто удержит власть над Шулаем, тот останется в свитках великой истории. Все прочие послужат укреплением Стены и усилением Маяка.

Лала достала Джоха из клетки, погладила и посадила на плечо. Анук на ее запястье зашевелился. Золотистая чешуя отразила одновременно и солнечный свет, и синь соколиных перьев, отчего змей показался сказочной драгоценностью. Шнэдд молча наблюдал, но когда Лала вплотную подошла к нему, сделал шаг назад чуть быстрее, чем стоило для сохранения собственного достоинства.

– А мне это зачем? – простодушно спросила она.

– Ну… как же… это твой долг – служить Совету… то есть городу… – Смотритель шевелил пальцами, словно пытался поймать за хвост свою уверенность.

– Не думаю. Я здесь для того, чтобы найти семью. И мне плевать на ваши крысиные бои.

– Чьи бои? – часто заморгал Шнэдд.

Он стал похож на большого толстого ребенка, которого впервые собираются наказать, а он все никак не может поверить в это.

– А, ну да. Здесь же нет крыс. Это такие твари вроде пескороек, только поменьше, зато злобные и умные. Живут с людьми и подобно нам могут убить собрата не за еду, а за власть. – Лала кивнула ему и пошла к лестнице.

– Стой, ты куда?

– Собираться. Мне нужно в Сайшон. Пока там затишье, – она кивнула на море, – найдите мне замену.

– Ты не можешь уехать! – крик Шнэдда сорвался в старческий визг.

– Могу, – донеслось до него снизу.

Еще недавно самоуверенный и статный, Шнэдд дрожащей рукой схватился за лестничные перила и тяжело осел на ступени бесформенной согбенной фигурой. Но сидел он недолго. Спустившись к комнате Лалы, он достал кинжал, поднялся на цыпочки, зацепил острием небольшой кованый крюк над дверью и с натугой потянул на себя. За крюком опустилась решетка с такими мелкими ячейками, что даже голова анука не пролезет.

Лала услышала скрежет и распахнула дверь, но было поздно. Шнэдд, взмокший от усилий, уже задвинул засов, и теперь они смотрели друг на друга сквозь красивую сеть причудливых кованых узоров.

– Вы что делаете? – Лала толкнула решетку, но та даже не шелохнулась.

– Спасаю Совет и весь город от твоей глупой гордыни.

– Вы не можете закрыть меня здесь!

– Уже смог, – самодовольно сказал он.

Лала изо всех сил ударила по решетке, та загудела, а на покрасневшей ладони отпечатались узорные следы. Шнэдд усмехнулся, промокнул рукавом вспотевший лоб и направился было вниз, но вдруг остановился.

– В порыве гнева ты можешь натворить глупостей. Твори. Но лучше займись чтением книг и освежи свою память. Например, подумай, какой шуларт может родиться из крови облачного дрома. – Он наставительно поднял палец. – И не простого, а того, что являет собой часть Триединства Пустыни.

– Не смейте трогать Снега! – закричала Лала. – Я камня на камне не оставлю от вашего Маяка, если с ним что-то случится! Слышите? Не смейте!

– Укроти свой гнев, сестра. И не грози Маяку, у него самая сильная защита.

– Я видела эту защиту! Интересно, Совет поощряет воровство?

– Ты о чем? – приподнял брови Шнэдд.

– О синем шуларте.

– А, это… Ну так все, что на пользу Шулая, суть благое дело. Я загляну вечером, – степенно поклонился Шнэдд и ушел. А Лала разочарованно опустила руки, но потом снова стала биться о решетку, плакать и плеваться угрозами, пока не поняла, что давно уже кричит в пустоту.

Тогда она кинулась к окну и чуть не выпала в попытке оценить высоту и гладкость белых стен Маяка. Постельного белья и кое-какой одежды хватит, чтобы свить веревку. Только вот почтительно поклонившийся ей Шимен расположился в тени кустов не просто так. Она была уверена, что пара чьих-нибудь глаз будет следить за ее окном круглые сутки.

Лала посмотрела на город. Кое-где еще дымились пожары, но суета между куполами стихла, Шулай вернулся к повседневным делам. Горожанам было и невдомек, что прямо сейчас троица Согласователей решает, сколько людей и животных погибнет ради усиления Совета. Пискнул Джох, и Лала обернулась к нему.

– Жаль, что Лириш не познакомился с тобой, ты уже бы отнес ему мое письмо… Хотя… – Она ухмыльнулась внезапной мысли и шагнула к столу.

Написать послание на пергаменте оказалось делом небыстрым. Лала старательно подбирала слова, чередуя простонародное наречие ашайнов и заморские фразы, которые писала особенно разборчиво. Когда записка была готова, она выбрала из своих запасов парочку небольших шулартов. Один завернула в пергамент и тщательно перевязала тесьмой от сумки. Второй просто хорошенько натерла остатками югового масла, чтобы он засиял, как новенький, и выглянула в окно.

Шимен ковырялся в ухе и тщательно разглядывал его содержимое. Прицелившись, Лала швырнула блестящий шуларт так, чтоб удивленному слуге пришлось вскочить и пройти несколько шагов. Пока он озадаченно разглядывал самоцвет, второй шуларт, завернутый в пергамент, улетел совсем в другую сторону – за ограду, на обочину дороги, по которой подвозили продукты. Там неторопливо шагал человек с тележкой, груженой зеленью. Лала отпрянула от окна, пока Шимен не поднял глаз, и затаила дыхание. Из глубины комнаты ей было прекрасно видно, как зеленщик наклонился, поднял что-то с обочины и долго копался с находкой. Потом испуганно огляделся и спрятал ее под плащом. Лала рухнула на кровать, прижав руку с Тиком к груди, и зашептала:

– Пусть получится! Пожалуйста, пожалуйста, пусть он умеет читать!

В ожидании вечера и хоть каких-то событий Лала не находила себе места. Читать она не могла, наводить порядок в комнате не было нужды, питомцы, подавленные ее настроением, затаились и уснули. Ей самой тоже хотелось получить совет во сне от Мастера Шая, но не удалось. Мысли о судьбе Снега, о возможностях Лириша и о гибели бедняги Вуша толклись в ее голове, как козы в тесном загоне. Она долго ходила по комнате от окна к двери и обратно, потом просто села на подоконник и тоскливо уставилась на город.

Мимо Круга Покоя, нарядного сада, где могли гулять и размышлять без назойливых окружающих только благородные ашайны, шли три неуверенные фигуры в красных плащах.

Это озадачило ее – мастера Смерти обычно ходят не так. А когда троица дошла до подножья холма с Маяком, старый Шимен почтительно поклонился. Значит, это все же Мастера.

Она выждала немного, подошла к двери, чуть приоткрыла ее, чтобы видеть лестницу, и прислушалась.

– Спать будете внизу. К этой двери не подходить, в разговоры не вступать! – Чуть запыхавшийся Мастер Шнэдд вел за собой троих молодых мужчин. Вблизи их плащи оказались новенькими, только что пошитыми, пыль пустыни еще не придала им густоты цвета.

Троица опасливо кивнула и проследовала за Смотрителем к лестнице. Лала догадалась, что это ее замена. Шнэдд на всякий случай взял сразу троих, памятуя о странном поведении чынгырского корабля. Еще бы! Один помощник не выдержит трех кровопусканий сразу. Значит, ее точно не надеются быстро уговорить. Лала разочарованно опустилась в кресло и прикрыла глаза. Ей казалось, она слишком нужная и важная, чтобы диктовать свои условия. Но Шнэдд прекрасно выкрутился.

Возмущенный писк отвлек ее от грустных размышлений. На подоконнике сидел светлый сокол, преисполненный ответственности. Он презрительно косился на ревниво бьющегося в клетке Джоха. Лала узнала птицу, что прилетала к Маяку во время беседы с Лиришем, и чуть не расплакалась. К правой лапе был привязан почтовый мешочек. Пальцы слушались плохо, клочок темного пергамента дрожал, и она не сразу смогла прочесть удивительно корявые буквы Заморья, будто писал человек, никогда прежде не державший пера в руке: