– Мне – да. Ему – нет.

Лала вытянула правую руку, и старик резво отпрянул. Золотистое отражение анука в слезящихся старческих глазах походило на солнечные блики.

– Ох, что же это… Госпожа Мастер, прости меня, старого! Конечно, скажу, сразу скажу, запишу, чтобы не забыть… – засуетился он.

– Никаких записей. Только на словах.

Хранитель часто подобострастно кланялся и никак не мог остановиться. Смотрел он не на Лалу, а на ее руку, хоть и не видел уже Тика под рукавом плаща.

Лала безрадостно усмехнулась и направилась за вещами в соколятню, где ее уже ждал Мастер Шойду. О своей страшной находке в скалах она решила умолчать, слишком много общего было у смерти Шурна с ее недавним приключением в пустыне.

Бывший наставник лично провожал ее до Маяка по притихшему вечернему городу и несколько раз пытался завести разговор, но у Лалы не получалась светская беседа. Перед глазами скалил молодые зубы череп с рыжими косами. Он не покидал ее мысли, и Лала вспомнила, что Мастер Шай называл неумение управлять собственными мыслями опасной слабостью. Лала встрепенулась и усилием воли заставила себя придумать новый путь для мысли:

– Брат Шойду, а что случилось с цветами в городе?

– Ты заметила? – без особого интереса спросил он.

– Надо быть слепым.

– Это дурацкий обычай кучки простолюдинов, именующих себя Цветочными братьями, – презрительно скривился он. – В конце года они собирают все цветы, что могут, и устраивают Праздник Сушеных Лепестков.

– А в чем смысл?

Шойду подъехал вплотную так, что их колени почти соприкасались, и неторопливо начал рассказ, покачиваясь между горбами дрома:

– По их легенде, когда-то давно, до Пустыни и рождения первого шуларта, все люди были равными, – он презрительно фыркнул, – жили долго и свободно. Здесь якобы был цветущий край, никто не враждовал. И все они поклонялись Древу Огненных цветов. Оно цвело круглый год и отгоняло ароматом всю нечисть и болезни на многие тысячи шагов. Но за ним нужен был уход и полив. Кровью. Люди выращивали особых коз, рыжих, как наши волосы, и раз в три дня убивали козу под деревом. А однажды козы кончились. Ну, как кончились, умерли все разом от непонятного мора. Цветы на дереве стали сохнуть, люди испугались и стали резать других животных, но их кровь не помогала. Тогда самый старый человек по имени Холош взял жертвенный кинжал и зарезал себя в надежде спасти остальных.

Дерево не приняло жертву, все цветы разом осыпались и накрыли еще теплого Холоша горой сухих лепестков, которые сами собой загорелись. А когда они превратились в пепел, обгорелый скелет Холоша сказал, что только огонь из всех цветков этой земли сможет вернуть Древо к жизни. Все как сумасшедшие кинулись рвать цветы, сушить их и собирать гигантскую гору лепестков. Они справились. Костер горел сутки, а когда погас, на Дереве появился бутон. Скелет Холоша снова заговорил. Он поведал, что Древу не нужна теперь кровь коз и тем более человеческая. Но в конце каждого лунного года все цветы должны быть собраны, высушены и сожжены. Если этого не делать, мир изменится и все пострадают. Многие годы люди так и делали и уже забыли и Холоша, и рыжих коз, которых с тех пор так и не было в этих землях. А однажды, незадолго до Дня Цветочного Костра, прошел страшный ураган и оборвал все цветы. Люди набрали только маленькую горстку, и, конечно же, костра не получилось. Земля задрожала, река, которая впадала в море, исчезла в трещине, и пришла Пустыня. Но одна старуха, которая была девочкой во времена Холоша, вспомнила о его скелете, раскопала и спросила, что делать. Холош сказал продолжать. Упорно собирать и сушить лепестки. И возможно, в один из дней Древо оживет, и мир станет прежним.

– И они верят в эту нелепую сказку? – усомнилась Лала.

– Ты же видела, что цветов в городе почти не осталось, – пожал плечами Шойду.

– А что Совет и Управа думают по этому поводу?

– Нам неважно, чем тешат себя простолюдины. Это хоть и дурацкий, но безобидный праздник.

– А это не значит, что все здесь мечтают избавиться от мастеров Смерти и вернуть времена, когда шулартов еще не было? – Лала задумчиво коснулась вшитого в руку розового шуларта.

– Пусть мечтают. – Лицо Шойду было уже плохо различимо в сумерках, но Лале показалось, он весело оскалился.

За разговором путь к Маяку оказался коротким, и вот уже дромы стояли у невысокой кованой решетки, перегородившей дорогу.

– Дальше пешком.

Лала огляделась. Чуть поодаль стояла небольшая дроммарня, откуда уже спешил слуга со светильником. Ажурная калитка открылась с тонким скрипом, но Мастер Шойду не стал спешиваться.

– Я уже виделся с братом Шнэддом сегодня, так что с радостью избавлю себя от подъема в гору. В добрый путь, сестра. Осваивайся.

– Спасибо…

– Я дам тебе знать, когда понадобишься, – многозначительно понизил голос Шойду и, подняв руку в прощальном жесте, развернул дрома в сторону города.

Слуга между тем спешно принял у Лалы Снега и почтительной скороговоркой предложил госпоже подниматься, вещи он принесет.

Мощенная светлым камнем дорожка отчетливо виднелась в темноте, и Лала, взяв только закрытую тканью клетку с Джохом, пошла в гору. Там, в паре сотен шагов, тянулась к сумрачному небу высокая белая башня, скудно моргающая единственным освещенным оконцем.

Маяк вблизи оказался вовсе не таким изящным. Сложенная из разновеликих камней, его башня не имела ничего общего с гладкими куполами ашайнов. Между камнями обильно пробивался черный мох, отчего казалось, что стену разъедает болезнь. Чем ближе подходила Лала, тем громаднее и грубее становился Маяк. По бокам дорожки росли кусты кровостоя, и все пропиталось его густым ароматом. Налетевший ветер принес запах моря и надул капюшон так, что Лале пришлось отвернуться, склонив голову. Так она и шла, искоса поглядывая на башню и прикрывая собой клетку с соколом, а полы ее плаща будто превратились в крылья. Неожиданно раздался высокий пронзительный скрип, похожий на крик чайки, и ветер стих, словно испугался. Тонкая кривая полоска света прорезала основание башни, и через мгновение в открывшейся двери стояла широкая тень.

– Доброй ночи, сестра Лала, – гостеприимно прогудел Мастер Шнэдд.

Он отступил внутрь, пропуская ее, и оказалось, что его макушка еле достает до подбородка Лалы. Зато в плечах и в талии Мастер Шнэдд был явно шире любого из знакомых ей мужчин. Но даже он, крепкий и сильный на вид, с натугой закрыл неимоверно толстую дверь, которая снова заскрипела на весь свет.

Внутреннее убранство Маяка так поразило Лалу, что она замерла с открытым ртом. Сразу от порога начиналась крутая винтовая лестница из того же белого камня, а под ней виднелась небольшая полукруглая дверца, сделанная будто для ребенка или для малорослых черноголовых. Все это освещалось множеством светильников, вмурованных в стены. Только это были не светильники, а крупные шуларты, мягко переливающиеся всеми оттенками красного и оранжевого. Магический свет будто сгущал воздух, и Лале показалось, что она находится внутри пустынного миража.

– Почему они светятся? Это магия? – выдохнула она.

– Отнюдь. Шуларты обладают интересными свойствами, которые проявляются, только если камней много. Очень много. Нигде в Шулае нет такого скопления шулартов, как здесь. Поэтому мне не требуется другое освещение, – горделиво пояснил Мастер Шнэдд.

– Я не знала, что они так могут.

– А с чего бы ты об этом знала? Твои учителя говорили тебе лишь то, что ты должна была слышать. Следуй за мной.

Шнэдд начал неторопливо подниматься по крутым ступеням, таким гладким, что в них отражались шуларты. От всего этого сияния у Лалы закружилась голова, и ей понадобилось постоять немного, ухватившись за стену.

Лестница казалась бесконечной, от поворотов и множества переливающихся камней в глазах плясали огоньки, и накатывала тошнота. Лала шла все медленнее, клетка с Джохом становилась все тяжелее, а Мастер Шнэдд знай себе шагал, не снижая темпа, как хороший вьючный дром.