– Тебя ведь купили у чынгырцев, да? Твое настоящее имя Айлиша? – шепотом спросил Ушаш, когда заметил, что она уже не читает, а теребит сухой цветок, поднятый с пола.

Лале казалось, что внутри у нее ледяной мрак, заполненный мертвыми цветами. И она сама, как эти цветы, сухая и безжизненная. Но при звуке нового имени она встрепенулась и, не глядя на Ушаша, сказала пустым голосом:

– Дочь Гирша, сына Сишидора.

– Что? – не понял ее Ушаш.

– Найти в Сайшоне дочь Гирша, сына Сишидора, – повторила она.

– Думаю, этого недостаточно.

Лала впервые с момента страшной находки посмотрела на него с интересом.

– А что еще?

– Узнать, кто убрался здесь после схватки с чынгырцами, кто заложил нишу камнями и принес цветы, почему эту печь топили шулартами. И самое важное, кто отец Айлиши… то есть твой.

– Один человек перед смертью говорил об Ишьяре, – тихо сказала Лала и повторила: – Дочь Гирша, сына Сишидора.

Лала стояла как истукан, пока Ушаш закладывал усыпальницу Ишьяры, но как только последний камень встал на место, она не глядя покидала вещи в мешок, надела плащ и вышла.

– Эй, а ты не хочешь почтить память своей матери? – крикнул ей вслед Ушаш, торопливо собирая пожитки.

– Я принесу ей свежих цветов. – Она остановилась, поджидая его, и добавила с улыбкой: – И голову своей тетки. Молю Пустыню, чтобы она еще была жива.

– Ты не сможешь.

– Смогу. Призываю в свидетели тебя, эти горы, небо, водопад и каждую мышь, что попадется на пути, – она повысила голос, – и клянусь убить предательницу и все ее потомство, сколь бы долго мне ни пришлось их искать!

Ни есть, ни пить Лале не хотелось. Она легко преодолела все три ступени перевала, не обращая внимания на сбитые пальцы. Красота и величие гор, еще вчера вызывавшие священный трепет, больше не трогали ее. На все попытки Ушаша поговорить она сначала отмалчивалась, а потом все же сказала, не сбавляя шага:

– Ты ведь понимаешь меня, как никто! Ты хотел стереть с лица Пустыни целый город за меньшее. Или помогаешь, или мы прощаемся прямо сейчас.

– Я смог отказаться от мести, – твердо ответил Ушаш.

– Потому что единственный виновный давно сгнил в земле!

– Я оставил в живых его сына.

– Сын за отца не в ответе, – парировала Лала.

– Вот именно! – Ушаш повысил голос. – А ты поклялась уничтожить все потомство своей тетки!

– Потому что кровь предателя грязнее крови разбойника.

– У предательства могут быть веские причины, – ответил Ушаш, не глядя ей в глаза.

Весь долгий день они больше не разговаривали, просто шли, шли, шли, пока не заметили, что камни вокруг приобрели знакомый темно-рыжий цвет. К вечеру перед ними раскинулась пустыня, запустившая щупальца горячего воздуха даже в горное ущелье.

Им пришлось провести еще одну ночь под открытым небом, и это была самая беспокойная из всех ночей. Огни Сайшона мерцали вдалеке, наползая на склон горы, но идти туда в темноте не решилась даже Лала. Слишком долгим был путь, чтобы свернуть шею в шаге от цели. Но и спать спокойно она не могла, отбиваясь от видений. Не помогало даже успокоительное снадобье. Ушаш по мере приближения к Сайшону становился все мрачнее и попросил у нее снотворного, чтобы не видеть, как она вздрагивает в зыбкой дремоте и хватается за рукоятку кинжала.

Рассвет над пустыней нагнал их уже на полпути к городу. Как бы ни грызли Лалу черные мысли, она все же рассмотрела Сайшон. Это был совершенно другой город, словно тут жили не ашайны. Ни белых куполов, ни стены, ни охраняемых ворот. Темно-рыжие дома с плоскими крышами будто росли из горы, а улицы были прорублены сквозь толщу камня. Очень редко можно было увидеть цветок или куст, а деревья росли только на границе с пустыней. То тут, то там виднелись струйки цветного дыма. Ушаш пояснил, что так дымят гончарные, фарфоровые и оружейные мастерские.

Несмотря на ранний час, город бурлил. В узких улицах застревали груженые повозки и вьючные дромы, и возницы беззлобно переругивались с прохожими. Запахи Сайшона тоже отличались от шулайских. Почти не пахло едой, все больше краской, глиной, металлом и чем-то горелым.

– Да, шулайцам тут тяжело долго жить, – заметил Ушаш, когда Лала принюхалась и поморщилась, – а сайшонцам в Шулае. Но все привыкают, если нужно.

– Откуда лучше начать поиски? – впервые за утро обратилась к нему Лала.

– Разумеется, спросить на рынке. Если с тобой вообще будут разговаривать.

Лала недоуменно остановилась.

– Это еще почему?

– А ты смотри на людей, а не внутрь своих переживаний.

И верно, все встречные, заметив красный плащ, старались держаться подальше. В их взглядах не было страха, такого, как у шулайцев, заметивших незнакомого Мастера Смерти. Скорее, они просто не желали расспросов.

– Так всегда в Сайшоне?

– Нет. Сейчас попробуем выяснить.

Улица, по которой они шли, уперлась в небольшую круглую площадь с высокой трехгранной башней в центре. От башни по спирали расходились торговые ряды с прилавками под тряпичными крышами разных цветов.

– Красные – это мясники, желтые – пекари, серые – оружейники, белые – гончары. Ну и так далее, – почти кричал Ушаш, потому что иначе его слова просто потерялись бы в рыночном шуме. – Спросим у пекарей.

– Почему?

– Ты видела когда-нибудь злого булочника?

– Нет.

– И я нет. Наверное, хлеб так на людей действует.

Ближайший прилавок с желтой крышей был завален свежайшей сдобой, запах которой царил в этой части рынка. Пухлый и гладкий, хоть и немолодой булочник сначала настороженно посмотрел на Лалу, но как только Ушаш пожелал ему доброго утра, сразу улыбнулся:

– И тебе того же, парень! Издалека пришли? Голодные?

– Очень, – кивнул Ушаш, – если не съем сейчас вот эту булку, тут и упаду, перегорожу дорогу твоим покупателям и всю торговлю испорчу.

Лала ошарашенно посмотрела на Ушаша, но булочник вдруг расхохотался:

– Ай, молодец! Умеешь на рынок ходить, даром что неместный!

Он протянул Ушашу ту самую булку. Ушаш сразу откусил половину и закатил глаз в немом восторге. Потом полез в поясную сумку, но булочник замахал на него руками.

– И не вздумай! Чтоб я, Пурфыш, оплату за хлеб взял с благородного воина? Ведь ты глаз в бою потерял?

– В бою.

– Вот, то-то же!

Пурфыш старательно не замечал Лалу, выбрал еще одну красивую булку и протянул Ушашу.

– Это потом съешь.

– Благодарю, добрый человек. А не подскажешь, где я могу найти Гирша, сына Сишидора Великого?

– Кого? – удивленно протянул Пуафыш. – Он же давно ушел в Пустыню. Точно Гирша?

– Ну, на самом деле его дочь.

– А, слепую Ашмиру, что ль?

– Наверное, – пожал плечами Ушаш, – если нет другой.

– Нет.

– Тогда Ашмиру.

– Я точно не знаю, где их лачуга. Но дочка ее, Рикиша, коз пасет аккурат вон там. – Пухлый палец указал на зеленый склон у западного края города.

– Лачуга? Разве она не из благородных? – удивился Ушаш.

– Благородный – не значит зажиточный, – наставительно сказал Пурфыш.

– Спасибо, – Ушаш приложил руку с булкой к сердцу, – всем расскажу, у кого в Сайшоне лучшая выпечка.

Пурфыш польщенно засмеялся:

– В добрый путь, парень!

– А можно еще спросить?

– Давай.

– Что случилось с мастерами Смерти, почему на мою спутницу все так смотрят?

– Хм, – булочник прищурился, – откуда ж ты пришел, что новостей не знаешь?

– Из Благих Земель.

– Ого! Вроде дорогу-то завалило давно, да и места гиблые. Впрочем, не мое дело, – заговорщически подмигнул он. – А мастера Смерти больше силы не имеют. Так-то! Благородный Лириш, верховный правитель Шулая, разогнал весь Совет. Хворь же великая была, уж не знаю, докатилась ли до Благих Земель, но теперь все поменялось. У нас тут вообще чудеса творились, Первый Мастер не хотел свои шуларты Пустыне возвращать, так и сгинул вместе с ними, прямо сквозь землю! Остальные сбежали в Шулай, но не смогли туда пройти, теперь пропасть на месте шулайской стены, и дна у нее нет! Я всегда говорил, все беды от жадных шулайцев! Ты ведь не шулаец? – спохватился Пурфыш.