Ожидание не тяготило, но ее заботило то, что троица питомцев долго так не выдержит. И если Снегу на дроммарне не скучно, а Тик может сутками спать, то бедный Джох зачахнет в клетке.

Море словно сочувствовало Лале, и до того мига, когда заходящее солнце ненадолго превратило воду в жидкое пламя, никто так и не появился на горизонте. Шнэдд отпустил ее только после заката. Маяк не нужно было сторожить ночью и поддерживать его свет тоже, потому что не было по ночам никакого света в этой белой башне. Тьма над острыми скалами и злым прибоем – идеальная защита от ночных гостей, которые опасаются показать истинное лицо в светлое время суток. На вопрос Лалы о сигналах для своих Шнэдд отрывисто буркнул: «Для ашайнов нет своих!» Потом добавил, видя ее непонимание:

– Нужные Шулаю корабли приходят днем. Если они не успевают до заката, просто остаются в море недалеко от Иглы, там есть спокойное место, небольшая яма на дне, над которой меньше беснуются волны. Честно ждут и с первыми лучами солнца готовятся к встрече с чиновниками из Управы. Ночью никто не имеет права приближаться к бухте.

– А если кто-то избежит скал и прибоя и под покровом ночи пройдет в залив?

– У тебя слишком живой ум, сестра! Такого не было и не будет никогда. Шулай надежно защищен вот уже многие века! – Шнэдд расправил покатые плечи и даже стал выше ростом от гордости за себя и за Маяк.

– Все когда-то случается впервые, – тихо парировала Лала, но Смотритель не разобрал ее слов.

Первое, что она услышала, спустившись к себе, был писк сокола. То тут, то там на полу синели короткие перья, а сам Джох лежал и широко судорожно раскрывал клюв. Лала кинулась к нему, осторожно взяла на руки и ощупала. Он был цел, а перья потерял, скорее всего, когда бился о прутья клетки. Лала качала его на руках, как младенца, и чуть не плакала. И суток не прошло, как она приступила к новой работе, а уже чуть не лишилась верного друга! Пока она жалела Джоха, подполз Тик. Он теплой лентой обвил лодыжку, и она разрыдалась.

В лесах вокруг далекого замка Фурд уже много раз сугробы уходили ручьями в яркий мох, а в ее жизни ничего, по сути, не менялось. Она стала умнее, сильнее, могущественнее, но никак не могла вырваться из рабства и подчинения то одному, то другому.

– Что со мной не так, Тик? – Лала погладила золотистые чешуйки. – Как мне получить желаемое?

Ни анук, ни успокоившийся сокол ей не ответили. Вместо этого раздался стук в дверь. Незнакомый глухой голос возвестил, что ужин ждет госпожу.

Лала быстро засунула Джоха в клетку, накинула на нее платок и подошла к двери. Но по ту сторону никого уже не было, только огромный поднос на полу. Лала занесла его в комнату и водрузила на стол, равнодушно отмечая изобилие и изысканность блюд.

Есть не хотелось. Даже от мыслей о еде тошнило. Но анук быстро заполз по витой ножке и с интересом ткнулся мордой в ближайшую тарелку. Джох снова пискнул из-под покрывала, и это вернуло Лалу к мыслям о своих питомцах. Тот, кто собирал ей ужин, точно знал, какие едоки поселились в комнате помощницы Смотрителя. Небольшой кувшин с молоком и миска с парным, сочащимся кровью мясом были явно не для Лалы. Пока она кормила сокола, анук справился со своим молоком и уютно свился в клубок прямо на столе. Исчезнувший аппетит вернулся к ней, а с ним и способность спокойно рассуждать. Лала решила не откладывать разговор на завтра и, прихватив Тика, пошла искать Мастера Шнэдда. У нее был готов ультиматум.

Где именно живет Смотритель, Лала не знала. Она просто поднялась на запретный этаж Маяка и осмотрелась. Две двери на круглой площадке она заметила еще утром, когда шла наверх. Одна, узкая и низкая, похожа на вход в чулан. Зато вторая больше подходила королевским покоям – тонкая резьба и богатая инкрустация серебром рассказывали о неведомой битве на море, во время которой десятки кораблей пылали под смертельным лучом. Витая серебряная ручка в виде змеи сияла в том месте, где ее касались сотни рук, но была почти черной у основания. Лала еще раз проговорила про себя строчки из Первого Кодекса, где упоминались невозможные способности женщины-Мастера Смерти, и постучала.

– Я не звал тебя, Шимен! – раздраженно отозвался Смотритель из-за двери.

– Это Лала.

Некоторое время ничего не происходило – ни звука, ни шороха по ту сторону. А потом дверь резко распахнулась наружу, и Лала еле успела отстраниться. Мастер Шнэдд стоял на пороге, и вид его не обещал радушного приема.

– Тебе запрещено сюда ходить!

– Я помню, но ждать до утра не могу.

– С трудом представляю причину твоей смелости, сестра. Но ладно, говори. – Шнэдд чуть подался вперед так, чтобы не дать Лале увидеть то, что находится в его комнате, и прикрыл за собой дверь.

– Мастер Шнэдд, я хочу с завтрашнего дня нести службу вместе со своим соколом и змеем. Их не стоит оставлять одних на весь день.

Брови Смотрителя взметнулись над округлившимися глазами так, что полное лицо стало выглядеть длиннее. Он мгновение молчал, а потом рассмеялся:

– Ты условия ставишь? Мне?

– Пока просто прошу.

– А если я откажу?

– Тогда я скажу, что никто из ваших прошлых помощников не смог бы и два раза подряд выдержать рождение луча. А судя по сегодняшнему чынгырскому разведчику, нас ждут сложные времена. Я вам нужна больше, чем вы хотите это показать.

– Ты слишком высокого мнения о себе, сестра! – пыхнул Шнэдд, но в зрачках мелькнула правда, скрыть которую он не успел.

– У меня были хорошие учителя. И я верю, что третий будет еще лучше, – не моргнув солгала она.

Шнэдд скривился. Мастер Шай был лучшим учителем в истории трех поколений, и откровенная лесть, похоже, задела Шнэдда. Он вздохнул:

– Я должен посоветоваться.

– Не должны. Вы здесь главный. – У Лалы голова кружилась от собственной наглости, но остановиться она уже не могла.

– Иди к себе. Утром решим.

– Я могу быть уверена, что…

– Иди, – перебил ее Шнэдд и бесцеремонно хлопнул дверью.

– Как считаешь, это согласие? – Лала подняла запястье и посмотрела в глаза встрепенувшемуся ануку.

Змей мерцал и равномерно грел руку, не пожелав оставить хозяйку даже в ее комнате, так что спать Лала легла вместе с ним. То ли из-за дополнительного тепла в постели, то ли от усталости, она уснула, лишь опустив голову на подушку. Поэтому среди ночи, когда ее разбудил рев шторма, она проснулась мгновенно, полная сил, но радость пробуждения быстро сменилась неясной тревогой.

В городе, при соколятне или в гостевом доме мастеров Смерти, шум прибоя не был слышен. Здесь же казалось, что Маяк стоит посреди бушующего моря и вздрагивает от каждой новой волны, сталкивающейся со скалами. Вкупе с кромешной тьмой ощущение наползающей угрозы стало невыносимым. В комнате не хватало света полной луны, которая еще вчера заливала все серебром, и в этом было что-то пугающе неправильное.

Лала выпростала из-под подушки руку с ануком и подняла ее над головой в надежде осветить немного пространства вокруг себя. Тик сжал пясть так, что стало больно, и вдруг зашипел. В теплом мягком свете анука Лала разглядела несколько фигур в капюшонах, стоящих у ее кровати. Кроваво-красные плащи и налившиеся бездонным черным кинжалы, которые не отражали сияние золотых чешуй Тика. Анук, мгновенно освободив ее руку, кинулся на крайнего человека, но остальные коротко, без замаха, вонзили три кинжала ей в грудь. На пальцах, обхвативших рукояти кинжалов, блеснули перстни членов Совета, но чьи именно, Лала не разглядела. Крик остался в горле, а вместо него вырвалось наружу хриплое бульканье. Горячим залило подбородок, потекло по шее, а боль от трех острых ударов слилась в один продолжительный беззвучный вопль раненого зверя. Лала чувствовала, как сталь выходит из ее плоти и снова вонзается рядом. А потом еще и еще.

Четвертый Мастер, на которого напал анук, упал у изголовья кровати, но трое продолжали бесшумно и торопливо дырявить тело Лалы, поэтому не сразу заметили, что змей оставил бездыханного и метнулся к следующему. Только новый вопль укушенного человека прекратил слаженную работу кинжалов. Но ему, как и Лале, помочь было уже нельзя. Двое отступили от кровати в темноту и глухо хлопнули дверью, оставив бездыханные тела и измазанного кровью анука. Змей свился клубком на растерзанной груди хозяйки, подобно преданной собаке, которая не бросает умершего владельца.